Тут этот техасец и выдает этим своим тягучим южным акцентом:

– Ну, так впере-ед, двигай с на-ами. У нас свой самолет.

В 1-й кавалерийской были собственные транспортники, так что они не особо зависели от центрального командования. Нетрудно догадаться. Сержант как раз был старшим механиком. Я заявил, что мне уже приходилось летать на огромных четырехмоторных C-130 «Геркулес», способных поднять до 20 тонн груза, – когда я сам служил морпехом. Но сейчас я никто, и предписания у меня нет.

Выяснилось, что этому техасцу на предписания наплевать.

– Ска-азал же, валяй с нами, завтра мы везем почту. Встретимся на ВПП, и я тебя па-адброшу. Ноль-восемьсот, не опоздай!

Это означало быть на аэродроме в восемь утра. Не так-то просто после сумасшедшей ночки с Томми Коллинзом и остальными. К счастью, тот шофер из «Ханджинских перевозок» торопился со своим грузом туда же и всю дорогу только и делал, что жал на газ.

Мы были на ВПП ровно в восемь. Там, однако, не на что было смотреть, кроме нескольких деревянных времянок с гофрированными крышами, укрытий из мешков с песком и палаток. Скромные декорации для величаво сверкавшего на солнце «Грумман Альбатрос». Самолет-амфибия – испытанная рабочая лошадка ВВС, армии, флота и береговой охраны в их поисковых и спасательных операциях. Рядом с фюзеляжем, на бетонной полосе, уже ждал техасец. В утреннем свете он показался мне даже крупнее, чем вчера за барным столиком.

– Гляди-ка, мать твою! – воскликнул он. – Не опоздал! Ра-аз так, приятель, давай на борт!

С ним отправлялись еще несколько парней, и я среди них. Поразительная удача! «Альбатрос» оторвался от взлетной полосы. Это был первый раз, когда я наблюдал Вьетнам с воздуха. Поодаль от Куинёна возвышалась исполинская статуя Будды, созерцавшего свою беспокойную землю. Отсюда эти холмы под лесным одеялом казались такими безмятежными! Но я знал, сколько бед прячется внизу, в спутанных зарослях. Бао Нинь^[36], вьетнамский романист, сражавшийся в рядах северных повстанцев, позднее напишет в своей «Скорби войны»: люди верили, что джунгли кишат призраками всех погибших там, под кронами, – вьетнамцев ли, американцев – всех.

Мы пролетели около сорока миль на северо-запад, в направлении Центрального нагорья, и вскоре приземлились в Анкхе, провинция Зялай. Спустившись по трапу, я от души поблагодарил техасца. Экипаж побросал на бетон мешки с почтой, и машина снова взмыла в воздух.

Я осмотрелся и увидел вокруг до смешного мало людей. Роты «Браво» здесь уже не было. Пара ребят, собиравших почтовые мешки, пояснили мне, что ее перебросили еще спозаранку – поближе к демилитаризованной зоне на границе с Северным Вьетнамом. Бойцы 1-й кавалерийской мотались туда и сюда на своих вертолетах, так что у меня не было ни одного шанса нагнать их даже на джипе, не то что на своих двоих. Демилитаризованная зона – это примерно 200 миль на север, на 17-й параллели, парни уже могли быть где угодно. Впрочем, как мне сказали, сержант интендантского отделения и еще несколько человек все еще пакуют какие-то ротные пожитки примерно в миле вверх по дороге. Я поднялся туда и нашел этого сержанта, похоже, кадровика, лет сорока.

– Не знаете Рика Даггана?

– А кто спрашивает? – буркнул он.

– Я его сводный брат, – заявил я, что было почти правдой, если широко смотреть на братские узы. – Мне надо его найти. Знаете, где он?

– Типа того.

– Он ведь был здесь?

– Типа того.

Создавалось впечатление, что этот мужик еще в раннем детстве успел повидать все, что нужно повидать. И почти ничего из увиденного ему не понравилось.

– А сейчас где, не подскажете?

– На севере, с остальной ротой.

– А конкретнее?

– Знать не знаю. Просто на севере.

Тут он, видимо, заметил, что я совсем пал духом, и смягчился:

– Лан, черт с тобой. Черкни своему братцу письмо – и днем он его прочтет.

