Вместо ответа Ленуар попросил дать ему ключ от уборной Нижинского, чтобы организовать работу «микробов». Уже у двери уборной Дягилев снова окликнул сыщика. Чуть помедлив, он спросил:

– А вы уверены, что Чумакова убил не Вацлав? Мне очень важно это знать…

– Я не уверен даже в том, что Чумакова убили не вы, – ответил Ленуар.

Через несколько минут спектакль продолжился, а в уборной Нижинского уже суетились «микробы» из отдела сигнализации. Они аккуратно складывали в деревянные ящички стаканы и коробочку с гримом, вытягивали линейку вдоль трупа и фотографировали его с переносной лестницы.

Хозяин

30 мая 1912 г., четверг

Николь ушла из театра, не дождавшись Ленуара. Эту ночь он провел у себя в комнате на улице Бюси. Комнату ярко освещал свет. До полнолуния оставалось два дня. Головная боль удерживала в постели, раздавливая сыщика в своих хищных объятиях.

По возвращении домой Ленуар имел привычку сразу чистить ботинки. Когда обувь блестит чистотой, пережить начало дня стоически гораздо легче. Однако теперь руки пахли ваксой. Запах постепенно материализовался и захватывал всю комнату туманной черной дымкой, принимая форму Нижинского в роли Фавна. Ленуар закрыл глаза.

Звериный бог долго смотрел в окно, а потом резко склонил и повернул голову в его сторону. Теперь из пустых глаз Фавна на сыщика таращилось его собственное отражение. В нем он поправлял усы, а потом сжимался в черную массу, черное пятно, черную точку. Ленуар пытался на ней сконцентрироваться, пытался броситься в нее, ускользнув от головной боли по другую сторону реальности. Он уцепился за край и заглянул в темноту. Там проплыла белая прядь волос Дягилева. Волосы росли, росли, и вот уже они пытались обхватить Ленуара за горло. Дышать становилось все тяжелее. С другой стороны за белые волосы дергала еще одна рука. Это Фокин, он кричит:

– Тетка, отдай их! Эти волосы не твои! Верочка не любит плешивых. Публика не любит плешивых! Отдай!

К сыщику бежит Николь, она тянет к нему руку. Ленуар с трудом делает глубокий вздох, но руку Николь хватает Бронислава Нижинская.

– Мне надо поговорить с вами. Это важно, – шепчет она Николь. – Вам нужно научиться двигаться в такт. Вот так! Ток-так, ток-так… Понимаете? Музыкальный слух и чувство ритма. Они жизненно необходимы. Чумаков не чувствовал ритма, понимаете? Его за это убили.

– Кого убили? – вмешалась Люси Жанвиль. – Вацлава? Нет… У него большой успех! Фавн шагает в будущее. Фавн – это будущее.

Затем Люси посмотрел на Ленуара и с недоумением спросила:

– А вы так и будете висеть на краю? Поднимайтесь, кофе уже готов!

На крыше громко заорала кошка. Ленуар открыл глаза. У того, кто стучался в дверь, было отличное чувство ритма.

– Господин Ленуар! Габриэль! Кофе уже готов! Оставлю поднос у двери.

Доминик. Его милая консьержка… Габриэль громко промычал что-то вежливое и посмотрел на часы. Семь утра. В это время единственное, что может быть кстати, это дымящийся кофейник.

Ленуар по восточной науке потер себе виски и методично нажал на лице на главные точки меридианов. Ночной кошмар ослабил хватку и отступил. Сыщик открыл окно. В комнату ворвалась утренняя свежесть. Наполнив ею легкие, Ленуар взял поднос, налил себе первый кофе и приготовился делать физические упражнения.

Ленуар занимался по «Физиологии телесных упражнений» Фернана Лагранжа. Автор считал, что физические нагрузки оживляют и нормализуют кровообращение, а в неподвижном теле кровь обращается несвободно и необходимых для здоровья преобразований в ней не происходит. Как говорится, мышцы трудятся, мозг отдыхает. После сотни приседаний и еще пары сотен флексий с потертыми гантелями, растяжением сухожилий и прыжков на скакалке Ленуар окончательно почувствовал себя готовым к последнему, самому главному этапу утренней домашней рутины – приведению в порядок усов.

