Ага, и не подумаю! Боюсь, новой порции отравы мой организм уже не выдержит. И все же… Что-то в тоне дамы, который теперь звучал гораздо мягче и почти виновато, удержало меня на месте. А она, убрав бинокль, уже приветливо махала с балкона какой-то белой тряпочкой, кажется, мокрым носком, который хотела повесить сушиться.

– Считайте, что я выбросила белый флаг, – улыбнулась пожилая женщина. – Не обижайтесь на меня, я и так измучилась угрызениями совести. Ну не заставите же вы бегать по лестнице немощную старуху! Поднимайтесь. Код помните?

И я решила рискнуть. Правда, оказавшись на втором этаже, помедлила, живо вспомнив об изобретательности и прыти «немощной старухи». Не успела я нажать кнопку звонка, как она открыла, и я инстинктивно отпрыгнула от двери.

– Как хорошо, что вы вернулись, я уже думала вас разыскивать! Кстати, можно на «ты»? – тепло улыбнулась хозяйка, приглашая войти. – Попьем чайку, не возражаешь? Прости за бардак, я затеяла стирку. Балкон-то крошечный, надо пользоваться моментом, пока жарко. Раньше белье сушили по старинке на улице, но теперь это, кажется, совсем архаизм…

Бегло осмотрев доступное взору пространство и пробежав глазами по седовласой даме, я мгновенно все поняла. Похоже, мне удалось развить в себе неплохую склонность к дедукции, раз я тут же нарисовала картину жизни бывшей преподавательницы. Хорошо поставленный и закаленный многочасовыми лекциями голос звучал с похвальной для ее лет бодростью, но неверная походка вразвалочку и притаившаяся у двери трость выдавали проблемы со здоровьем. Ей действительно было тяжело спуститься даже к подъезду – как же она справлялась в одиночку?

«Трешка», хотя и хранившая интеллигентский налет благодаря старому пианино с разложенными на пюпитре нотами и огромным, во всю стену, книжным шкафом, производила удручающее впечатление. Очевидно, сил у хозяйки хватало лишь на минимальную уборку средней комнаты, в которой она и обитала. Но даже здесь на всем лежал толстый слой пыли, особенно заметный в такой солнечный день, как сегодня. Квартире явно требовался ремонт, а ее обитательнице – участие добрых, неравнодушных людей.

– Позвольте, помогу. – Я подхватила стоявший на пороге балкона таз, и вскоре все белье было развешано в соответствии с пожеланиями хозяйки. Потом выяснилось, что к чаю – помимо непосредственно чая – в доме ничего нет, и я сбегала в ближайший магазин за продуктами. По возвращении сестра Боба властно стребовала чек, после чего попыталась силой впихнуть мне деньги. Стоило огромных трудов уговорить принципиальную даму забыть о небольшой сумме, заверив, что угощаемся за счет издательства, которому в моем лице требуется ее помощь.

– Только не вздумай меня жалеть, Риточка, – с достоинством изрекла сестра Боба, когда я предложила ей свои услуги в нелегком деле уборки. – Не позволю гостям тряпками махать! Ко мне соцработник приставлен. К тому же регулярно приходят две помощницы, Борькины верные поклонницы. Столько лет прошло, а не забывают старуху… Но сейчас лето: одна на даче безвылазно сидит, другая с внуком отдыхать укатила, вот и колупаюсь до сентября одна.

– Этих поклонниц, наверное, в свое время было пруд пруди? – Я откусила конфетку, радуясь возможности узнать хоть что-нибудь.

– Да уж, когда-то здесь было не протолкнуться! Сидели на лестничных клетках, на улице, периодически расписывали подъезд – соседи ругались страшно, а мы за свой счет стены перекрашивали! Потом поутихло как-то, он тут уже не жил, и можно было вздохнуть спокойно. А после… После этой аварии снова началось. Чуть ли не мемориал устроили, цветы складывали у двери. Но это еще что, главное, объявилось какое-то циничное хамье. Бродили вокруг, пытались втереться в доверие и что-нибудь вынюхать. Такие вопиющие ситуации иногда случались…

На воображение я никогда не жаловалась, вот и теперь, внимая рассказу моей новой знакомой, я без труда мысленно перенеслась в конец восьмидесятых. Страну лихорадило от реформ, выживали люди с трудом, героев недавнего прошлого забывали – и в такой непростой момент одна неутомимая преподавательница языков носилась с идеей организовать концерт в память о своем брате, известном когда-то певце. Разумеется, от нее отмахивались все, к кому она обращалась: мол, денег нет, не майтесь дурью, а лучше подумайте-ка о собственной жизни на нищенскую в ту пору зарплату.