– Вы только что сами сказали, что понятия не имеете, где он, а теперь – что днем он прочтет мое письмо?

– Ясен пень, прочтет! – рявкнул сержант с таким возмущением, будто я сморозил полную чушь. – Раз есть почтовый рейс в «тыща-триста».

– Э-э… – осторожно поинтересовался я. – А сам я не могу попасть на этот самый «тыща-триста»?

Он уставился на меня с каменной физиономией и сказал:

– Один черт, ты уже здесь.

Я решил, что это скорее да, чем нет. На часах сейчас было «тыща-двести». Не сказать, чтобы у меня оставалось много времени.

Глава 8
Добрый самаритянин из Анкхе,
или Мир тесен!

Я зашагал обратно в Анкхе, торопясь поспеть на аэродром к почтовому самолету. Грязная дорога, которую обступали джунгли, была совершенно пуста: для гражданских ее перекрыли, а военные к этому времени уже успели вывезти основную часть снаряжения. Ни одной попутки. Наконец я услышал шум мотора, повернулся и увидел джип. Я помахал рукой.

В машине сидели трое – водитель в цивильном комбинезоне и еще двое в форме. Водитель притормозил чуть впереди меня и позвал, даже не повернув головы:

– Полезай!

Я запрыгнул в кузов.

– У нас тут срочное дело в деревне, мужик, – сказал этот добрый самаритянин, крутя баранку. – Но есть хорошее правило: не бросай своих. Тебе вообще куда?

– На север, – ответил я. – Ищу тут кое-кого.

– Хорошенькое ты выбрал место для поисков.

Я открыл было рот, чтобы пояснить, как вдруг парень повернул голову, взглянул на меня – и так резко ударил по тормозам, что аж колодки взвизгнули.

– Господи Иисусе! Чики! Чики, мать твою, Донохью! Какого черта?!

– Кевин?!

Поверить нельзя! Передо мной за баранкой сидел не кто иной, как Кевин Маклун, родная душа! Ведь и он тоже был в моем списке, но я еще даже и не искал его!

– Черт, тебя-то как сюда занесло? – оглушенно спросил Кевин.

– Ну, так-то я искал тебя. То есть не только тебя – и Рикки тоже, и Бобби, и Томми, и Джои, и Ричи. И других парней. Я приволок вам пива из Нью-Йорка, потому что мы дома хотим, чтобы вы знали – Инвуд с вами!

Двое солдат на заднем сиденье переглянулись с выпученными глазами. Кевин еще долго тряс головой, не веря себе:

– Вау! Так это хренов пивной забег, что ли?!

К счастью, у меня в сумке еще хватало банок нью-йоркского разлива, чтобы поделиться с ними и оставить про запас для Рика Даггана и тех, кто окажется рядом с ним, когда я его найду. Не говоря о Бобби, Джои или Ричи.

– Э-э, Чики! – взял быка за рога Кевин. – Валяй! Чем я могу помочь?

Я начал с того, что с удовольствием оттянулся бы с ним хоть до самого утра, но эдак я никогда не обойду всех парней из списка вовремя, чтобы вернуться на сухогруз.

– Можешь подкинуть меня до аэродрома – на всех парах?

– Считай, что сделано! – ответил он, выжимая газ.

Я вручил по банке ему и тем двум парням в кузове, которые назвались Джимом и Тони, и извинился:

– Простите, ребят, тепловатое.

– Да пофиг! – отмахнулся Джим, вскрывая одну для Кевина, другую для себя. – Обожаю этот звук! Пш-ш-ш!

Передав Кевину его банку, он сделал длинный глоток из своей, жмурясь от удовольствия. Тони тем временем уже вылакал свою порцию.

– М-м-м… Давненько я «Рейнгольд» не пробовал. Год, не меньше!

Маклун тоже наслаждался пивом, не отрывая одну руку от баранки:

– Кого-нибудь тут волнует, что водила пьет за рулем? – задал он риторический вопрос.

