Знатно пропарившись от и до, мы с Русом и Саней гребем отдыхать. Хотя, несмотря на то что с меня сошло сто потов у боксерской груши и потом еще столько же в сауне, покидая спортзал, удовлетворения я не ощущаю. Внутри все дребезжит от какого-то необъяснимого напряжения, которое мой мозг почему-то связывает с Огневой. Почему с ней? Я, может, о Русе беспокоюсь, которого мне после трени приходится везти в университетскую общагу.

– Ты уверен, что не хочешь у меня переночевать? – спрашиваю я уже перед обшарпанным зданием, когда Саня выходит покурить. Сегодня все катаются со мной. Бык вчера опять бухал безбожно, с таким факелом ехал на заднем сиденье, что все окна запотели, но если его еще хоть раз менты пьяного за рулем поймают, папочка точно по голове не погладит.

– Угу, – говорит Руслан мрачно. – Не могу, Арс. Это, короче… Просто нет. Мне надо самому с этим разобраться.

Не знаю, с чем он там намерен разбираться. Как по мне, все и так предельно ясно, но я не форсирую события. Понимаю, что Платонову сейчас непросто. Кому бы понравилось, если бы отец меньше чем через год после смерти мамы привел домой малолетнюю сучку, с которой сам Рус когда-то спал?

– Батя твой учудил, конечно, – сочувственно произношу я, но не так, чтобы Руслан подумал, что я его жалею. Этот засранец чересчур гордый, чтобы адекватно воспринимать подобное выражение чувств.

– Да пошел он! – в сердцах бросает друг. – И его подстилка вместе с ним. Я лучше сдохну в этом клоповнике, чем домой вернусь, чтобы на их лица счастливые смотреть. И деньги его мне не нужны.

– Но тачку свою ты зря не взял, – все же говорю я.

Руслан в ответ на это молчит. Только губы поджимает и хмурится. Упертый баран, что тут скажешь.

Вытащив из багажника чемодан с его вещами и несколько коробок, мы с ним поднимаемся по ступенькам в общагу, пока Саня с Ликой своей в очередной раз по телефону собачатся. Вахтерша встречает нас с постной миной, пытаясь запретить мне без пропуска подниматься в выделенную деканатом «по особым обстоятельствам» комнату Руса, но я незаметно для друга сую ей в карман пятитысячную купюру и беспрепятственно прохожу в студенческую обитель.

Жесть, конечно, как тут вообще можно жить? На стенах облупившаяся краска, паркет трещит, и стойкий запах тушеной капусты разлетается по лестничной клетке – аж тошнота накатывает. А когда мы загружаем общажную морозилку мраморными стейками, меня даже на смех пробирает. Ну тут и правда отвратно. Все кажется столетним и грязным, а на сиротливой кровати в душной комнате Руслан поместится, только если согнется в три погибели. Тут просто находиться неприятно, но спать?..

– Рус, ты уверен? – начинаю осторожно, брезгливо оглядываясь вокруг.

– Арс, все. Закрыли тему, – злится Платонов. – Сказал же, я остаюсь.

– Ну как знаешь, – говорю спокойно, но все же лезу в карман, чтобы достать и положить на стол связку запасных ключей от моей хаты. – Это на всякий случай, если передумаешь.

– Не передумаю.

Не передумает – ему же хуже. Это место просто не предназначено для жизни нормальных людей. Лично я сюда больше ни ногой. Даже ради Руслана.

Глава 7

Тори

Протерев стол и забрав книжку с щедрыми пятничными чаевыми, которые мне оставили постоянные гости, я плетусь на кухню. На часах почти восемь вечера, и моя смена в кофейне вот-вот подойдет к концу, но расслабляться не стоит. Несмотря на дикую усталость, впереди у меня бессонная ночь в обнимку с моим собственным рефератом для Филатова и хвосты по другим предметам. Как же бесит, что из-за идиота Громова я буду клепать свою работу в последний момент перед сдачей, а он зачет получил, не напрягая извилин. Впрочем, было бы там что напрягать. Весь его интеллект, похоже, ушел в баскетбол. Вот мяч он отлично чувствует – играет и как стратег, и как художник. И в баскетбольной форме на поле смотрится круто, даже я – при всей своей нелюбви к нему – вынуждена это признать. Не зря же, по слухам, к нему команда из Евролиги присматривается.