– Меня просто колотило от негодования! – Даже сейчас крупные мягкие черты моей собеседницы исказила злоба. – Так запросто взять – и забыть человека, отмахнуться от памяти, словно его и не было вовсе! Ладно, признаю, я и сама хороша. Родители умерли в середине восьмидесятых, и после этого мы с братом общались крайне редко, каждый жил своей жизнью. Но все же он кое-что сделал в творческом плане, и забыть это… уму непостижимо! В отчаянии я даже обратилась к этому проныре, Борькиному администратору, хотя всегда его ненавидела…

Я в который раз пожалела, что на беседу с важнейшим в моем «расследовании» свидетелем теперь не было ни малейших шансов. Разве что и правда спуститься в преисподнюю – где ему, судя по гневу Нины Николаевны, было самое место. Якобы он не только выматывал Боба жестким гастрольным графиком, но и спаивал, заставляя уважить общением «нужных людей», а еще изобретательно обирал, подсовывал каких-то вульгарных девиц, ссорил с близкими…

– Его величество едва удостоил меня вниманием, – презрительно фыркнула сестра певца, подливая мне чай. – И слушать не захотел, буркнул что-то и бросил трубку. А у меня ведь остались кое-какие ноты брата, еще с юности, неизданные песни… И вскоре здесь объявился один прощелыга, совсем юнец, якобы обговорить вопрос с концертом. Я на минутку отвлеклась, а тот уже по комнате мечется, рыщет. Так и выгнала мерзавца, а ноты хорошенько запрятала.

Когда надежды устроить концерт рухнули окончательно, Нина Николаевна решила проводить нечто вроде ежегодного квартирника – в этой самой хрущевке, для «своих», кучки оставшихся верных поклонников и работавших с Бобом музыкантов. Первая такая встреча прошла на ура, и одинокая преподавательница даже решила, что обрела настоящих друзей. На следующий год встреча повторилась с тем же успехом, только вот спустя пару недель в одном «желтом» издании появилась статья о певце. В которой Нина Николаевна и прочла собственные откровения, по большому секрету озвученные кругу близких на этой самой встрече. К счастью, имя сестры Боба в материале не упоминалось, но это, несомненно, была ее история!

Нрав, как я уже успела убедиться на собственной шкуре, у Нины Николаевны был крутой. Она сразу полетела скандалить в редакцию, требуя назвать имя предателя, решившего заработать на ее доверчивости. А потом, ничего не добившись, жестко, без сожалений разогнала «круг избранных», сохранив общение лишь с двумя проверенными временем – и, кстати, другими тайнами – подругами. Отголоски того скандала доносились еще какое-то время, лишая Нину Николаевну покоя и веры в человечество. Недавно эта история всплыла снова: сначала на ее пороге появился болтливый наглец, пытавшийся усыпить бдительность и выведать что-то о брате, следом за ним явилась хитрая пронырливая девица, ловко прикинувшаяся невинной овечкой…

– Прости, Риточка, – сестра Боба дружелюбно потрепала меня по руке, – я лишь потом поняла, что коллега попросил уделить внимание именно тебе. Хорошо помню твоего дедушку, мы общались пару раз, он советовался насчет переводов. Прекрасный был специалист, дотошный! Но я так разозлилась на того болтуна из журнала, совсем разум потеряла… Он, кстати, успел прочитать злосчастную статью и пообщаться с участниками тех квартирников. Кто-то из них и признался, что именно я поведала о том, как заметила брата спустя несколько лет после его смерти…

– Подождите-ка, – на эмоциях я дернула рукой и опасно задела чашку, – так это вы видели Боба у школы? И в кафе тоже?

