– Хотя пьесы эти изобилуют картинами сельской местности и охоты – в частности, пять слов: «Вы будете охотиться, мой герцог?» – моментально переносят нас в мир шекспировской комедии… – Пран умолк, затем продолжал: – …тем не менее нет никаких оснований полагать, что Шекспир уехал из Стратфорда в Лондон, поскольку…

Он опустил голову на кафедру, затем поднял ее. Почему все переглядываются? Его взгляд упал на первый ряд, в котором сидели одни девушки. Вот Малати Триведи. Что она вообще делает на его лекции? Она ведь не получала официального разрешения на посещение занятия. Причем во время переклички он ее заметил. Впрочем, он ведь не смотрит на студентов, когда называет их имена… Несколько парней вскочили с мест. Малати тоже. Вот его подвели к письменному столу. Усадили. «Господин, вам плохо?» – спрашивал кто-то. Малати считала его пульс. В дверное окошко заглянули профессор Мишра с коллегой. Когда они зашагали дальше, Пран услышал обрывки его слов: «…увлекается театром, знаете ли, играет в студенческих спектаклях… да, студенты его любят, но…»

– Пожалуйста, не толпитесь, – сказала Малати. – Господину Капуру нужен воздух.

Парни, несколько опешив от властного тона этой странной девушки, расступились.

– У меня все хорошо, – сказал Пран.

– Пойдемте-ка лучше с нами, господин Капур.

– Да я здоров, Малати! – раздраженно пробурчал он.

Однако его отвели в преподавательскую и усадили на диван. Коллеги Прана заверили студентов, что позаботятся о нем. Через некоторое время Пран окончательно пришел в себя, но случившееся не укладывалось в голове. Почему ему стало плохо? Он ведь даже не кашлял, не задыхался. Может, дело в жаре или влажности? Вряд ли… Наверное, Савита права: просто перетрудился.

Малати тем временем решила сходить к Прану домой. Лицо госпожи Рупы Меры просияло от радости, когда она увидела ее на пороге. Потом она вспомнила, что именно Малати, вероятно, уговорила Лату играть в спектакле, и помрачнела. Но почему у нее такое взволнованное лицо? Очень странно…

Не успела госпожа Рупа Мера заботливо спросить, что случилось, как Малати выпалила:

– Где Савита?

– Дома. Заходи. Савита, к тебе пришла Малати.

– Здравствуй, – с улыбкой сказала Савита, а потом, почуяв неладное, спросила: – Что такое? У Латы все в порядке?..

Малати села, собралась с духом, чтобы не пугать Савиту попусту, и как можно спокойней проговорила:

– Я была на лекции Прана…

– А что это ты там делала? – не удержалась госпожа Рупа Мера.

– Лекция была по шекспировским комедиям, ма, – пояснила Малати. – Я решила, что мне не помешает послушать – вдруг узнаю что-то полезное для своей роли в «Двенадцатой ночи».

Госпожа Рупа Мера молча поджала губы, и Малати продолжала:

– Так, Савита, ты только не волнуйся, ладно? Во время лекции ему стало нехорошо, он чуть не потерял сознание и вынужден был сесть. Ребята с его кафедры мне рассказали, что пару дней назад с ним уже происходило нечто подобное, но приступ длился буквально несколько секунд и Пран настоял на том, чтобы продолжить лекцию.

Госпожа Рупа Мера так разволновалась, что даже не подумала упрекнуть Малати (хотя бы мысленно) во фривольном общении с мальчиками.

– Где он? – охнула она. – С ним все в порядке?

– Он кашлял? – спросила Савита. – Задыхался?

– Нет, не кашлял, но дышал, кажется, с трудом. Надо вызвать ему врача. И если уж ему так надо работать, пусть читает лекции сидя.

– Но он ведь еще молод, Малати, – сказала Савита и прикрыла живот ладонями, словно пытаясь защитить ребенка от этого разговора. – Он меня не послушает. Я и так ему говорю, чтобы не перетруждался, не относился так серьезно к своим обязанностям.

