Даже на это Сися почти не отреагировал – только дернул уголком рта, над которым пробивались редкие усики. В его глазах блестело радостное предвкушение, какое бывает у детей за несколько часов до Нового года.

Бурый попятился – он знал пацана, которого ровно за эти слова пырнули в брюхо ножом восемь раз и оставили истекать кровью в грязном переулке в районе набережной Дона.

– Смотри, дружище. Видишь, вон там гаражи? – Сися показал вглубь арки. – Жду тебя завтра в четыре во-о-он за той зеленой «ракушкой». Не сегодня только, а завтра. Ты понял? Ровно в четыре, после школы. Не опаздывай. …А если не придешь, – продолжил после паузы Сися, не глядя на неловко встающего с земли Аркашу, – я найду, где ты живешь, и узнаю, с кем, и всех их порежу. И мне ничего за это не будет.

– Сука! – взревел Новенький, которого снова начала захлестывать черно-красная волна. – Если ты хоть пальцем тронешь Бабу Галю или Машку!..

Он осекся, ненавидя свою несдержанность почти с той же силой, с какой ненавидел этих двух подонков.

– Видишь, Бурый? – сказал Сися, не переставая смотреть на Новенького в упор. – Лох сам всё нам рассказал. Даже по району кружить не надо.

Он покосился на Пуха.

– Кстати, жиртрест, ты завтра тоже к четырем приходи. А то ты охуел что-то совсем, я погляжу.

– Ваще, братан! Берегов не видят! – привычно подвякнул Бурый.

– Рот закрой, – тихо сказал Сися.

Бурый закрыл. Пришедший в себя Пух постарался, воспользовавшись размолвкой мучителей, увести Новенького в сторону школы. Тот упирался – окровавленный подбородок, белые от ярости глаза, до синевы стиснутые кулаки.

– Пошли, надо перед уроками умыться, – тихо увещевал Аркаша. – Они забудут до завтра. Пойдем, Степа!

Услышав свое имя, Новенький словно бы моментально сдулся. Он вяло оттолкнул Пуха и побрел в сторону школы, хромая на ушибленную ногу. Бурый крикнул вслед:

– Пиздуй, Степашка! Приятно познакомиться!

Пух только сейчас сообразил, что случайно назвал Новенького по имени.

Сися добавил:

– Слышь, Бабе Гале привет передавай.

Танаис
219 год до н. э

Оно спало глубоко под землей, куда не проникал солнечный свет. Оно слышало шепот подземных ручьев и панику слепых червей, чуявших его присутствие.

Однажды оно ощутило шаги далеко наверху. Топот конских копыт. Крики – сначала ярости, потом боли, потом отчаяния, потом снова боли. Оно почувствовало вкус крови, напитавшей грунт на много метров в глубину. Оно улыбнулось в своем глубоком сне.

Кровь всегда была началом. Кровь была предвестницей веселого пира.

Потом кровь высохла, а сверху начали доноситься стук молотков, визг пил и гортанные выкрики строителей.

В строительстве не было ничего интересного.

Строительство означало конец. Голод. Скуку.

Оно спало.

12

– Танаис, ребята, к тому моменту – крупнейший культурный, политический и торговый центр Приазовья, был полностью разрушен племенами готов в 237 году нашей эры, – бубнила Ольга Васильевна. Саша Ровно подняла руку и нетерпеливо затрясла ей в воздухе, вызвав у учительницы недовольную гримасу. – Что?

– Ольга Васильевна, а можно вопрос на понимание? Даже два!

– Жополизка! – громко прошипел Питон; внимания на него никто не обратил.

– Быстрее давай, Ровно, – огрызнулась Ольга Васильевна. – У нас с вами еще очень много непройденного материала.

– Вопрос первый! А как мы так точно знаем, в каком году произошло… Ну, разрушение?

Историчка ответила специальным голосом, зарезервированным для вопросов Слегка Туповатых Детей:

– История, Саша, является точной наукой!

Не является, рефлекторно подумал Пух. История, как неоднократно говорил профессор Худородов, есть совокупность интерпретаций, которые к тому же в большинстве случаев предоставлены бенефициарами событий… На этом месте Пух обычно начинал стискивать челюсти, чтобы не зевнуть. Сегодня он украдкой трогал те самые челюсти, пытаясь понять, больно ему до сих пор или нет; кажется, было не больно. Бурый бил куда менее профессионально и жестко, чем его ублюдочный друг.

