И эта, казалось бы, невинная просьба превратила следующие полчаса моей жизни в экзамен по недомолвкам. Мой мозг буквально кипел из-за непростой задачи: рассказать Берти побольше (потому что мне хотелось этого), но притом не выдать ему ни одной из ужасно опасных тайн, связанных с тем путешествием (потому что они даже не мои). Одновременно с этим я расспрашивала Голден-Халлу об острове Этерны, где он, оказывается, работал преподавателем, и что-то мне подсказывало, что сыщик выбирал слова для своего рассказа не менее осторожно, чем я…

– А какими были три самые важные вещи, случившиеся с тобой на Этерне? – спросила я.

Берти задумался, поудобнее устроил на плече ремень сумки, взятой им в Долине Колокольчиков вместо громоздкого саквояжа.

– Хм. Я смог помочь своим студентам. Обрёл лучшего друга. И… – Голден-Халла помедлил. Потом всё же со вздохом закончил: – Потерял женщину, которая была мне очень дорога.

Ох…

– Она умерла, – пояснил Берти. И, поймав мой встревоженный взгляд, покачал головой: – Только не вздумай сейчас корить себя за заданный вопрос. Скорее уж я прошу прощения за откровенный ответ – он был неуместен.

– Уместен, – возразила я. И, помолчав, добавила: – Мне так жаль, Берти.

– Мне тоже. И с учётом того, что, поговори мы с ней вовремя, она осталась бы жива… – Пальцы Голден-Халлы сжались в кулак. – Я очень, очень хочу помочь Силграсу, Тинави.

Какое-то время мы шли молча, и только ветер тоскливо нашёптывал нам свою историю. Я вытащила из волос сорванный ветром стебелёк плюща.

– Ненавижу смерть, – сказала я, сдув его с ладони. – Просто ненавижу. И время – ту безжалостность, с которой оно уничтожает всё на свете и не прощает ошибок. Я тоже очень хочу помочь Силграсу, Берти. И из-за того, что как раз ненавистные мне время и смерть – его враги. И из-за того, что сам Силграс – воплощённое одиночество. Знаешь, у меня с детства были прекрасные друзья, но, несмотря на это, мне всегда казалось, что я как-то не вписываюсь, что со мной что-то не так, что я не способна достичь настоящей близости с людьми, как бы к этому ни стремилась. Будто между мной и остальными – невидимая стена, слишком большая для того, чтобы я могла разрушить её. Но мне иногда удаётся заглядывать за неё – и это всегда такое счастье… Так вот, мне кажется, у Силграса есть такая же стена. Только в сотни раз выше и толще, чем моя. И сейчас, после всего случившегося, если мы вернём ему дом, он наконец-то сможет увидеть её – и, может, даже разрушить… И я очень, очень хочу, чтобы это случилось. Я болею за него, Берти. И в то же время мне так горько оттого, что его друг Тофф уже мёртв – и вот этого мы изменить не сможем.

Голден-Халла серьёзно кивнул в ответ на мои слова.

– Я хорошо понимаю тебя, – произнёс он. – И про смерть. И про эту стену.

Мы продолжали путь.

В какой-то момент нам встретилась птица-сольвегга – судя по всему, как раз та, чьё гнездо мы видели в ущелье. Пламенеющая и огромная, она наискось пролетела над улицей, спугнув призраков Асулена, а потом скрылась где-то в соседнем квартале. При этом выглядела сольвегга очень важно, будто ворочала здесь какими-то серьёзными делами.

Впрочем, возможно, так оно и было. Возможно даже, она считала себя хозяйкой города – и, при отсутствии других кандидатур, имела на это полное право.

Наконец показалась Рассветная башня. Её покосившиеся стены были местами разрушены, а исполинский вход почти доверху засыпало камнями.

– Пип! – торжественно провозгласил снуи, влетел в щель между верхним валуном и притолокой и помахал, подзывая нас.

Мы с Берти забрались туда же, протиснулись сквозь дыру и вздохнули… Из-под груды камней торчала нижняя часть давно пожелтевшего скелета. Неподалёку стоял аккуратный сундук.

– Что ж, время поработать, – Голден-Халла протянул мне руку, и по скатывающимся и гулко стучащим друг о друга камням мы спустились вниз.

Там, закатав рукава и обнажив запястья с маг-браслетами^[2], Берти склонился над сундуком, а я опустилась на корточки возле скелета. Беззаботный снуи стал наворачивать круги по колокольне, разглядывая сквозь сломанные перекрытия огромный колокол высоко над нами.

