В те времена люди не поддерживали войска так, как это принято сегодня. Страна не спешила благодарить их за то, что они делали: это была непопулярная война, и американцы каждый вечер наблюдали ее жестокость в телевизионных новостях. Но молодые солдаты исполняли свой долг. Я не утверждаю, что каждый парень был одержим желанием драться с вьетнамцами. Однако в нашей тесной общине и в то время, если страна звала вас бороться с тем, что наши лидеры называли «распространением коммунизма», вы просто шли, куда скажут. Вы не думали ни о чем другом, кроме долга. В Инвуде вы взрослели под строки «Знамени, усыпанного звездами»^[12], звучавшие в конце каждой воскресной мессы; вы причащались и пели Agnus Dei^[13], который сливался с национальным гимном в своего рода попурри. Ваш патриотизм был тесно сплетен с вашей верой, словно и то и другое выкроено из одной священной ткани.

Ребята же, которые служить не хотели, разъезжались сами. И я поступил бы точно так же, разделяй я с ними их взгляды. Зачем наживать врагов среди людей, с которыми ты вырос, из-за споров вокруг президента Джонсона, генерала Уэстморленда или министра обороны Роберта Макнамары? Если на то пошло, врагами-то были они, а не соседи по кварталу. Вот почему у нас, в Инвуде, не случалось протестов.

С другой стороны, ну набреду я на митингующих в Центральном парке, ну даже поору на них в ответ вместе с прочими – что это даст? Ровно ничего. А делать что-то было нужно. Сам прослужив в морской пехоте, я отлично понимал, что парням во Вьетнаме будет чертовски обидно узнавать обо всех этих распрях от зеленых новобранцев или из писем от домашних.

Для нас люди, марширующие здесь с красно-желтым флагом Северного Вьетнама, пока другие ребята там умирали, были предателями. Как бы мы ни относились к войне, такие выходки мы считали неправильными. Нам еще только предстояло встретить среди протестующих собственных братьев и сестер, а затем и вернувшихся с фронта ветеранов. Но сегодня, вместо того чтобы идти куда-то и лаяться там с демонстрантами, Полковник намеревался открыть личное контрнаступление и десантироваться прямиком во Вьетнам, чтобы снабдить наших парней на передовой позитивным домашним настроем.

– Поддержим их! – заорал он в который раз.

Я, в общем, чувствовал то же самое, хотя путешествовать для этого за океан казалось мне слегка экстремальным. Я, понятно, не мог «одолжить» Полковнику свою моряцкую карточку. С другой стороны, я и сам уже какое-то время «загорал». Дел у меня особо не было, я просто тусовался и дул пиво с приятелями, в то время как наши друзья там умирали, или были ранены, или находились в опасности.

Я подумал, что у меня есть документы, чтобы пробраться во Вьетнам как гражданское лицо. И времени в достатке. Глядишь, я и сам могу сделать это. Нет, сказал я себе, я обязан сделать это – вот что! Пусть какая-нибудь шишка в погонах и завернет меня обратно, но я должен хотя бы попытаться. Я просто должен – и все.

– Черт с тобой, Джордж, – сказал я. – Волоки сюда список парней и номера их частей. В другой раз, как буду там, я поставлю каждому по пиву!

Это было, прямо скажем, легкомысленно, но именно так все и началось.

Глава 2
Список

Когда я на следующий день явился в паб, то обнаружил, что новости уже расползлись. Люди, стар и млад, потянулись к нам с письмами и адресами полевой почты частей, где служили их сыновья и братья. Когда вам нужно было послать весточку солдату во Вьетнам, вы указывали только номер части, а Тихоокеанский почтовый офис в Сан-Франциско делал все остальное – армия, флот, ВВС или морпехи находили адресата сами. Никто не хотел подбросить врагу шпаргалку, вывались вдруг мешок с письмами где-нибудь по пути из вертолета. Но люди все равно называли мне диковинные места, где я должен был отыскать их мальчиков: Пхук Лонг, Биньди́нь, Плейку, Лам Донг. В ошеломлении я записывал их все и распихивал драгоценные листки по карманам.