– Нет, про кафе ничего не знаю. Но о встрече у школы рассказала действительно я. Собственно, и встречи-то никакой не было… – Пожилая дама вдруг задумалась, погрузилась в молчание, а потом махнула рукой. – А, ладно, что скрывать… Дело в том, что примерно за год до гибели брата мы с ним рассорились. В пух и прах. Я все пыталась открыть ему глаза на окружение, прежде всего на этого с позволения сказать «администратора». Приводила аргументы, спорила, а в ответ только одно: «Не лезь, не твое дело». Он все от меня скрывал, но кое-какие слухи доходили. О выпивке, скандалах, гулянках, долгах, каком-то подпольном бизнесе… Однажды Борька забежал ко мне, просто навестить, слово за слово, я и разоралась. Тогда он ушел, хлопнув дверью. Больше мы не общались, и после его смерти… словом, меня замучила совесть. Вот брат, видимо, и привиделся.

– «Привиделся»? – Нет, определенно, еще немного подобного «расследования», и я начну рекордными темпами поставлять Аньке клиентов! Впрочем, сестра Боба наверняка выразилась фигурально, просто заметила кого-то похожего…

– Знаешь, Риточка, как бывает: часто думаешь о человеке, и он начинает везде мерещиться. Или понимаешь, что он должен присутствовать в каком-то конкретном месте, при определенном событии, – и выдаешь желаемое за действительное. Видимо, это со мной и произошло, все время Борьку вспоминала, винила себя за ту затянувшуюся ссору.

Эх, и почему мне вот так не померещится Алик? Хотя бы на мгновение, на одну жалкую секундочку… Внутри все заныло от острой тоски, и я часто заморгала, чтобы не заплакать. Надо сосредоточиться на разговоре. Как-то странно прозвучали слова собеседницы… Что еще за событие она имеет в виду?

– А эта школа… Он что, в ней учился? – растерявшись, уточнила я, смутно осознавая, что несу чепуху. И тут же опомнилась. – Ох, простите, я ведь помню, что он оканчивал школу не в Москве.

– Все верно, – кивнула моя визави и, отправив в рот кусочек торта с легким белым кремом, буднично, мимоходом сообщила: – В тот день его сын пошел в первый класс.

Я поперхнулась и судорожно глотнула чай, пытаясь остановить кашель. Какой еще сын? Боб ведь был одинок – так, по крайней мере, написано во всех доступных источниках. Представляю, как поредел бы полк его поклонниц, узнай они о том, что у их кумира – такого одинокого, брутального, сексуального – появилась семья! Если есть сын, наверняка была и жена. А что, если до них уже успел добраться Живчик?

От этой мысли я зашлась в новом приступе кашля, и вполне еще крепкая ладонь опустилась мне между лопаток. Как-то я читала о неэффективности и даже опасности подобного рода «помощи», но на сей раз неожиданно подействовало. Придя в себя, я обрушила на сестру Боба поток вопросов.

– Сын? О нем нигде не упоминается: ни в Интернете, ни в прессе. Неужели ваш брат был женат? Вы общаетесь с его семьей? Можно ли встретиться с его супругой? Ох, извините, я потрясена, поэтому столько вопросов сразу… Если это – тайна, обещаю, не обмолвлюсь ни с кем ни словечком!

– Риточка, я тебе верю. Но, увы, ничем не могу помочь, – сокрушенно вздохнула Нина Николаевна, вдруг поникнув и разом утратив всю свою энергию. Теперь передо мной сидела не гордая, сохранившая живость ума пожилая дама, а сгорбленная от горя и прожитых лет старуха. – Я потеряла с ними связь, мы не общались много лет. Брат женился втайне ото всех, даже меня на свадьбу не позвал, администратора своего послушал… Как же, кто-то из этих визжащих от восторга барышень пронюхает про его великую любовь, сразу карьера насмарку – ну не чушь? Невеста – если ее можно так назвать – на сносях была, расписались где-то второпях, вот и вся церемония. Потом мальчик родился, назвали то ли Коля, то ли Костя… Что и говорить, плохая из меня вышла тетя, ребенка видела всего ничего, мельком. Последний раз в тот самый день, когда он пошел в школу. Борькина вдова объявилась, пригласила посмотреть на сына, я и сходила. После этого мы как-то перезвонились, а потом они пропали. Признаться, теперь меня греет мысль, что где-то живет мой племянник. Вот бы его разыскать…