– Кроме тебя, он вообще никого слушать не станет, – сказала Малати, вставая и кладя руку на плечо Савите. – Мне кажется, этот случай его напугал, и сейчас он может прислушаться к твоим советам. Он ведь должен помнить не только о себе и о своих обязанностях, но и о вас с малышом. Ладно, побегу обратно: проверю, чтобы его немедленно отправили домой. И не пешком, а на рикше.

Госпожа Рупа Мера отправилась бы спасать Прана сама, если бы не боялась оставить Савиту одну дома. Савита тем временем гадала, как ей поговорить с мужем – чем еще можно его пронять? Пран такой упрямый и до абсурда ответственный. Вполне вероятно, что никакие уговоры и мольбы на него не подействуют.

12.12

В этот миг Пран как раз демонстрировал свое упрямство. Он сидел в преподавательской наедине с профессором Мишрой, минуту назад выяснившим, что картина, свидетелем которой он ненароком стал в кабинете Прана, была вовсе не сценкой из Шекспира. Профессору нравилось считать себя человеком осведомленным, и он задал студентам несколько вопросов. Новость не слишком его встревожила, однако он отвел спутника в свой кабинет и направился прямиком в преподавательскую.

Только что прозвенел звонок, и коллеги Прана гадали, оставить его одного или опоздать на свои лекции. Профессор Мишра вошел, улыбнулся присутствующим, включая Прана, и сказал:

– Оставьте больного мне, я обязуюсь выполнять все его капризы и прихоти. Как вы, дорогой мой? Я послал прислужника за чаем.

Пран благодарно кивнул:

– Спасибо, профессор Мишра, не знаю, что на меня нашло. Я мог бы и закончить лекцию, но мои студенты, понимаете…

Профессор Мишра положил толстую, бледную руку на плечо Прана:

– Студенты так о вас пекутся, уж так пекутся! А ведь это одна из главных радостей преподавания – живой контакт с учениками. Вдохновлять их, менять их картину мира – какие-то сорок пять минут лекции, крошечный промежуток времени от звонка до звонка способен многое изменить в их восприятии! Вы открываете им самую суть, самое сердце поэтического произведения, и… ах! Недавно один человек сказал мне, что я – из тех преподавателей, чьи лекции запоминаются на всю жизнь… Великий учитель – как Гурудев^[81], или дастур^[82], или Кхалилуддин Ахмед – есть светоч науки и разума… Как раз об этом я рассказывал профессору Джайкумару из Мадрасского университета, показывая ему сегодня нашу кафедру. Я признался, что это высочайшая оценка моих трудов и похвала, которую я никогда не забуду. Но что-то я заболтался, мы ведь говорили о ваших студентах, а не о моих. Многие из них были очарованы милой и невероятно компетентной девушкой, которая взяла дело в свои руки. Кто она такая? Вы ее раньше видели?

– Малати Триведи, – ответил Пран.

– Не мое дело, конечно, – продолжал профессор Мишра, – но зачем она пришла на вашу лекцию? Она наверняка чем-то объяснила это, когда запрашивала разрешение… Отрадно, что слава нашего преподавателя гремит за пределами кафедры. Мне кажется, я где-то видел эту девицу.

– Не представляю, где вы могли ее видеть, – сказал Пран и вдруг с ужасом вспомнил: конечно, на Холи, когда профессору устроили возмутительное купание в ванне! – Простите, профессор Мишра, я не вполне понял ваш вопрос, – сказал Пран, которому было трудно сосредоточиться: из головы не шел образ барахтающегося в розовой воде профессора.

– Ах, не волнуйтесь, не беспокойтесь. У нас еще будет время все обсудить, – сказал профессор Мишра, озадаченный выражением лица Прана; тот поглядывал на него испуганно и при этом чуть ли не насмешливо. – О, вот и чай. – Прислужник подобострастно двигал поднос туда-сюда, пытаясь угадать следующее движение профессора; Мишра продолжал: – Вы знаете, мне уже не впервые приходит в голову, что вы взвалили на себя слишком много. Конечно, от некоторых дел так просто не отмахнешься… Ваши административные обязанности, к примеру. Не далее как сегодня утром мне рассказывали, что вчера вы встречались с сыном раджи Марха – в связи с тем жутким скандалом, в который он вляпался. Разумеется, если его наказать, это взбесит раджу – он у нас человек весьма вспыльчивый, не находите? Работая в такой комиссии, невольно наживаешь себе врагов. А с другой стороны, власть всегда обходится дорогой ценой, да и долгом пренебрегать нельзя. «Суровое дитя божественных речей – о Долг»^[83], да-да! Однако надо следить, чтобы это не мешало главной нашей обязанности – преподаванию.