Среди всего этого гама я увидел миссис Коллинз, замявшуюся в дверях. С ней был ее сын, Билли-Хохотун. Раз начав смеяться, он уже не мог остановиться, даже если рядом торчала какая-нибудь монахиня или коп с сердитым взглядом, – отсюда и прозвище. Единственными людьми, которые называли его Уильямом или Билли, были его родители и замещающие учителя. Мы с Хохотуном крепко дружили еще со школы, так что я отлично знал миссис Коллинз, как и то, что она раньше и ногой не ступала в этот паб.

Однако сейчас ее младший, Томас, был во Вьетнаме. Она отыскала меня взглядом, подошла и сказала со своим переливчатым провинциальным акцентом:

– Билли говорит, ты собираешься навестить моего Томми! Благослови тебя Бог, Чики! Скажи Томми, как сильно я по нему скучаю. И еще скажи, что я молюсь за него каждый божий день.

Она обняла меня и постаралась вручить сотню долларов мелкими купюрами – чтобы отдать сыну, или купить ему на них выпивку, или просто потратить на всякую дорожную всячину. Но я знал, что в ту же секунду, как я возьму эти деньги, обратного пути не будет. В холодном трезвом свете дня я впервые серьезно задумался, на что, черт возьми, подписался прошлой ночью. И отказался от ее сотни. Это связало бы меня серьезными обязательствами, а я все же не хотел быть убитым в поисках Томми Коллинза во Вьетнаме.

– Миссис Коллинз, – ответил я, – просто дайте мне номер его части, и я его найду. А когда найду, то скажу, как сильно вы его любите.

– Миссис Коллинз! – взревел Полковник. – Чики об этом позаботится! Уж он-то все сделает! Выпьем за Чики!

– За Чики! – подхватила толпа, в которой я, однако, приметил пару-тройку скептических взглядов.

Полковник плеснул мне еще пива, и вот я пил, составляя список, во главе которого поставил Томми Коллинза, а разный люд пододвигался ко мне с рассказами о том, кто и где служит. Старина Макфадден дал армейские координаты своего брата Джоуи. Брат Рича Рейнольдса, второго лейтенанта морской пехоты, сообщил его последнее известное местонахождение. А Эд О’Хэллоран знал, где искать Кевина Маклуна. Мы с Кевином, помню, брали напрокат «Виннебаго»^[14] и с парой других парней отправлялись из бара «Чамберз» в Инвуде на футбольные матчи «Нью-Йорк Джайентс»^[15] – на их домашний стадион, который они тогда делили с «Янкиз»^[16], а иногда и вовсе за сотни миль. Кевин уже отслужил один срок в морской пехоте во Вьетнаме и вернулся туда опять – гражданским консультантом, – помогая оснащать вертолеты новыми средствами радиоэлектронной защиты или чем-то в таком роде.

– Рик Дагган! Найди Рика! – крикнул кто-то. – Его побросало по фронтам!

Никто точно не знал, на какой линии фронта в данный момент находился Рик, так что я решил спросить у его родителей. Рик вырос в том же здании, что и я, в конце Симэн-авеню. Его старик был единственным республиканцем по соседству, а моя тетка верховодила в демократическом клубе, и оба вечно шутили по этому поводу. Я отлично знал Рика. Как и Томми, он принадлежал к той бесшабашной малышне, которая таскалась за нами, когда мы ныряли с высоких утесов Спьютен Дуйвил^[17] в мутные гудзонские воды или просто кутили где попало. Рик служил в 1-й воздушной кавалерийской дивизии с девятнадцати лет. Я собирался навестить его родителей на следующий день и спросить, где его искать. Я слышал, его бабка как-то раз уже отправляла ему бутылку виски, спрятанную, чтоб не разбилась, в буханку «Волшебного хлеба»^[18].