– …А следовательно, – продолжала историчка, – мы оперируем фактами. Желающим получше разобраться в предмете я могу порекомендовать обширный корпус внеклассного чтения!

– Второй вопрос! – быстро вклинилась Ровно. – А почему Танаис был разрушен? Вы же сами сказали, что это был большой город; наверное, его хорошо защищали, и как так получилось, что…

А вот это, подумал Аркаша, действительно интересный вопрос.

– Потому что варвары разрушали города, Ровно! – рявкнула Ольга Васильевна. – Вопросов больше нет?

Надо будет спросить у папы, решил Пух. Если, конечно, тот сможет оторваться от бесконечного мутного съезда народных депутатов по телевизору. И интеллигентных, но всё равно достаточно злобных проклятий в адрес Ельцина.

Аркаша аккуратно повернулся вполоборота к Новенькому, который пересел со своего обычного места на галерке поближе к своему неудавшемуся спасителю.

– Степ, – прошипел Пух. – Как с директрисой прошло?

– Нормально.

Новенький выглядел помятым и грязным, но он всегда выглядел помятым и грязным, – сегодня, правда, облик дополняли распухшая губа и небольшой черный синяк под глазом (Питон осматривал всё это с огромным интересом, не переставая возбужденно втягивать в нос сопли). Час назад школьный фельдшер дал Степе таблетку аспирина, смазал висок йодом, прошипел себе под нос что-то подозрительно похожее на «ебучие подростки» и вернулся к чтению газеты «Аргументы и факты». Фингалы и разбитые лица были в 43-й школе не редкостью.

– Насколько нормально? – не унимался Пух.

– Соседка ей сама сказала. Записка не понадобилась.

– Значит, всё в порядке?

– Петренко! Худородов! – окрысилась историчка.

– Ладно, потом, – Пух поспешно уставился на доску.

Ольга Васильевна продолжила свой монолог о богатом городе, стертом с лица земли дикими ордами; Аркаша знал, что примерно так выглядела вся античная, да и значительная часть современной истории. То, что Танаис находился в нескольких десятках километров от места, где они сейчас сидели, большой роли не играло – древняя трагедия оставалась древней трагедией, и никак не хотела восприниматься иначе. Класс скучал и тихо занимался своими делами.

На перемене Пух догнал Новенького, всё еще пребывающего в зомбиобразном ступоре – дрожащие губы, бледное лицо, покрасневшие глаза, начинающий бледнеть синяк.

– Степа, подожди!

Новенький что-то пробормотал, продолжая смотреть в пространство перед собой.

– Че, гомики, поссорились? – заорал через всю рекреацию Питон, на которого снова никто не обратил внимания.

Пух был очень упрямым мальчиком. Несмотря на отмороженность Новенького, отступаться он был не намерен.

– Степа, нам надо понять, что делать дальше!

Эта фраза почему-то выдернула Новенького из ступора.

– Да что тебе от меня надо?! Отстань! – крикнул он.

– Так ведь… Что завтра-то делать будем?..

– Ничего не делай! Задолбал! Это вообще не твое дело!

– Голубые срутся! – ерничал в отдалении Питон. – Гомосеки!

Аркаша раздраженно схватил Новенького за плечо и потащил вниз по ступенькам с третьего этажа, не переставая шипеть ему в ухо:

– Да?! Не мое дело?! Они сказали, чтобы я тоже приходил! Мы оба с тобой вляпались. И всё из-за тебя, придурок ты неблагодарный!

Он выволок Новенького в залитый солнцем школьный двор и остановился на полушаге и полуслове. Аркаша вдруг понял, что никогда в жизни еще не испытывал такого бешенства. И что, скорее всего, этот несуразный, длинный и зачуханный парень сейчас его ударит.

Вместо этого Новенький впервые за последние четверть часа посмотрел ему в глаза, подумал и после паузы сказал:

– Да, ты прав. Оба попали. Извини, что… Я так…

– Че случилось, лоходромы? Встряли в головняки без меня? Не ссать, дядя Витя всё порешает!