– На крышке сундука стоит защитное заклинание, которое поразит любого, кто попробует поднять его, – задумчиво произнёс Голден-Халла. – Придётся немного повозиться.

– Мне тоже. Ведь мы пообещали Силграсу не только привезти кости Хеголы, но и выяснить, как именно он умер. Конечно, самое простое объяснение – попал под завал, но… Возможно, он погиб по другой причине, а потом уже над ним разрушилась часть башни, похоронив под собой. В общем, я поищу зацепки – и соберу кости.

– Отлично. Зови, когда нужно будет откатывать валуны.

И мы занялись каждый своим делом.

Но не прошло и десяти минут, как я раскопала среди камней оторванную кисть скелета. И кое-что в её виде заставило меня сначала недоумённо нахмуриться, а потом…

– Это не Хегола! – заорала я так радостно, что сама от себя не ожидала, и вскочила, торжественно вскинув руку со своей добычей.

Берти обернулся на меня в некотором изумлении.

– Видишь эти шипы на большом пальце? – Я сунула кости ему под нос. – Это вообще не человеческий скелет! Это был просто гуль!

– Вижу. – Берти сглотнул и аккуратненько отодвинул от себя улику. – Но вряд ли ты ликуешь потому, что помнишь такие детали из курса о нежити.

– Да просто я счастлива, что это не Тофф! В темноте, в одиночестве, под камнями, – это была бы ужасная смерть… И я рада, что, возможно, Хегола умер как-то более… – Мой энтузиазм пошёл на спад. Находка не отменяла самого факта гибели старосты. – Более… спокойно.

Голден-Халла, всё это время продолжавший распутывать чары, вдруг остановился и цепко прищурился, глядя на нити заклинания, висевшие перед ним прихотливым жемчужным плетением.

– Посмотри-ка сюда, Тинави. – Берти показал мне на участок, в котором прямые линии неожиданно складывались в рукописную вязь.

В ней угадывались две буквы: «Х. Т.». Вчера мы с Берти уже видели этот почерк, когда от нечего делать изучали документы Тоффа в Избе-У-Колодца.

– Триста лет назад у колдунов было принято подписывать свои чары. В этом плане совершенно неудивительно, что Хегола Тофф поставил тут автограф. – Берти ловко потянул несколько ниточек заклинания на себя, и подпись старосты увеличилась, приближаясь к нам. – Странно другое… Догадываешься, что именно?

Я детальнее рассмотрела плетение. Скользящие узлы, одинарная сетка формулы… Минималистичное заклинание из тех, что подвязываются на личную энергию мага.

Стоп.

– Но ведь формулы из этой категории разрушаются сразу после смерти колдуна. – Я так низко склонилась над проклятием, что Берти обеспокоенно схватил меня за шкирку: не дай небо, грохнусь на сундук – и всё, прощай, любопытная Тинави из Дома Страждущих.

– Вот именно, – закивал Голден-Халла. – А заклятие держится вполне себе крепко. И это возможно только в одном случае…

Мы надолго переглянулись.

– В случае, если Хегола Тофф… – ошарашенно начала я.

– …Всё ещё жив, – закончил Берти.

Он торжественно сделал пальцами такое движение, будто перерезает нитку, и плетение, опутывавшее сундук, тихо растаяло.

Я уже думала, что сейчас мы с Голден-Халлой (определённо воодушевившиеся, мгновенно зацепившиеся даже за такую странную надежду – жив? как он вообще может быть жив?) начнём фонтанировать гипотезами и прямо тут соорудим классическую детективную доску, как вдруг…

Всё пошло не по плану.

Потому что освобождённый от проклятия сундук с какой-то радости решил сам по себе распахнуться. Крышка откинулась, открывая взору десятки стеклянных колокольчиков, лежащих на бордовых подушечках.

И все эти колокольчики дружно зазвенели. Пронзительно. Оглушающе. Абсолютно бесстыже. Их звонкие голоса эхом попрыгали по Рассветной башне, отражаясь от её полуразрушенных стен.

Берти, как лисица, напрыгнул на сундук и захлопнул его.

– Прах! – выдохнул Голден-Халла. Его голос доносился до меня как сквозь слой ваты. – Я надеюсь, от этого звона на нас сейчас что-нибудь не обрушится… Как же это было громко, с ума сойти!