Так, стоп. Огнева, да что с тобой, в самом-то деле? Подумать, что ли, больше не о чем, кроме как о талантах Громова? Лучше вспомни, что он ведет себя как последний мудак и из-за него ты нажила кучу проблем. Вспоминаю, и новая волна обиды за сегодняшний саботаж накрывает меня с головой. Если не перестану загоняться из-за этого самодура, который живет, чтобы удовлетворять свои прихоти, то утону в жалости к себе. А я этого не хочу. Нужно найти его слабое место и ударить по цели – уж лучше думать об этом, а не о том, как девчонки из группы поддержки прямо на площадке чуть было ноги не пораздвигали, когда звездный Гром под вой финальной сирены трехочковый мяч в корзину загнал. Карина Смирнова так вообще, кажется, оргазм получила от происходящего.

Настя мне потом по секрету сказала, что Смирнова всем рассказывает, мол, они с Громовым чуть ли не встречаются. Но, судя по всему, там обычная история: он с ней переспал, а она сделала неправильные выводы – по крайней мере, обращается Арсений с ней именно так. И ведь учится, дурочка, на четвертом курсе, а не понимает, что у этого парня на лбу написано: «Только трахаюсь. Не встречаюсь». Крупным жирным шрифтом. Не представляю, как девчонки все еще ведутся на него, ожидая взаимности.

– Кость, хорошего вечера, я ушла, – сообщаю своему напарнику, скидывая фартук в корзину для прачечной.

– А Лиза где? – спрашивает он недовольно, выкладывая на поднос приборы.

– Лизы еще нет, как видишь, но скоро придет, – отвечаю я, прекрасно понимая, к чему он клонит. – Наверное.

– Карпова говорила, чтобы никто из нас не оставался в зале в одиночку, – припоминает он слова нашего администратора.

– А еще она говорила, что мы должны уважать коллег и приходить на смену вовремя. Я это делаю, Лиза – нет. Извини, но сегодня я не могу задерживаться, у меня по учебе полный завал, – закидываю сумку на плечо и добавляю, чтобы немного смягчить собственную категоричность: – В зале почти никого нет.

В ответ Костя бурчит что-то неразборчивое под нос и выходит из подсобки, чтобы накрыть стол для вновь прибывших гостей. Скорее всего, в этот момент в мыслях меня костерит на чем свет стоит. Ну и пофиг. Лиза Киреева в своей типичной манере может еще час добираться до работы. Не буду же я работать за нее, когда у меня зачет у Филатова висит на волоске?

Выйдя на улицу, я с наслаждением вдыхаю свежий вечерний воздух. Несмотря на середину октября, погода сегодня прекрасная: тепло, нет ветра, а на небе, всю неделю затянутом тучами, даже звезды видно. И я понимаю, что у меня горят все сроки по реферату, но отказать себе в удовольствии прогуляться до общаги не могу. На маршрутке мне ехать минут десять, а топать буду все полчаса, но это, возможно, последние теплые деньки в году. Да и шагомер мой уже воет от тоски, потому что я со своей вечной занятостью едва ли набираю в день четыре тысячи шагов – и те от общаги и обратно. А тело, приученное в прошлом к жесткому режиму тренировок, иногда скучает по спорту.

Я бодро вышагиваю по тротуару, глазея по сторонам, и улыбаюсь сама себе. Классный все-таки город я выбрала для учебы. Не столица, но все, что мне нужно, есть: и универ в топе страны, и арт-тусовка приличная, и центр города, как с картинки. Надо будет на днях вытащить Веню на такую вот прогулку, а то он после фиаско с бандой Громова совсем в учебниках закопался. Понимаю, что ему передо мной стыдно, но меня уже немного отпустило – что сделано, то сделано. Я сама вызвалась вместо него добровольцем, чтобы стать частью Голодных игр. И теперь вариантов у меня всего два: или потерпеть, пока Громову надоест, или вынудить его отказаться от дурацкой затеи. Как сделать последнее, я пока не знаю, но копать в этом направлении не перестаю. Может, и найдется у него какое-нибудь грязное бельишко, которым его можно будет шантажировать. Точнее, я уверена, что его полно, надо просто понять, где искать.

Стоит мне вспомнить про Громова, как вдруг я замечаю на парковочном месте у общаги его кричаще-красную спортивную тачку с дурацким значком коня на капоте. Сердце пропускает удар, а уши начинают гореть, словно кто-то ругает меня трехэтажным матом. Ну вот и что он забыл тут в такое время? И сама же с раздражением отвечаю на свой вопрос: видимо, сегодня благотворительный день, и какая-то малышка из общежития, на которую указал его прибор, вытянула счастливый билет.