Он растер мокрым полотенцем тело, а затем тоненькой расческой придал форму волосяному покрову своего лица. Парочку выбивающихся волосков бровей и усов пришлось аккуратно вытянуть и подрезать острыми ножницами. Наконец, Ленуар подкрутил кончики своих пышных черных усов вверх, зафиксировал их капелькой воска и еще раз убедился в том, что утром душевное состояние человека целиком и полностью в его руках. В конце концов, он единственный хозяин как своего тела, так и своих мыслей.

Бермудский треугольник на острове Сите

Когда Сена достигает берегов Лютеции, перед великолепной апсидой собора Парижской Богоматери в ней отражается не шпиль и не горгульи. На фоне розового утреннего неба или на фоне пурпурно-кровавого заката на первом плане в воду заглядывает городской морг. В этот мрачный дом свозят трупы утопленников и убитых на улицах Парижа. Как ни старайся, как ни прищуривай глаз, ни одна фотография, ни одна картина не может скрыть его вульгарных серых стен. «Сначала ты умрешь, и только потом тебя отпоют в церкви, странник», – напоминает морг забывшимся в центре города парижанам.

За время работы в префектуре полиции Габриэлю Ленуару давно следовало привыкнуть к мрачному треугольнику на острове Сите, но, входя в холодное здание, он до сих пор поеживался. Запах карболовой кислоты у сыщика теперь неизменно ассоциировался с трупами и его другом, врачом-инспектором судебно-медицинской экспертизы Антуаном Шуано.

По части вскрытий этот блондин с вечными мешками под глазами достойно продолжал дело докторов Бруарделя, Деску и Ложье. Антуан был потомственным врачом, только он не искал причин болезни, чтобы вылечить своих пациентов, а искал причины смерти, чтобы не заболел Ленуар. Сыщика, да и самого Антуана, такой подход устраивал.

Секретарь суда зарегистрировал визит Ленуара и, продолжая сверять последнюю статистику морга по трупам, заметил:

– Ты сегодня очень вовремя. Там тебя уже ждут.

– Антуан?

– Сам увидишь! – Мёнье разгладил рукой три прядочки волос, отважно пытающиеся скрыть его лысину. – Я секретарь суда, а не помощник агентов Безопасности.

– Сколько у тебя трупов было за прошлый год? – нахмурив брови, спросил Ленуар.

– Тысяча сто шестьдесят четыре, – машинально ответил Мёнье, заглядывая в свой реестр.

– А на конец мая этого года?

– Семьсот двадцать один.

– В этом году побьем все рекорды по смертности. Если скажешь, кто меня ждет, обещаю избавить от одного трупа сегодня же. Хотя бы на одну койку станет посвободнее.

– Шеф тебя там ждет, – со вздохом проговорил Мёнье. – Только не думай, что ты можешь повлиять на статистику, Ленуар. На статистику никто не может повлиять. Особенно когда за последние десять лет у нас число несчастных случаев возросло в два раза! Это рука Господа нас карает за то, что мы стали расхлябанными и все чаще увлекаемся зрелищами и хлебом, а не трудом, Ленуар. Попомни мои слова!

– А я думал, что количество несчастных случаев увеличивается пропорционально росту количества автомобилей на улицах… – снимая свою шляпу, парировал Ленуар.

Взглянув на черную шевелюру сыщика, Мёнье снова зафыркал, как сломанный торпедо.

– А несчастные случаи на производстве ты не считаешь? Там в первую очередь гибнут поденщики без опыта работы. Я же говорю: люди разучились работать. Мастеров нет, остались одни подмастерья…

– За цифры у нас отвечаешь ты, Мёнье. А я отвечаю за работу, – при этом Ленуар кивнул секретарю суда и направился в зал вскрытий. Если уж его ждет шеф, значит, труп Чумакова Антуан вскрыл утром и еще не успел отправить на заморозку в холодильную камеру. В прошлом году вскрывали по два трупа в день, а в этом все чаще и чаще приходится вскрывать по три. Похоже, скоро здесь даже из окон будут торчать ноги умерших…

В зале труп Чумакова действительно лежал ровно посередине. Антуан рассеянно курил свою трубку, сидя на соседнем столе, и сочувственно кивал шефу бригады краж и убийств. Марсель Пизон, наоборот, часто жестикулировал правой рукой, показывая пальцем то на Антуана, то на труп, то на себя. При этом живот его удивительно резво раскачивался из стороны в сторону, а лоб от мышечного напряжения и вони давно покрылся холодным потом. Он держал смоченный одеколоном платочек и прикрывал им рот.

