Какие-то неровные, ободранные. И оконце где-то под самым потолком. Узенькое. В него и кошка не протиснется, не говоря уж про человека. Да и высоко. Не добраться.

Эва помотала головой.

Взгляд прояснялся. И вот уже она заметила кувшин рядом с топчаном. И миску. Умыться? Надо, наверное. Ее… мыли. Да. И одели. Она пощупала жесткую ткань рубахи.

На помощь позвать?

Или…

Додумать Эве не позволили. С тихим скрипом приотворилась дверь, пропуская молодую женщину с изуродованным лицом. Левая его часть была прекрасна, а вот правая представляла собой месиво из рубцов и язв.

– Живая? – осипшим голосом осведомилась вошедшая. – Че пялишься?

– Ничего. Извините.

– То-то же… а то от! – Эве под нос сунули кулак. – Вздумаешь дурить, не погляжу, что матушка велела, так отколошматю, живенько поймешь, кто тут старший!

– Кто? – покорно поинтересовалась Эва. Она старалась не смотреть на дверь, которая казалась обманчиво близкой.

– Я!

– Как тебя зовут?

– Кэти. – Женщина прищурилась. – А ты че расселась? Мойся давай. Туточки прислуги нету!

– Я… просто нехорошо себя чувствую еще. Голова очень болит. – Эва старалась говорить тем плаксивым тоном, который всегда раздражал маменьку, зато на нянюшку действовал безотказно. – Дурно…

– Блевать ежели вздумаешь, то не на себя. Вона, ведро есть! – И указала на ведро, которое и вправду притаилось в углу комнаты. Ведро было жутким с виду, каким-то кривым, мятым и то ли закопченным, то ли заросшим грязью до черноты. И, глянув, как передернуло Эву, Кэти ухмыльнулась. – Привыкай, подруга.

Ну уж нет!

Когда дверь закрылась, Эва встала.

Попробовала встать, по крайней мере. Получилось у нее далеко не сразу. Тело мучила слабость. И ее действительно вырвало желтой желчью. Благо ведро стояло неподалеку. Что-то подсказывало, что Кэти не побежит менять испачканную одежду, не говоря уж о матрасе.

Эва закрыла глаза.

Думать.

Надо думать. Только… о чем? О том, что она совершила ту самую Огромную Непоправимую Глупость, о которой ее предупреждали едва ли не с рождения? А она решила, что это не глупость, а любовь?

Нет уж…

Надо…

Надо что-то сделать. Призвать Силу? Эва поглядела на ограничители. Те не причиняли боли, да и вовсе не ощущались. Правильно, ведь ее Сила направлена не вовне, как у нормальных магов, а…

А дальше?

Снова отделиться от тела?

Во-первых, это опасно, тем более когда она только вернулась. Во-вторых, ограничители все-таки имеются. Как знать, не повлияют ли они. Будет совсем грустно, если с ней случится то же, что и… Нет, даже не думать!

В-третьих… в-третьих, а смысл?

Вот отделится она от тела. И… и что дальше?

Эва вздохнула и кое-как отерла лицо водой, которая нашлась в кувшине. Пить хотелось неимоверно, но пахло от воды болотом, и Эва решила потерпеть.

Должны же ей объяснить, что происходит.

Ждать пришлось довольно долго. Она и замерзнуть успела, в комнатушке было сыро, а от стен тянуло холодом. Но вот снова скрипнула дверь, и на пороге появилась та самая женщина, которая торговалась со Стефано. Она вошла, вновь же двигаясь как-то боком, несуразно. Остановившись, женщина оглядела Эву и кивнула.

– Не плачешь. Хорошо.

Эва шмыгнула носом и поднялась. Неудобно говорить сидя, когда перед тобой стоят.

– Глядишь, и вправду толк будет.

А платье на хозяйке не из дешевых. Тяжелый атлас того богатого насыщенного оттенка, который выдает хорошую красильную мануфактуру. И шито по фигуре. И рукава не светлее подола^[1].

– К-кто вы? – решилась Эва. – И где Стефано?

Может, в домашних спектаклях ей доставались не самые лучшие роли, ибо Эва никогда не отличалась актерским талантом, но вот женщина, похоже, поверила.

– Он уехал.

– К-куда?

– Далеко, девонька. Идем. Лучше поговорим в другом месте. Кэти, дай ей халат.

