– Вот вещи братьев и отца надумала продавать. Может, что возьмёте на обмен? Сами знаете, мне помощи ждать не от кого, – закончила я многозначительно с нарочитой печалью в голосе.

Жалобные интонации произвели нужное впечатление. И видимо Трифан наконец-таки вспомнил, что он – староста села, а я – бедная сирота, нуждающаяся в помощи.

– Кхм, – крякнул мужчина и, огладив рукой свою немаленькую бороду, подошёл к тюкам и принялся раскладывать их содержимое.

– Денег не дам, – вынес свой вердикт староста, – Могу дать зерна и масло, мяса вяленого могу ещё предложить. Иван, книгу неси!

После последней фразы, адресованной видимо своему старшему сыну, с которым у меня уже было небольшое знакомство, староста принялся тщательно пересчитывать вслух моё имущество, а его сын что-то записывать за ним в огромную книгу, по типу амбарной.

– Три тулупа и три пары сапог, шесть рубах, три больших кожаных ремня и два малых, – называл предметы Колобов старший, – Итого, получается, по мешку зерна за каждую овчину, это два мешка и два кувшина масла, оленины кусок и мешочек соли.

Иван с важным видом старательно скрёб острым металлическим стержнем по берестяной коре, большие и грубо вырезанные кусочки которой и служили страницами в этой огромной амбарной книге.

– Простите, уважаемый, – нахмурилась я, – Вы хотели сказать «три мешка зерна».

Подойдя ближе к столу, за которым сидел старший сын старосты, я нагнулась над его записями. Неровные странные и пляшущие во все стороны буквы, отдаленно напоминающие русский алфавит, складывались в мудреные путанные слова. Мне потребовалось раз десть пробежать по строчке взглядом, чтобы уловить смысл написанного.

– Здесь написано, что я отдала вам два тулупа, но их три, как и пар сапог тоже, – хмуро посмотрела я на старшего Колобова.

– Однако. И читать научилась, и считать, – негромко усмехнулся староста.

А его сын злобно хмыкнул:

– Не иначе, черти в гробу научили, – зло прищурился он на меня, а затем его взгляд сменился какой-то странной заинтересованностью.

– Ладно, не будем бога гневить, – махнул рукой Трифан, – Ванька, Никитка, снесите ей полагающееся, а то ещё пойдет молва по сёлам, что Колобовы сироту обидели.

Дважды говорить не пришлось. И уже через пятнадцать минут двое сыновей старосты, нагруженные тяжелыми мешками, входили в мою избу. Младший Колобов, быстро скинув с себя поклажу, тут же выскочил на улицу, попутно осенив себя крестным знамением. А вот старший отчего-то медлил уходить.

Иван странным взглядом окинул мой дом, затем перевёл его на меня и долго и в упор разглядывал, отчего мне стало ощутимо не по себе. Видимо, он хотел что-то сказать, но внезапный окрик его младшего брата его становил:

– Вань, не надо, пойдём, – послышалось откуда-то с улицы. На это старший Колобов только хмыкнул, прошипел что-то злобное сквозь зубы и вышел. Я же, после его ухода, бросилась запирать входную дверь на тяжеленный кованный засов.

Что меня так насторожило во взгляде этого парня? И вроде бы не было в нем ничего пугающего. Парень, как парень, ничего особенного. Но я отчего-то знала, что его надо остерегаться. Откуда возникло в моей голове это понимание, я бы ответить не смогла, но почему-то была в этом уверена.

И только сейчас мне пришла в голову светлая идея расспросить своего домового о местных обитателях.

– Ванька? Ванька Колобов – парень дурной, – покачал головой Казимир на мой вопрос о сыновьях старосты, – А вот младший, Никитка, добрый, беззлобный мальчишка. Кстати твоего возраста парень. И характер у него покладистый, тихий.

– В тихом омуте черти водятся, – угрюмо произнесла я.

– Очень может быть, – согласно качнул головой домовик, – Однако за младшим худого я не слыхивал. А вот старший, тот да. В прошлую осень над Дарьиной старшенькой дочерью чуть не снасильничал со своими дружками. Вот как, – многозначительно закончил Казимир.

– А в ту первую ночь, что после моего воскрешения, уж не он ли со своими приятелями ко мне в дом ломились?