– Черт! Вы на него посмотрите! Вчера совершено убийство, застрелен представитель союзнической страны, а он только-только пожаловал в морг! Взгляни на часы, Ленуар!

– Время обеденного перерыва, – спокойно ответил сыщик, взглянув на Антуана. Тот только округлил и без того огромные глаза и молча пожал плечами.

– В том-то и дело! В том-то и дело, Черный! И вместо обеда в «Прокопе» я вынужден выполнять за тебя твою работу.

Сыщик подошел к трупу, словно заключая его в треугольник, где вершинами были Пизон, Антуан и сам Ленуар.

– Вас поставил в известность мсье Лепин? – выдвинул он очевидное предположение.

Префекта парижской префектуры полиции боялись все. Уж слишком много личных секретов знал серый кардинал Третьей республики. Никто точно не мог сказать, как ему это удавалось, и от этого даже членов французского правительства иногда мучила бессонница.

– Да, телефонировал сегодня утром, – ответил Пизон. – Приказал как можно быстрее потушить разгорающееся пламя.

Это было очень похоже на Лепина. Префект полиции любил бравировать перед журналистами в каске офицера пожарной команды. Если он говорил о пожаре, значит, действовать следовало немедленно. То есть еще быстрее, чем изначально предполагал Ленуар.

– Опять замешана дипломатия? Можно хоть одно дело расследовать без того, чтобы над нами не висела угроза политического скандала?

Антуан выпустил изо рта новое кольцо дыма, скосил глаза, наблюдая, как оно рассеивается над трупом русского танцовщика, и вытянул губы трубочкой.

– На сей раз все еще более запутано, Ленуар, – ответил Пизон. – В прошлый раз мы имели дело с немцами. Они наши враги, но из всех врагов – самые предсказуемые. А здесь – Российская империя, главная союзница Французской Республики. Они наши друзья, но если ты хочешь мое мнение, то нет более непредсказуемых людей, чем русские.

– Просто вы их не знаете, шеф.

– А ты и вправду считаешь, что достаточно сблизиться с журналисткой русского происхождения, чтобы начать понимать их менталитет?

Антуан выдул еще одно колечко и еще больше скосил на нем глаза.

– Николь спасла мне жизнь, а когда русские вам спасают жизнь, шеф, надо хотя бы попытаться понять их менталитет.

– Ну, кто тебя спас – это еще спорный вопрос, – сказал Пизон, расправляя плечи.

Вспомнив подробный рассказ Николь и Турно о ночи, которая чуть не закончилась для него на небесах, Ленуар решил сменить тему.

– Хорошо, но насколько мне известно, ни жители Туманного Альбиона, ни австро-венгры не обещали встать на нашу защиту, если на Францию нападет Германия, другое дело – русские…

– В том-то и дело, в том-то и дело… Я уже читал, какой шум подняли из-за вчерашнего балета Нижинского. Подозреваю, что убийство этого молокососа, – Пизон снова тыкнул пальцем в труп Чумакова, – еще одна провокация со стороны англичан или немцев. Кому-то очень мешает франко-русский альянс…

– А когда хочешь подорвать доверие и внести раздор, убивай символы, – закончил за Пизона Ленуар.

– Что? – прогремел шеф бригады краж и убийств. Однако теперь и Ленуар, задумавшись, молча следил за очередным колечком дыма Антуана. – В общем, так. Лично я думаю, что убийство это не имеет никакого отношения к дипломатии. Скорее, речь идет о личных разборках. Но, когда Лепин просит быстро «потушить пожар», это значит, что, если ты не раскроешь убийство в ближайшие три дня, Черный, журналисты раздуют из прилетевшей к нам искры такое пламя всеобщего негодования, что от репутации русских как надежных союзников ничего не останется. А, как говорится, репутация – самое дорогое, что у нас есть.