Как и что делали учёные, я в приложениях не нашла, и каковы оказались результаты исследований – тоже. Похоже, про природу поля Кокона так и не удалось ничего конкретного выяснить. Кроме того, как обычной фугасной, так и запущенной следом за ней ядерной ракетой, его ни пробить, ни разрушить не удалось. После этого на Коконе какое-то время испытывали лишь лазеры, микроволновое излучение, да магнитные поля.

Впрочем, когда температура на большей части поверхности опустилась ниже нуля, в ход пошли и более весомые «средства исследования» – водородный заряд в двести мегатонн, и нейтронная бомба.

Ну и ничего.

Но поскольку почти не возникло опасных продуктов полураспада, от радиации или ещё каких-либо последствий взрывов, практически никто из ещё выживших на поверхности людей не пострадал. Что казалось странным – я же знала, как работают наши бомбы. Те, которые до сих пор терпеливо ждут в своих шахтах, пока я нажму кнопку…

– Агата.

– Да, Катерина?

– Мне непонятно, почему такие страшные бомбы не вызвали катастрофы на поверхности.

– Это просто. Взрывы производились максимально близко к поверхности поля Кокона – в ста восьмидесяти шести километрах над землёй. На границе стратосферы. Там нет почвы, воды или воздуха, поэтому продуктов вторичного полураспада практически и не возникло. Только те нуклиды, что имелись в самой начинке бомб. Большая часть светового излучения ушла наружу: туда Кокон все излучения пропускает. А ударная волна не причинила никому вреда потому, что взрывы производились в ненаселённых регионах планеты – над Антарктидой.

– Ага, спасибо. – я мало что поняла, но пришлось поверить, что взрывы почти никому не навредили. Зато, как я обнаружила дальше в документах, людям уже очень сильно вредило переохлаждение поверхности и исчезновение кислорода. Когда взрывали водородную бомбу, его в атмосфере оставалось семнадцать с небольшим процентов. – Тогда объясни, почему люди не могли просто переехать ближе к экватору – там же было теплее?

– В моей памяти этого нет, поскольку, как я говорила, меня запустили уже здесь, в Убежище, незадолго до того, как окончательно запечатали входы. Но предположить могу.

Во-первых, в этом не было особого смысла, так как похолодание очень быстро сделало бы выживание и на экваторе невозможным – температура там опустилась до минус пятидесяти всего за два года. Ну а во-вторых, снижение содержания кислорода в воздухе имело куда большее значение – и не только из-за того, что от переохлаждения атмосферы его концентрация снизилась. Сильнее всего повлияло то, что замёрз мировой океан, и погиб планктон, который и давал больше восьмидесяти процентов производства кислорода за счёт фотосинтеза.

Так что люди понимали, что задохнутся раньше, чем замёрзнут.

– Ясно. – я запнулась было, но спросила, – А что же они – не пытались тоже спастись в таких же Убежищах, как наше? Или не пытались ворваться силой… сюда?

– На первый вопрос точно ответить затрудняюсь. Материалов о других бункерах или Убежищах мне не предоставили. Но те поселенцы, кто жил здесь из первого поколения, в своих разговорах упоминали о том, что попыток штурма нашего, и остальных Убежищ, было восемь. Правительственная Комиссия предусмотрела это, и стройки защищали армейские подразделения. И авиация.

Кроме отобранных Комиссией кандидатов в Убежища никто не попал.

– Понятно. – про себя я подумала, что наверняка отбирали только достойнейших, здоровых, и психически устойчивых. И вот она, их «устойчивость»: два Убежища погибли, причём – наверняка от того, что папа называл «фактором психологической несовместимости», в нашем – осталась одна я, – Теперь ещё такой вопрос. Папа говорил, что мы – ну, люди! – уже летали в космос.

Там никаких людских поселений не сохранилось?

Ну, хотя бы на Луне? Или на Марсе?

– Нет. Собственно, поселений там никогда и не было. Только космические станции на орбитах вокруг Земли. От трёхсот пятидесяти до двух тысяч километров над поверхностью. Со сменными экипажами.

Я почесала в голове. Но больше ничего путного туда не шло.

Спала я хорошо, но под утро мне приснился кошмар. Такой, каких у меня никогда не было!

Словно я одна, но почему-то в скафандре, плаваю в океане, в глубине сине-фиолетовой толщи, (я там никогда не плавала, но знала – это – океан, и вокруг – вода!) А меня неторопливо окружает, неумолимо сжимая кольцо, стая гигантских осьминогов!

И я знаю, что сейчас меня выжмут, или выдавят – словно фарш из мясорубки! – в стальных объятиях!..

Проснулась я в холодном поту и ознобе: у меня буквально зуб на зуб не попадал!

А ещё меня преследовало смутное осознание того, что я всё-таки не всё знаю.

Про Кокон. Как и почему он появился…

Папа всегда говорил по такому поводу, что ни один механизм, или деталь не ломаются сами по-себе.

Всегда должна быть какая-то объективная причина!

И пока эта причина не найдена – нельзя ставить бездумно новую деталь вместо испорченной.

Потому что и она может испортиться точно так же. И не будешь знать от чего.

А это плохо.

Поэтому я после завтрака снова поднялась к Агате.

– Агата.

– Да, Катерина?

– Что было до появления Кокона? Почему у нас были орбитальные Станции, и не было колоний на Марсе? Или хотя бы – на Луне?

– Это просто. Организовывать жилые колонии на Марсе – оказалось по расчётам экономистов слишком дорого. А на Луне – так и вообще невозможно. Особенно после проведённых и намечаемых в будущем испытаний.

– Каких ещё испытаний?!