Крюгер вырулил из школьных дверей, оскалился и двинулся в их направлении своей прыгающей походкой. По своему обыкновению, он успел забыть о ссоре с Пухом – и вел себя так, словно Новенький, с которым он не обменялся за последний год и десятью фразами, был его лучшим другом.

– Пара-па-пам-па-пам! Чип и Дейл! Че-то там такое! – фальшиво спел Крюгер на мотив популярного мультфильма Уолта Диснея, после чего захохотал. Как показалось Пуху, несколько истерически.

Новенький снова окуклился, и на Крюгера никак не отреагировал.

– Ладно, поняли, реально, что случилось? – Витя резко оборвал свою арию.

– Ничего, – буркнул Новенький и побрел обратно в сторону школы.

– Погоди, Степа. Давай ему расскажем. Одна голова хорошо, а две лучше!

– Три головы, – поправил Крюгер. – Правда, вы оба дебилы, так что реально получается на двоих как одна голова.

Пух извиняющимся тоном сказал Новенькому:

– Он просто, ну, всегда такой. Надо ему рассказать!

Новенький слабо кивнул, и они пошли по Буденновскому проспекту в сторону цирка. На следующий урок – ОБЖ – можно было опоздать или вовсе не приходить: военрук Сергей Семенович по кличке Эсэс ненавидел собственный предмет, кажется, еще сильнее, чем ученики.

Пух сбивчиво рассказывал Крюгеру о стычке с Сисей; Витя бегал кругами, выкрикивал ругательства и угрозы и блестел очками. К концу короткого рассказа он пришел в натуральное неистовство.

– Ладно, поняли, по натуре хорошо, что рассказали. Что б вы без меня, блять, делали!

– Почему? – вдруг спросил молчавший до того Новенький. – Ты их знаешь?

– Этих не знаю, понял, так других таких же знаю, – неопределенно сказал Крюгер. – Не ссать, я с вами завтра пойду. Ситуация под контролем!

Фраза была подозрительно похожа на цитату из какого-нибудь видеосалонного боевика, но выбора у Пуха не было – Крюгеру необходимо было довериться вопреки всем сомнениям. Если существовала хотя бы мизерная вероятность, что Витя поможет разрешить ситуацию с гопниками, ее необходимо было использовать. А пропадать – так всем вместе! В том, что придется именно пропадать, Аркаша всё сильнее уверялся с каждой минутой. За последние несколько часов он перебрал все возможные варианты развития событий – и ни один из них не мог закончиться ничем хорошим. Как показал опыт мужчины с баллоном, на помощь прохожих и жителей Немецкого дома рассчитывать не приходилось. Не прийти на стрелку? Отпадает: старшаки всё равно их выследят и изобьют. Рассказать родителям? Отпадает: они слишком увлечены Взрослой Хреновней по телевизору – а если бы и не были увлечены, то что бы они сделали? Сися был на голову выше его отца, а Бурый – в два раза шире. Пойти в милицию? Ну уж нет: милиция легко могла доставить куда больше неприятностей, чем районные гопники. Кроме того, ничего ведь еще не произошло – да, их с Новеньким слегка помяли, но дети ведь всё время дерутся… Пух вздохнул. И вздрогнул, потому что Крюгер со всей дури хлопнул его по плечу.

– Не ссы в трусы, Пуханыч! Я порешаю. Пацан сказал – пацан сделал!

Они развернулись и пошли обратно к школе, где уже подходил к концу урок ОБЖ. Питона, следовавшего за ними на небольшом расстоянии, так никто и не заметил.

А слух у Питона был превосходный. Школьный фельдшер всегда ему это говорил.

13

Бурый рассказывал долгую и бессвязную историю про одного хоря (т. е. девушку) из Вешенской, которому один его знакомый тип напихал в каску, но Сися не слушал. Слава, как его звали согласно свежеполученному паспорту, открывал-закрывал бензиновую зажигалку «Zippo»; всё, что буровил его товарищ, тонуло в мерном клик-клик, клик-клик, клик-клик. Мысли Сиси были далеко от их пропахшего кошачьей и человечьей ссакой двора, от старой покосившейся беседки, в которой они сидели, от нехарактерно для сентября душной ночи и уж тем более от недоделка Бурого.