– Он, больше некому, – утвердительно кивнул домовик. А я призадумалась.

И чем, интересно, было вызвано подобное внимание старшего сына Колобова к моей скромной персоне?

– Пора, хозяюшка, – проговорил Казимир, прерывая мои размышления, – Вон Лукьян уж у калитки топчется.

Поспешно намотав на голову серый пуховый платок, и схватив с печного протвижка теплую лепешку, я плотно запахнула свой тулупчик и выскочила на улицу.

– Здравствуйте, Лукьян, – вежливо поздоровалась я с темным пятном, что притаилось в тени низкого покосившегося частокола моего заборчика.

– И тебе здравствовать, красавица, – послышалось совсем рядом.

– Ну, веди, – кивнула я в сторону дороги, ведущей в центр села, так как куда идти, я не знала.

Пройдя примерно дюжину домов по той же улице, где стоял и мой дом, нечисть остановился возле невысокой ограды и прошмыгнул мимо избы в огород к низенькой закопченной баньке. Я же так и осталась стоять у калитки, не зная, как лучше поступить.

Пока я размышляла, видимо в доме что-то произошло, поскольку не прошло и двух минут, как из избы послышались чьи-то истошные крики.

Поддавшись какому-то совершенно необъяснимому порыву, я рванула к крыльцу, и сама не поняла, как оказалась внутри небольшого дома. На полу лежала девочка лет десяти – одиннадцати вся в синяках. Ребёнок бился в конвульсиях, хватаясь за шею руками и широко раскрывая рот, пытаясь вздохнуть. Рядом с несчастной девочкой на коленях ползала женщина, не в силах помочь своей несчастной дочери. Чуть в стороне стоял бледный мужчина лет сорока. Он был напуган и от волнения и страха кусал губы и нервно теребил в руках мокрое полотенце.

– Настька? – удивленно уставился он на меня, а я же смотрела только на девочку.

И волосы зашевелились у меня на голове, когда я увидела причину удушья ребёнка.

На тонкой белой шейке девочки сидело небольшое странное существо с бледно-зеленой, даже сероватой, кожей. Отвратительного вида нечто, схожее чем-то с двухлетним ребёнком, только маленького размера и совершенно не человеческим взглядом абсолютно чёрных глаз, почувствовав мой взгляд, оторвало от шеи девочки свои маленькие ручки и подняло на меня до дрожи жуткие глаза. С длинных, заострённых, словно иглы, зубов капала зеленовата слюна. Рот растянулся в хищном оскале, а глаза злобно прищурились.

– Что это, мать вашу, такое? – вдруг вырвалось у меня вслух. Я почувствовала, как мурашки побежали у меня по спине, а руки похолодели так сильно, что кончики пальцев покалывало, словно от сильного мороза.

– Моя добыча, – зашипело странное существо, – Не мешай.

– Отпусти ребёнка, – неожиданно спокойно произнесла я.

– Моя добыча, – снова зашипело нечто, и с новой силой принялось своими ручонками душить несчастную девочку.

Вырвав у мужчины из рук его сырое полотенце, я быстро накинула его на странного вида существо и, схватив его руками, принялась отдирать его от тела несчастного ребенка.

– Отпусти, ведьма, не губи! – заверещало нечто, когда я наконец смогла отцепить его от шеи девочки.

Я даже не сразу поняла, что мокрое полотенце под моими пальцами стало хрустеть хрусталиками льда, когда я с силой сжимала и удерживала в нем непонятное существо, которое чуть не убило дочку Радовых. И только когда шевеление в моих руках прекратилось, а крики и истошный визг утихли, я с растерянностью замерла и уставилась на замёрзший обледенелый льняной комок в моих руках.

Решение пришло в голову неожиданно. И вновь поддавшись какому-то порыву, поспешно отпихнув печную заслонку в сторону, я с силой швырнула свою поклажу прямо внутрь жарко растопленной печи. Пламя мгновенно охватило заледеневшее полотенце, а я дорожащими руками быстро приставила заслонку обратно, дабы не видеть, что стало с тем, что было внутри этого замёрзшего комка.

Я стояла всем телом прижавшись к горячей печи, задыхаясь от страха и волнения, которые сейчас испытала, крепко сжимая в своих руках ручку от раскаленной заслонки, и даже не чувствуя боли от жара. Сердце колотилась, руки и ноги дрожали, зубы отбивали дробь.