Впрочем, мгновение спустя стало ясно, что это было ещё вполне «умеренно» или даже «тихо». Ведь всё познаётся в сравнении, увы.

…Высоко над нами раздался протяжный скрип, будто зашевелилось нечто очень большое, а потом… А потом такой всепоглощающий «бом-м-м», что по стене побежала очередная трещина.

Глаза у Берти стали воистину ошалевшие, и, думаю, мои – не лучше. Сглотнув, я с опаской подняла голову.

Там, за рядами порушенных перекрытий, огромный колокол Рассветной башни медленно качнулся в обратную сторону…

И снова: бом-м-м-м-м.

* * *

Каменный пол задрожал… Мы с Берти охнули. Обсуждать было нечего: следовало просто как можно шустрее валить отсюда.

Голден-Халла хрустнул пальцами и развернул бурную магическую деятельность по уменьшению сундука, а я тем временем вскарабкалась на валуны, преграждающие вход, и оттуда протянула ему руку.

– Хватайся!..

Сыщик сунул бывший сундук в карман и, разбежавшись, прыгнул ко мне. Когда он вцепился в моё запястье, мы оба чуть с позором не ухнули обратно.

– Ой! Ты чего такой тяжёлый, Голден-Халла?

– Это не я! – оскорбился Берти. – Это сундук! Какого бы он ни был размера, а весит по-прежнему много! Кто же знал, что души этих крестьян такие неподъёмные. Грешили они, что ли, всю жизнь?..

– Ты хоть бежать-то с ним можешь, чудовище?! – посочувствовала я, ящеркой пробираясь наружу.

– Могу! – сосредоточенно пыхтели сзади. – И я не чудовище, эй. Я вполне себе чудо!

– Чудовище – это комплимент.

– С каких это пор?! – опешил Берти.

– Издавна. Меня так мой напарник называет в мои лучшие дни.

– Не хочу тебя расстраивать, Стражди, но твои лучшие дни, видимо, так себе!..

Я что-то тоже вдруг призадумалась.

Так-так. Вернусь – обговорю эту животрепещущую тему с Полынью. Хотя нет. Не обговорю. Мне всё нравится, а с Внемлющего станется сменить обращение.

Мы с Голден-Халлой мчались сквозь Асулен, сотрясающийся от звона. Уже на всех башнях подхватили эту тягучую, скорбную песнь – будто высасывающую из тебя душу. Звук был столь плотным, что на клёнах дрожали красные листья. Стены знаменитых колоколен стремительно зарастали плесенью, а недавние тихие призраки выходили перед нами на дорогу и беззвучно растворялись в воздухе, не сводя с нас укоряющих взглядов.

– Стоп! – вдруг ахнула я. – Берти, а где снуи?!

Нашего мелкого друга и впрямь не было рядом. Помнится, он кружил над нами, когда мы обсуждали сундук, а потом, когда колокол зазвенел, дух оглушительно взвизгнул и… Исчез?

– Боги, я надеюсь, он не взорвался от мощности звука!

– Эм. Я тоже. – Берти аж передёрнуло. – Зато, значит, мы не зря запоминали карту города. Это сейчас пригодится!

– А ты оптимист, Голден-Халла.

– Ничего подобного. Я рациональная сволочь, которая научилась управлять фокусом своего внимания. Траур по снуи нам сейчас не поможет. Давай, ещё немного!..

И тут колокола, все как один, затихли.

Наступившая тишина оглушала. Мы продолжали бежать – два хриплых дыхания посреди мёртвых стен. И бешеная надежда – мы обязательно успеем, днём всё это вообще не считается – барабанами стучала у меня в ушах.

Но вот на город накинулся яростный ветер, знаменитые колокольни оказались полностью укутаны чёрной плесенью, а листва на плющах и деревьях превратилась в прах. И тогда из пустых домов Асулена водопадом полились хищные тени… Это были уже не те безобидные привидения, которых мы видели прежде. Нет: теперь к нам жадным потоком стекались плотоядные твари, бич Покинутого Асулена. Узкие, колышущиеся и голодные.

Казалось, кто-то широкой кистью прошёлся по всему миру – затянутый темнотой город невозможно было узнать.

– Переходим к плану Б! – крикнул Берти и сложил пальцы в плетение Божественного Обручённого. Вспышка ярко-белого света и воцарившееся вокруг нас спокойное сияние заставили тени беззвучно завизжать и резко отпрянуть.