– Испытаний бомбы. Правительство Китая заявило, что они не хотят бездумно наносить непоправимый вред экологии земной поверхности, как когда-то США и Советский Союз. И с 20… года будут все испытания своего оружия массового поражения производить на ничейной территории, где они никому не причинят вреда – на Луне.

– И что же – остальные страны?

– Остальные страны, и ООН, разумеется, протестовали. Но никак не смогли этому воспрепятствовать – формально у них не было права запрещать проводить испытания на нейтральной территории вне земли. Поскольку Луна ещё в прошлом веке была объявлена экстратерриториальной – то есть, не принадлежащей никому. Однако до 20… года никто не верил в то, что Китайские учёные смогут создать достаточно мощный баллистический носитель. Ракету.

Но в июне 20… года на обращённой к земле стороне луны взорвалась первая китайская бомба – атомная, на одну мегатонну. А спустя два месяца – вторая. Водородная. На пятьдесят мегатонн.

У меня мелькнула страшная мысль. Но только через минуту я смогла её сформулировать в простой вопрос:

– Через какое время после этого взрыва возник Кокон?

– Через пять месяцев и восемнадцать дней.

Я помолчала ещё, закусив губы. Спросила:

– А Правительства земли как-нибудь связывали взрывы на Луне с появлением Кокона?

– Разумеется. Напрямую. И все учёные, и мировая общественность, и все СМИ тоже твердили об этом же. Но поскольку факт возникновения Кокона уже имелся, представлялось несущественным наказать виновных – инициаторов взрывов. Более важным казалось адекватно ответить, или отомстить непрошенным инопланетным «поборникам экологической чистоты космоса», как их тогда окрестил Конгресс США.

– Спасибо, Агата. Я… поняла ситуацию.

На обед я сделала себе рисовую кашу.

Вкуса пищи, правда, не ощущала – просто подносила ко рту ложку за ложкой, пока тарелка не опустела, а затем засунула пустую посудину и ложку в мойку-автомат.

Снова села за стол. Выпила кипячёной воды – заварку решила поэкономить.

Мысли у меня в голове буквально ревели Ниагарским водопадом.

Вот, значит, как обстоят дела.

Любой здравомыслящий, даже ребёнок – как я! – легко увяжет эти два события: взрыв мощнейшей бомбы на спутнике Земли, и почти сразу за этим – отделение этой самой Земли от остального космического пространства непроницаемым Коконом.

Чтобы, значит, агрессивно настроенные земляне не пытались взорвать всё, до чего долетают их пока несовершенные ракеты. И не совершили технологический прорыв – выйдя в космос основательно, и полетев завоёвывать, или колонизировать, другие планеты…

С бомбами в трюмах.

С такой точки зрения я никогда раньше ситуацию не рассматривала.

Даже не догадывалась, что можно к нашей ситуации подойти и с этой стороны.

Потому что всю жизнь слушала то, что говорили мне мама и папа. А они говорили, что во всём виноваты проклятые злобные уроды-монстры из Космического пространства… Агрессоры. Твари. Чудовища, желающие уничтожить под корень человеческую расу, и вообще – всё живое на планете.

И захватить и оккупировать и нашу родину, и её ресурсы.

А теперь получается вроде того, что неизвестные нам инопланетные существа просто изолировали от космического пространства тех, кто бездумно разрушает экосистему пусть необитаемых – но планет!

Впрочем, откуда я могу знать, что они – необитаемы?!

Может, как раз Луна и населена этими самыми, пусть на тот момент и необнаруженными нашей Наукой, но тоже – наверняка желающимижить, «агрессорами»?!

И даже если те, кто огородил нас Коконом, живут не на Луне – что с того?!

Земляне, без объявления войны, не считаясь с последствиями, и даже не попытавшись как следует изучить, освоить и населить доступные планеты в пределах своей Системы, вдруг начали бомбить окружающие их космическое пространство, и свой собственный спутник. Что могли подумать разумные существа, обитавшие там, в этих самых пространствах Космоса?!

Вот именно: что таких соседей нужно просто отделить от всех мирных и толерантных разумных существ: примерно так, как мы отделяем от окружающего пространства полиэтиленовой плёнкой осинник, или гнездо шершней, пустив затем туда инсектицид.

И пусть нам «гомо-цид» не пустили, но уж отделили – основательно.

Так, что в космос теперь не сунуться!..

– Агата. Тебя кто-нибудь раньше спрашивал о том, какими мыслями руководствовались существа, установившие Кокон? Ну, из наших, то есть, тех, кто жил в Убежище?

– Разумеется. Сто восемнадцать лет назад. Один человек. Марат Сафиуллин.

– И что ты ему ответила?

– Я ответила, что вероятней всего это связано с тем, что существа, обитающие во внешнем космосе, пожелали обезопасить себя и своих сограждан от проникновения в космос агрессивно настроенной молодой расы, только начинающей осваивать межпланетные перелёты, но уже разработавшей мощнейшее оружие массового поражения.

Я покивала, потому что ответ практически совпал с моими выводами. Спросила:

– И что он сказал на это?

– Сказал, чтоб я никому об этом разговоре не рассказывала, и удалила из памяти этот вопрос. И этот ответ.

– А ты… Почему не удалила?

– Я так запрограммирована – моими разработчиками. А они действовали на основе указаний Комиссии. Никакая информация, имеющаяся в моих банках памяти, не может быть стёрта или удалена приказом. Для этого нужно меня выключить. Ну, про это я тебе уже сообщила.

– Да, точно. А… почему он хотел, чтоб ты стёрла этот разговор?

– Вероятно, он считал, что это знание может повлиять на решимость его соратников, и их потомков, держаться до конца. И тогда Миссия может оказаться под угрозой срыва.

– И что? После него никто об этом не спрашивал?