Тем временем девочка, лежавшая на полу зашевелилась, вздохнула и рвано закашлялась.

– Софья, Софьюшка! – облегчённо заголосила женщина, кидаясь обнимать своё дитя.

Через пару мгновений пришёл в себя и растерявшийся мужчина.

– Настя? – уставилась на меня маленькая Софья, – Откуда ты тут?

– Мимо походила, – начала оправдываться я, – Услышала крики, вот и прибежала.

Утирая слёзы, женщина испуганно посмотрела на меня. А я же, пошарив по углам избы Радовых глазами, несмело обратилась к хозяевам дома:

– Могу я заглянуть в вашу баню?

– Ээээ, так там того…, этого…, не топлено, – заикаясь, просипел мужчина.

– Мне только взглянуть на кое-что надо, и я вас больше не потревожу, – пообещала я.

На мои слова сразу откликнулась хозяйка дома:

– Конечно, Настя. Иди, если нужно, – топливо разрешила женщина.

Тяжело выдохнув, я опасливо заглянула за тяжеленную заслонку печи и, не увидев внутри ничего, коме бушующего пламени, я облегчённо приставила её обратно.

– Покажитесь, – тихо произнесла я в морозную прохладу нетопленного тёмного помещения маленькой баньки.

Присев на низенькую деревянную скамеечку я хмуро разглядывала закопченные стены и полог, подперев обеими ладонями подбородок.

От тёмного угла отделилось два небольших пятна, и через некоторое мгновение передо мной уже стояли Лукьян и Ведогор.

– Ну, и что это было? – поинтересовалась я.

– Нежить, – тихо ответил банник, – Малая болотница, или кикимора, если по-простому.

– Кикимора? – удивленно раскрыла я рот.

– Да, кикимора, – кивнул домовой, – Но не простая, а обращённая в нежить.

Банник сначала было кинулся на домовика с кулаками, а потом начал рвать на себе свои седые волосы:

– Говорил я тебе, что нельзя дом без присмотра оставлять! – запричитал Ведогор, – Только ты за порог, и тварь тут как тут. Почувствовала, что защиты дома нету, вот и набросилась. А Софьюшка, как нарочно, нательный крестик свой обронила, веревочка порвалась ещё третьего дня. Вот тварь на неё и накинулась. А кто я такой, чтобы нежити противостоять? Разве ж мне её одолеть?

Банник ударился в рыдания, помрачневший Лукьян принялся его утешать.

– Ох, нутром чую, не последняя эта болотница, что нежитью обернулась, – сокрушенно вздохнул домовой, – Хорошо навьюшка вовремя подоспела, одолела тварь поганую.

– Дааа, – задумчиво протянул Ведогор, – Есть теперь кому село защитить, у кого помощи просить. Всё ж таки не оставил нас светлый бор Сварог, не оставил на произвол судьбы, да на растерзание.

При мысли о том, что я собственноручно сожгла в печи непонятное нечто, у меня снова по спине пробежал холодок, а к горлу подступил тошнотворный комок.

– В печи сожгла, – угрюмо констатировала я факт своей помощи и снова неприятно поёжилась от жутких воспоминаний, – Если конечно оно вообще горит и умирает.

– Ещё как, – довольно закивал банник, – Огнём нежить одолеть – самое верное средство. Ещё можно кол осиновый в грудину.

– Неет, – прервал его домовик, – Кол осиновый лучшее средство от упырей и ламий, ну то есть от всех кровососущих. А от прочих ходячих умертвий только заклятия, да заговоры помогают, усыпляют и останавливают их. Наверняка упокоить может только отсечение головы, да огонь.

Осознание произошедшего медленно настигало меня. Спутанные от волнения мысли постепенно выстраивались в спокойный размеренный ряд. И я с ужасом начала осознавать, что всё происходившее со мной не сон, это всё по-настоящему.

И только эта ошеломляющая мысль всплыла у меня в голове, как всё вокруг меня закружилось, а сама я начала куда-то проваливаться.

– Ох, ты ж девонька, – вдруг неожиданно запричитал банник, брызгая на меня ледяной водой из деревянной кадушки.