Накинув на голову капюшон в целях, так сказать, маскировки, я теснее прижимаю сумку к боку и ускоряю шаг. Видеть его не хочу, попадаться на глаза тем более – хватило на сегодня злоключений. Прохожу турникет в холле и надеюсь быстрее проскочить к себе, но у самой лестницы путь мне преграждает плосколицый шкаф с коротким ежиком.

– О! Мисс Огненная Задница явилась, – гогочет Быков, хищно щуря рыбьи глазки.

– Дай пройти, – отвечаю сухо я.

Надо поскорее смыться отсюда, чтобы, не дай бог, Громов не объявился.

– А ты вкрай охренела, я смотрю, – скалит зубы качок. – Гром с тобой не жестит почему-то, а надо бы. Напомню ему.

И все-таки какое у него тупое лицо. Как ему живется-то с ним?

– А ты у нас что, собачонка, которая лает по команде Громова? – Я вижу, как его глаза наливаются кровью, но уже не могу заставить себя замолчать. – Или ты просто так, по своему желанию лижешь ему зад?

Едва эти слова слетают с моих губ, я почти сразу жалею о них, потому что плоское лицо Быкова покрывается красными пятнами, и он хватает меня за локоть с такой силой, что от боли темнеет в глазах.

– Я тебя убью! – Свистящий рык я слышу, будто через слой плотной ваты. Мне больно так, что я мигом забываю про все остальное. Даже кричать не могу – только судорожно хватаю воздух и ощущаю, как по щекам текут слезы.

– Саня, твою мать! – раздается за спиной рассерженный голос Громова. – Отпусти ее на хрен, руку сломаешь!

Глава 8

Арсений

Я спускаюсь к проходной и уже почти внизу застываю: на лестничной клетке между первым и вторым этажами стоят Саня и Огнева. Он – с бешеным лицом, она – явно в шоке, и понятно почему. Да, блин, от боли! Потому что Быков стискивает своей пятерней ее локоть так, словно собирается выломать девчонке руку, а затем стереть ее с лица земли.

– Саня, твою мать! – зову его со злостью и в одно мгновение преодолеваю расстояние до них. – Отпусти ее на хрен, руку сломаешь!

Что он вообще здесь делает? Шмотки поднять не помог, на хрена сейчас полез? Или опаздывает на очередной бухач? Так пусть такси себе, сука, вызовет. Леща так и хочется дать ему смачного.

Я дергаю Булочку на себя, чтобы подальше была от разъяренного Быка, и она впервые не сопротивляется. У нее явно болевой шок. Саня, когда с катушек слетает, силу вообще не рассчитывает.

– Она базар не фильтрует, Гром, – орет он, судя по всему, готовый снова кинуться в бой. – Я это терпеть не собираюсь.

– Уймись давай, – отрезаю я холодно и, чтобы отвлечь его, кидаю ключи от тачки, которые тот на ходу ловит. – На улице меня подожди.

– Арс…

– На улице. Меня. Подожди, – повторяю с нажимом.

Саня кривится, плюет в сторону и не спеша исчезает в дверях. А я не пойму, где вахтерши со своими криками про караул и обещаниями вызвать полицию, когда они так нужны? Поворачиваюсь к Огневой и едва касаюсь руки, но та отдергивает ее с широко распахнутыми глазами.

– Я не сделаю тебе больно, – говорю почти спокойно, чтобы не сорваться на мат. Какого хрена творит Бык? – Дай гляну.

Она мешкает, я вижу. Не доверяет и правильно делает. Кусает нижнюю губу, смотрит на меня, в пол, затем опять мне в глаза. Что-то взвешивает в своей лохматой голове, выглядывающей из-под объемного капюшона, и лишь тогда протягивает ко мне руку. Я осторожно задираю рукав ее толстовки и выдыхаю со злостью – вокруг локтя кожа красная, точно наждачкой терли. Синяки будут. Это капец.

– Как ты? – спрашиваю я, а у самого уши горят от стыда. Давно не чувствовал ничего подобного, но с ней это уже во второй раз, если считать подставу у Филатова.

– Жить буду, – глухо и покашливая, произносит девчонка, а затем смелее добавляет: – Насмотрелся? Может, отпустишь? Своих двух не хватает?