Разумеется, я хотел найти и своего хорошего приятеля Бобби Паппаса, с которым мы провернули пару не совсем законных делишек. Его отец работает барменом в конце квартала – у него и справлюсь, нет ли каких-нибудь зацепок. Бобби было уже около двадцати пяти, он был женат и даже ребенком успел обзавестись. И он уже отслужил свое в Инженерном корпусе Армии США, но его все равно призвали, потому что Линдон Джонсон отменил мандат Кеннеди, по которому женатые отцы были освобождены от службы. Я считал это несправедливым.

Я сделал последний глоток и направился к двери. Денег за выпивку Полковник с меня не взял и закричал:

– Боже, благослови Чики! И благослови Америку!

А некоторые парни голосили вслед:

– Точно!

Или:

– Вперед, Чики!

Как будто Полковник отдал мне приказ и я отправлялся на задание.

Была только одна проблема. Я все еще сомневался, что смогу это сделать.

Глава 3
Поднять паруса!

На следующий день я отправился во дворец Национального морского профсоюза на углу Седьмой и Тринадцатой. Эту могучую организацию основал в 1936 году бесстрашный боцман по имени Джозеф Большой Джо Карран. Министр торговли при президенте Франклине Рузвельте обвинил его в мятеже, после того как тот сагитировал моряков с океанского лайнера «Калифорния» не отдавать швартовы, пока месячное жалованье не будет повышено на 5 долларов. Забастовка тогда прокатилась по всему Восточному побережью, и Карран стал президентом профсоюза. Но Большой Джо добился не только 40-часовой рабочей недели и льгот. Чтобы покончить с коррупцией при заполнении вакансий и сохранить рабочую спайку, он создал для нас открытую биржу труда. НМП (теперь он называется Международный союз моряков Северной Америки) сослужил очень добрую службу и мне, и многим другим морякам.

Профсоюз выстроил три современных здания в районе Челси на северо-западе Нижнего Манхэттена, в том числе похожую на корабль штаб-квартиру, в которой я сейчас находился, и Дом моряка с сотней гигантских окон-иллюминаторов, бассейном, тренажерными залами и аудиториями. Теперь это Морской отель.

В шестидесятых Нью-Йорк все еще оставался процветающим морским портом. В зале для найма была доска с указанием, какие корабли находятся в порту и какие на них открыты вакансии: кочегар, моторист, боцман, матрос, смазчик и так далее. Если вы обретались на берегу и были готовы вернуться в море, вы спускались в биржевой зал и садились там с другими моряками, а портовый профсоюзный делегат выкрикивал названия кораблей и пункты их назначения. К примеру:

– «Манхэттен»! В Залив!

Это один из нефтеналивных танкеров, что принадлежали греческому судоходному магнату Ставросу Ниархосу. Он возвращался в Персидский залив за черным золотом.

Или так:

– «Аламеда»! Каботаж!

«Аламеда» была торговцем, обходившим порты по всему Восточному побережью США. Других подробностей там не сообщали. В те дни газеты печатали, какие корабли стоят в порту. Скажем, если бы прозвучало что-нибудь вроде «Линии Мура и Мак-Кормака!» (или попросту «Мурмак», как мы их называли) – это значило, что судно, отвалив от пирса на Двадцать третьей улице в Бруклине, с высокой вероятностью направлялось в Южную Америку.

Выбрав этот маршрут, вы могли уйти в плавание в тот же день и не появляться тут месяца четыре. Это большой кусок суши со множеством портов. Перед тем как идти дальше, может потребоваться неделя, чтобы разгрузиться и заправить четыре или пять танков с горючим. Вот почему вы всегда будете знать, когда судно уходит, но не когда оно возвращается. В Штатах корабль забирает один груз в Бруклине, останавливается в Филадельфии, чтобы добавить другой, а затем направляется в Балтимор, Норфолк, Чарльстон, Саванну. После этого он сходит за границу и будет еще разгружаться и загружаться вдоль восточного побережья Южной Америки, пока не вернется обратно в старые добрые США, где вы и получите расчет наличными.

Внезапно я услыхал слово «Виктори», выпрямился и навострил уши.

– «Дрейк Виктори!» – повторил чей-то голос.