Пран кивнул.

– А вот дела факультета – это уже другое, – продолжал профессор Мишра. – Я решил, если вам так будет угодно, освободить вас от обязательств, связанных с составлением программы. – Пран помотал головой; профессор Мишра продолжал: – Коллеги из ученого совета прямо сказали мне, что ваши рекомендации – то есть наши рекомендации – никуда не годятся. Джойс, вы знаете, имел весьма незаурядные наклонности… – Он взглянул в лицо Прану и понял, что топчется на одном месте: тот его и не слушал.

Пран помешал ложечкой чай и сделал глоток.

– Профессор Мишра, – сказал он. – Я как раз хотел спросить: состав отборочной комиссии уже известен?

– Отборочной комиссии? – с невинным видом переспросил профессор Мишра.

– По вакансии доцента.

Савита в последнее время часто поднимала эту тему в разговорах.

– Ах да! Тут нужно время, вы же понимаете, нужно время. Учебная часть нынче завалена работой. Но вакансию мы выставили, как вы знаете, и надеемся в ближайшее время получить все резюме. Я уже просмотрел несколько заявок, там есть очень сильные кандидатуры, очень сильные. С хорошей квалификацией и прекрасным послужным списком.

Он приумолк, давая Прану возможность что-нибудь сказать, однако тот упорно хранил молчание.

– Что ж, – сказал профессор Мишра, – не хочу расстраивать такого талантливого молодого человека, как вы, но, думаю, через годик-другой, когда вы поправите здоровье и все остальное устаканится… – Он ласково улыбнулся Прану.

Пран улыбнулся в ответ. Сделав еще глоток чая, он наконец заговорил:

– Профессор, а когда, по-вашему, должно пройти первое заседание комиссии?

– О, трудно сказать, очень трудно. У нас ведь порядки совсем не такие, как в Патне: там завкафедрой может запросто выдернуть несколько человек из бихарского комитета по государственной службе и созвать заседание. Такая система, признаю, имеет ряд преимуществ. Наша система формирования комиссий излишне сложна: двое членов должны быть из экспертного совета, одного назначает ректор и так далее. Профессор Джайкумар из Мадраса, только что ставший свидетелем вашего… – он едва не сказал «выступления», но тут же осекся, – обморока, как раз состоит в экспертном совете. Однако он не может приехать в любой день, как и остальные члены комиссии… Нужно подгадать время. Кроме того, проректору в последнее время нездоровится, и он подумывает о выходе на заслуженный отдых. Бедняга, ему только отборочных комиссий не хватало! Да, на все требуется время, что поделать. Впрочем, уверен, вы способны войти в положение и посочувствовать… – Профессор Мишра печально уставился на свои большие бледные руки.

– Кому – ему, себе или вам? – непринужденно спросил Пран.

– Метко, метко! – воскликнул профессор Мишра. – В самом деле, я об этом не подумал: мои слова можно истолковать двояко. Что ж, посочувствуйте всем. Не нужно бояться проявлять сочувствие, от нашей щедрости его запасы не иссякнут. Искреннее сочувствие так редко встретишь в современном мире! Люди зачастую говорят другим то, что те хотят услышать, не задумываясь об истинных интересах человека. К примеру, если бы я посоветовал вам отказаться от соискания должности доце…

– …я бы ответил «нет», – закончил за него Пран.

– …то я думал бы только о вашем здоровье, мой дорогой, только о вашем здоровье. Вы так много на себя взвалили, да еще постоянно публикуетесь… – Он сокрушенно покачал головой.

– Профессор Мишра, я принял решение, – сказал Пран. – Я подал документы на соискание и надеюсь, что комиссия все-таки выберет меня. Знаю, вы будете на моей стороне.

Лицо профессора на мгновение исказила легкая гримаса ярости, однако к Прану он обратился предельно вкрадчивым и мягким тоном.

– Конечно-конечно, – произнес он. – Еще чайку?