Кевин прослужил четыре года в вертолетной эскадрилье HMM-261 Корпуса морской пехоты, иначе известной как «Бешеные Быки». Начал он в шестьдесят третьем, в Дананге, еще при живом Кеннеди – в те времена военное присутствие США во Вьетнаме, можно сказать, едва стартовало. «Бешеные Быки» были третьим по счету подразделением морпехов, переброшенным сюда, – всего 250 человек, включая пилотов. Они тогда делили брошенную базу Французского Иностранного легиона с двумя отделениями «зеленых беретов» и парой-тройкой сотен южновьетнамских солдат. Там еще были горцы-монтаньяры^[37], которые ревностно учились военному делу у американского спецназа, несмотря на то что их соседи-вьетнамцы обращались с ними как с грязью, считая за дикарей. Кевин вспомнил, что монтаньяры впервые пришли на базу в набедренных повязках, суеверно отказывались от консервированных пайков и предпочитали охотиться с отравленными стрелами на лесных обезьян. Ну или уламывали пилотов слетать в их горную деревню за свиньей или курами. Сами по себе они были отчаянными бойцами, хотя время от времени вождь племени объявлял, что пришел час пить полынную настойку из общего котла. Кевин сказал, что по вкусу она была как анисовка, но била по мозгам не хуже абсента, который обожали «эти шизанутые французские художники». Такие обряды выбивали монтаньяров из строя на один-два дня, но потом они снова сражались, как тигры.

Сам Маклун, как я уже упоминал, демобилизовался где-то год назад, но, учитывая свое отличное знакомство с вертолетами, решил остаться в качестве частного контрактора – специалиста по электронной начинке.

– Вьетконг тут подделывался под наши частоты в FM-диапазоне, – объяснил он, – чтобы сбивать с толку пилотов. Якобы кто-то из наших на земле срочно запрашивает вертушку. Так что мы с ребятами ставим шифраторы на каждую бортовую радиостанцию.

Последний отрезок пути привел нас на вершину крутого холма, и, увидев оттуда аэродром, я испытал настоящее облегчение. Обещанный почтовый двухмоторник стоял на взлетной полосе. Да и дружище Кевин не стал просто высаживать меня у периметра, а проводил к пилоту.

– Не подбросите меня на север?

– Не возражаю, – ответил пилот. – Только сходите в штаб и покажите им свое предписание.

– У меня его нет, – признался я.

Он пристально разглядывал меня около минуты, затем хмыкнул:

– Ясно. Но пусть они хотя бы внесут вас в список пассажиров.

Короче, я отправился в этот штаб, который оказался всего лишь сборным бараком, посреди которого за раскладным столом сидел солдат. В той же самой резко-повелительной манере, которая вчера выручила меня в Куинёне, я заявил ему:

– Меня интересует рейс в «тысяча-триста». Есть у вас такой?

– Так точно, сэр!

– Хорошо. Внесите мою фамилию в список пассажиров. Джон Донохью. Запишите… – я сделал многозначительную паузу, – «Гражданский».

Он нахмурился, соображая что-то про себя, затем кивнул и так и сделал.

Я вернулся к Кевину, которого оставил у самолета. Там уже собралось около дюжины солдат и несколько офицеров, ожидавших посадки. Немного спустя явился другой штабной со списком и принялся читать имена. Вначале он выкрикнул было офицеров. Затем спохватился:

– Минутку. У нас тут, кажется, «гражданский»?

Я нервно сглотнул.

– Донохью?

– Он самый.

– Добро пожаловать на борт, сэр!

Как будто я был пассажиром бизнес-класса. Офигеть!

Я повернулся к Кевину. Тот посмотрел мне в глаза и сказал:

– Честное слово, Чики, за все эти годы я еще ни разу не видел ни одного военного, ни тем более гражданского, кто бы забирался в наши джунгли без прямого приказа. Самые конченые укурки – и те предпочитают отсиживаться в Чиангмае, в Таиланде. А ты вот так запросто взял и решил прошвырнуться по Вьетнаму, просто чтобы навестить кого-то. Храни тебя бог!

Мы пожали друг другу руки.

– Спасибо, чувак! Увидимся дома!

Сказав так, я зашагал к самолету, всей душой надеясь, как было и вчера с Томми, что это мое прощальное пожелание сбудется. Я желал, чтобы оно сбылось вообще для всех и каждого.