– Итак, сут-стук! Правила простые. – Ульм опустился на колени и расчертил мелком на квадраты не самый чистый деревянный пол. – У тебя белые фишки – вот, отбери их отсюда. Я возьму чёрные. Это бита. Тебе нужно попасть своими фишками в мои дома… Дома – это вот эти квадраты. Мне – надо попасть в твои. Но если ты выстраиваешь прямую линию…

Правила и вправду оказались несложными, и Омилия начала игру, уверенная, что быстро выиграет.

Но уже через несколько ходов оказалось, что всё не так просто. Бита Унельма отправляла фишки точно в цель – а вот её деревянные кружки то и дело вылетали за пределы поля.

– Сут-стук! – крикнул Унельм, когда его фишки выстроились в ряд, и довольно улыбнулся.

– Давай ещё разок, – сказала она, чувствуя себя до смешного уязвлённой.

Они сидели на коленях прямо на полу, фишки летали под ударами биты с сочным щёлканьем. Плащ у Омилии запачкался, волосы растрепались… Она, должно быть, выглядела нелепо – но чувствовала себя как никогда счастливой.

Наигравшись, они пили и ели, разложив яства прямо на гостиничной кровати, роняя на пол крошки от печенья. Унельм показал ей несколько новых фокусов – ни один из них, даже после десятка попыток, ей не удалось повторить.

– Что ж, – сказал Ульм, расправляясь с последним куском сыра, – кажется, у меня только что появилось ещё несколько причин для того, чтобы однажды отправиться во все эти страны.

– А я была в Авденалии. И в Вуан-Фо тоже.

– Серьёзно? – глаза его загорелись. – Расскажешь? Там красиво? Что ты видела?

– Да особо нечего рассказывать. Я была совсем маленькой… Кроме того, мне не разрешали никуда выходить. Так что я видела только сады Рондана – там стоит дворец императора в Вуан-Фо, ну и наше посольство в Авденалии. Меня даже на встречи тогда не брали. А дворцы… Что дворцы, они везде одинаковые.

– А паритель? Ведь ты летела туда на парителе. Каково это?

По крайней мере, об этом ей было что рассказать.

– Это удивительно, – сказала она честно. – Ни на что не похоже. Мир внизу – совсем маленький, и всё как будто на квадраты расчерчено… Реки точно змеи… Или изморозь. А иногда, когда летишь над облаками, не видно ничего. Один раз – тогда мы летели в Вуан-Фо – я видела грозу. Мы огибали её, чтобы она не попала в паритель. Всё вокруг было чёрным, а снизу постоянно вспыхивало серебром, подсвечивало облака… Я подумала, что паритель вот-вот упадёт… Но было так красиво, что даже это меня не заботило. Я только смотрела на это серебро в черноте и думала: «Как красиво. Как красиво». И больше ни о чём.

Некоторое время Унельм молчал, а потом улыбнулся:

– Спасибо. Я как будто сам это увидел.

– Когда ты расследуешь то дело, – сказала Омилия, чтобы порадовать его, – ты наверняка сможешь полететь куда захочешь. На несколько недель… Я уверена, детективу с наградой третьей степени они дадут разрешение.

– «Когда» расследую, – пробормотал Ульм, – пока всё не очень хорошо идёт. Этот убийца… Даже Олке говорит, что никогда не видел ничего подобного. В смысле… Он видел преступников, которые хорошо заметали следы. Но этот не оставляет следов вовсе.

Омилия поёжилась:

– Жуть. Я ведь неплохо знала Аллеми.

– Мне жаль.

– Мне он не слишком нравился… Но уж точно он не заслужил быть убитым сумасшедшим маньяком. Ещё и… так.

– Такого никто не заслужил. Мил… Ты ведь наверняка знаешь эти семьи, так? Аллеми, Селли, теперь ещё и Рамсоны. Они ведь наверняка бывали во дворце, и не раз. Я пытался понять, что у них было общего, но ничего не нашёл. Во всяком случае, пока.

Она честно задумалась.

– Селли владеют дравтовой скважиной, а ещё занимаются разведением оленей. У Аллеми большие сады под Тюром; они выращивают фрукты. И, кажется, рыбные фермы? Или рыбоконсервный завод? Не уверена… Рамсоны, Рамсоны… Они из каменных.

– Каменные?

– Да, это группа диннов… Они собрались вокруг Усели. Папин друг… Ну, можно сказать, что друг. В основном занимаются добычей камня, но почти у всех есть другие источники дохода.