Халат был чужим. От него пахло плесенью и еще самую малость – лавандой. И на некогда богатой ткани появились проплешины, а локоть и вовсе прикрывала латка. Но Эва слишком замерзла, чтобы отказаться. Да и… как знать, кого они встретят? Не хватало еще, чтобы ее увидели в нижней рубахе.

– Не дури, – прошипела Кэти и почему-то ущипнула.

Больно.

– Кэти. – Женщина покачала головой. – Иди, пускай нам чаю подадут. И бульона.

– Ей?!

– Кэти!

Кэти пробормотала что-то неразборчивое.

– Хорошая девочка. Жаль, не повезло… такая красавица была. – Женщина указала на дверь. – Иди.

– Но…

– Дорогу покажут. Альфредо!

Альфредо оказался одним из тех мрачных типов, которые втащили ящик с Эвой. Огромный какой! И кулаки… у старого Джонни похожие. Он еще на спор тыквы бил. Кулаком как ударит, тыква и раскалывалась. Всем было весело.

И Эве тоже.

Пока маменька не узнала.

Приличная юная леди не будет участвовать в подобного рода сомнительных развлечениях. Даже зрителем.

– Покажи девоньке, куда идти. А ты ведь умненькая… умнее, чем иные. Вона, не требуешь отпустить…

Будто это поможет, если Эва чего-то там потребует.

– И бегать смысла нет. Догонят. Хуже будет.

Куда уж хуже.

Но Эва сдержалась.

Она шла, стараясь помнить и об осанке, и о том, что леди – это леди, невзирая на обстоятельства. И… и вообще, не упасть бы. Слабость то и дело накатывала. Один раз ей вовсе пришлось остановиться. И Альфредо повернулся, уставился выпуклыми полупрозрачными глазами.

– Просто… п-плохо, – заикаясь, сказала Эва. – Сейчас п-пройдет.

Альфредо кивнул.

А потом вдруг подхватил Эву на руки. И она замерла от ужаса. Но нет. Альфредо, также не произнося ни звука, продолжил путь.

Куда ее…

Что с ней вообще будет? И неужели никто-никто не поможет? Не придет, не…

Ее молча уронили в глубокое кресло. А во втором уже сидела та женщина с механической рукой. Правда, сейчас руку скрывала перчатка, но Эва ведь знала. И не могла заставить себя отвести взгляд.

– Пей, – велела женщина, когда перед Эвой поставили высокую чашу с бульоном. – Тебе нужны будут силы. Не спеши. Глоток. Потом ждешь. Если не чувствуешь спазмов, делаешь следующий. Ясно?

– Д-да.

– И не трясись. Будешь послушной девочкой, ничего с тобой не случится.

Как будто с ней уже не случилось. Но Эва вновь кивнула. Она будет. И постарается. И… и дрожащими руками она подняла чашу и сделала глоток. Бульон был теплым, наваристым и жирным настолько, что Эва едва удержалась, чтобы не выплюнуть.

Нет уж.

Женщина, кем бы она ни была, права. Эве понадобятся силы. А значит, она должна выпить. В конце концов, те отвары, которые варила маменька, надеясь добавить Эве красоты, на вкус были еще хуже.

И пользы в отличие от бульона в них никакой.

Во всяком случае ни кожа белее не стала, ни Эва стройнее.

– Можешь называть меня Матушкой Гри или просто Матушкой. – Женщина смотрела, как Эва пьет. И по ее лицу нельзя было понять, что она думает. – Теперь ты принадлежишь мне.

Как? Разве может человек принадлежать кому-то…

– Тот, кого ты знала… к слову, как он назвался?

– Стефано, – ответила Эва.

– Стефано… надо же, выдумщик какой. Так вот, он тебя продал.

– Но…

– Да, это незаконно, – согласилась женщина. – Однако здесь, девонька, свои законы. И теперь ты принадлежишь мне. До тех пор, пока не отработаешь долг.

– Сколько?

– Вот и умница. – Матушка Гри улыбнулась, отчего ее некрасивое лицо сделалось вовсе страшным. – Ни слез, ни капризов… все-таки воспитанная барышня – это плюс. Три тысячи.

Сколько?