– Другие источники?

– Я не уверена, что даже отец знает всё. Благородные динны постоянно пытаются прятать часть сделок, доходов… От большинства, кстати, ты бы ничего не узнал, даже если бы довелось расспрашивать.

– Почему? С детства всех диннов учат выдерживать даже самых надоедливых сыщиков?

– Не в этом дело… Просто многие динны не управляют делами самостоятельно. Такие, как Усели или Рамрик Ассели, например, – скорее исключение. И уж точно… Уж точно те, кого он убил, ничего не решали сами. Они были наследниками… А наследники, поверь моему опыту… Полностью во власти родителей в том, что касается ведения дел.

– Ведения дел, – медленно повторил Ульм. – Ведения дел – возможно, да. Но ведь есть что-то, чем ребята вроде тебя занимаются, да?

Омилия хмыкнула:

– Ребята «вроде меня»?

– Ты понимаешь, о чём я. Богатые ребята. Те, кто бывает у тебя в гостях. Чем они занимаются? Интересуются?

– Танцуют на балах. Ездят на охоту. Сражаются на поединках чести. Увиваются за девушками. Учатся. Занимаются благотворительностью. Иногда, да… – Омилия помедлила, – делами Кьертании…

– Политикой?

– Иногда. Рамсон и Аллеми точно ей интересовались… Я слышала даже, что они хотели войти в совет – но старшие, конечно, их не пропустили. А вот Селли я с ними никогда не видела. Мне кажется, кроме девчонок и вульгарных развлечений его ничто не занимало.

– «Вульгарных»? Это каких, например?

Омилия фыркнула, раздосадованная – вечно не ко времени, так или иначе голос Кораделы начинал звучать в ней:

– Ну, пробраться в Нижний город под прикрытием. Крутить романы с местными девчонками… Играть в азартные игры…

– Хм. – Унельм нахмурился, а потом повторил, загибая пальцы. – «Пробраться под прикрытием», «романы с местными», «азартные игры»… Мил, у меня для тебя плохие новости. Ты вульгарна.

– Мы не в Нижнем городе, сут-стук – не азартная игра, а у нас нет никакого романа, – буркнула она, но Унельм засмеялся:

– Ну, в одном ты точно кривишь душой. Я следил за тобой, как положено сыщику… – Он сделал многозначительную паузу. – …Не видел ни одного человека, которого бы настолько увлёк сут-стук.

Она не выдержала и засмеялась тоже. Вот, что отличало Унельма от других. Её неосторожные шпильки не ранили его – он их словно не замечал…

И умел её рассмешить.

– А эти двое – Аллеми и Рамсон… Они тоже были любителями… «вульгарных» развлечений?

– Не знаю. – Омилия отщипнула кусочек окорока. – Аллеми – скорее всего, нет. Он был очень религиозен, почти как его сухарь-отец. Из тех, кто ходит проповедовать вместе со служителями Мира и Души… Ну, знаешь, нести свет веры и всё такое. Ещё он, кажется, очень любил природу – иногда месяцами пропадал в усадьбе, пропускал даже самые важные мероприятия…

– Проповедовать… Значит, он мог ходить в бедные районы? Вроде Нижнего города?

Омилия пожала плечами.

– Думаю, это возможно.

– А что насчёт Рамсона? О нём ты что-нибудь знаешь?

– Из того, что может иметь значение… Пожалуй, нет. Хотя… подожди. Знаю, что с его участием был какой-то скандал, и отец даже грозился лишить его наследства. Но это было давно, с год назад. Я думала, может, у него была тайная подружка или что-то вроде того. Динн Рамсон хотел, чтобы он женился на младшей дочке Усели, но всё сорвалось.

– А девушка – ну, та, из-за которой всё сорвалось… Она могла быть низкого происхождения, как думаешь?

– Даже наверняка. Если бы она была из наших, все бы наверняка узнали. Секретов во дворце не бывает…

Унельм снова потёр лоб над шрамом.

– Спасибо, Мил.

– Хотела бы я помочь больше…

В дверь мягко постучали – один, два, три раза.

И сразу в сердце, ещё мгновение назад гревшем её тепло, ровно, стало пусто и темно.

– Дьяволы, – пробормотал Ульм. – Вечно на самом интересном месте, верно?

– У нас есть ещё несколько минут. – Омилия стукнула кулаком по кровати, и в воздух взвилось лёгкое облачко пыли. – Что толку вообще быть наследницей, если никогда не можешь делать что хочешь?

Унельм поймал её руку.

– Если тебя это утешит, Мил, мало кто может делать, что хочет. Разве что наш маньяк. Но я надеюсь, что и ему недолго осталось. Так что, наверное, оно и к лучшему.

Омилия шевельнула рукой, и их пальцы переплелись.

– Я постараюсь узнать что-то о Магнусе, Мил… К нашей следующей встрече. Я буду ждать.

– Я тебе напишу. – Ведела будет не в восторге. – И ещё, Унельм, я подумала… Когда-нибудь, если это будет безопасно. Например, если родители соберутся в Летний дворец, а я останусь… Может, это ты мог бы прийти ко мне в гости? Если не боишься. И если хочешь…

– Хочу ли я прийти в гости в прекраснейший дворец Кьертании к прекраснейшей девушке Кьертании? Даже не знаю, надо подумать.

Их пальцы сплелись теснее.

Стук повторился – тихий, но настойчивый. Унельм вздохнул.

– Я столько не успел тебе рассказать. И о стольком – спросить.

– Мы что-нибудь придумаем, – пробормотала она, сама в это не веря.

– Мил… – вдруг сказал он, и тепло скользнуло по её пальцам вверх – к сердцу. – Можно мне поцеловать тебя на прощание? Это не будет оскорблением страны или предательством родины, как думаешь?

– Даже не знаю. Надо подумать. – Сердце в груди сорвалось вниз. Ни разу за все их встречи он не целовал её. И она сама – не раз целовавшая других – отчего-то трепетала от одной мысли о том, чтобы поцеловать его первой.

Он приблизился к ней, и она почувствовала его запах – как будто они знали друг друга тысячу лет.

Синие глаза и светлый широкий шрам на лбу – так близко. Она вздрогнула, подумав: никто не узнает об их встречах, об этом поцелуе, но сейчас, через мгновенье, обратной дороги не будет.

Она подалась вперёд, навстречу этому теплу, свету, запаху – а потом ощутила мягкое, мимолётное прикосновение его губ к щеке.

– До свидания, – прошептал Унельм, и она подалась вперёд… Но он уже отступил, улыбаясь, – а потом вышел из комнаты, навстречу красной от волнения Веделе.

* * *

Омилия вернулась домой с рассветом и, само собой, чувствовала себя так, как будто вовсе не ложилась, когда служанка вошла в её покои, чтобы разбудить.

– Мне нездоровится. Я встану позже.

– Жаль это слышать, пресветлая госпожа, – сказала служанка – не Ведела, другая, – робко улыбаясь и приседая, – но ваша матушка, она…

– Доброе утро.

Никогда прежде Корадела не врывалась к ней в покои вот так, и Омилия почувствовала, как кожу, будто озёрную гладь, сковывает холод. Даже когда она была совсем ребёнком, ей надлежало пройти через десяток чужих рук, которые укладывали ей волосы, сервировали завтрак, помогали вымыться и одеться – только после всего этого она удостаивалась аудиенции у собственной матери.

Корадела, несмотря на ранний час, была одета в парадное платье – тёмно-синее, как вечернее небо. Копна золотых волос была убрана в высокую причёску, и Омилия – ненавидя себя за это – против воли залюбовалась матерью. Как она умудряется всегда быть такой безупречной, такой прекрасной, такой ледяной?

Сидя перед ней на смятой постели в ночной рубашке со сбитым воротником, Омилия почувствовала себя голой и повыше натянула одеяло.

Зачем её мать пришла сюда?

«Если и в сотый раз быть осторожной, как в первый»…

Омилия ощутила дыхание животного ужаса за спиной, но заставила себя улыбнуться и сесть прямо.

– Матушка. Какой приятный сюрприз. Доброе утро. Ты не подождёшь? Я не одета.

Корадела, не отвечая, кивнула служанке:

– Оставь нас.

Девушка тут же исчезла за дверью. Омилия позавидовала ей всем сердцем.

Её мать пересекла комнату несколькими длинными шагами – и вдруг упала в кресло из золота и кости, стоявшее у постели, спрятала лицо в ладонях.

– Матушка?.. – Омилия медлила, ожидая подвоха. Но подвоха, кажется, не было. Плечи Кораделы вздрагивали, идеальная причёска тряслась. Неужели она и вправду плакала?