Эва ведь слышала… стоп. Нельзя показывать, что она слышала. И вообще свои способности. А потому она сделала очередной глоток. Бульон стоило допить, пока он окончательно не остыл.

– И еще пятьсот в месяц за услуги.

– К-какие?

– Одежда. Комната. Еда.

Вот за ту конуру и пятьсот? Да… да они за особняк на побережье столько не платили, который снимали все лето!

– Целитель, которого пришлось позвать, ибо ты была далеко не в самом лучшем состоянии. Он сумел сохранить твой разум…

Ложь.

Нет, целителя Эва не видела, но целитель бы понял, кто перед ним. И не рискнул бы связываться.

– Моя семья… заплатит.

– Уверена, детка?

– Да, – решительно ответила Эва. – Она заплатит и втрое больше. И вчетверо.

Улыбка Матушки Гри стала еще шире.

– Видишь, как хорошо все складывается…

Глава 6, где речь заходит о родовых тайнах и прошлом, пусть и не совсем отдаленном

Матушка не спешила говорить, а Эдди не торопил. Вот что он усвоил к своим годам немалым, так это то, что спешка к добру не приводит.

А позолота-то в нумере местами поистерлась. Незаметненько, в уголках самых, но все же. Да и гардины цвет имеют неоднородный, но тоже не сказать, чтобы пятнами пошли. Нет, слегка выгорели.

Самую малость.

Отчего-то данное обстоятельство несколько примирило Эдди с действительностью.

– Видишь ли, дорогой… – Вздохнув, матушка все же решилась.

– Если не хочешь…

– Не хочу. Но надо. В конце концов, я и без того слишком долго пряталась. И… пожалуй, если бы речь шла лишь обо мне, но Милисента. И ты… – Она встала и подошла к окну.

Окна, надо сказать, были изрядными.

В пол.

И с белоснежными переплетами, укрепленными магией. Оттого и не тянуло сквозь них сквозняком. Да и сами стекла отличались той прозрачностью, которой обычным способом не достигнуть. А выходили они на улицу. Узкую. Серую.

Да и сам этот город был серым.

Серые дома тянулись ввысь. По серым мостовым гуляли серые люди, махонькие, что игрушки. Пара серых лошадей тащила уродливого вида повозку, та и шла-то по рельсам.

– Я уже забыла, как здесь… красиво.

– Красиво?!

Вот уж чего Эдди тут не видел, так это красоты. Но матушка снисходительно улыбнулась.

– У каждого свой взгляд. А мне… мне этого не хватало.

Города?

Или роскоши, к которой она привыкла? Эдди не дурак. Эдди понимает, даже без слов. Возьми кого другого, ту же Милли, она вон дичится. И держится с видом прегордым, но взгляда хватит, чтобы понять, сколь неудобно ей в этаком окружении.

А матушка?

– Что ж… все же… ты знаешь, что когда-то я сбежала из дому, чтобы быть рядом с твоим отцом.

Эдди знал.

Правда, до сих пор понять не мог, чем же эта скотина такое счастье заслужила. Ну да ему ли матушку судить?

– Я была молодой. И романтичной. И жила… скажем так, меня воспитывали очень строго, и временами мне казалось, что я и дышать-то без разрешения не могу. А тут он. И его рассказы. Запад, где все свободны, нет ни обязательств, ни правил, ни удушающего этикета. Где настоящая жизнь.

Она умела улыбаться грустно и задумчиво, так, что Эдди почти увидел ту, давно пропавшую девушку, которая поверила в сказку.

Не она первая.

Не она последняя.

– Моя семья… ничего не знала. – Тонкие руки стиснули платок. – Если бы кто-то заподозрил… твой отец не был человеком моего круга. И близко не был. Мы… мы познакомились случайно. Благодаря моей подруге. Единственной, пожалуй, которая как-то меня понимала. Она тоже происходила из достойного рода, что, собственно говоря, и сделало возможной нашу дружбу. Родители ее одобрили. Я просто приняла. Да и Элоиза оказалась удивительным человеком. Легкой, мечтательной и в то же время очень и очень умной.

Эдди хмыкнул.

– Мне так казалось. Полагаю, на деле мы обе были довольно глупыми и весьма восторженными девицами. Но благодаря Элоизе я получила относительную свободу. Мне разрешали посещать ее. Более того, мне было дозволено даже провести месяц в ее поместье.

– Там ты и…