– Неси из коридора веник, – строго велю я и, как только верная метёлка оказывается в руках, сразу же тянусь ею в дальний угол.

Веник без единого звука мгновенно кто-то крепко хватает и со всей силы начинает его дёргать. Я впиваюсь пальцами в ручку, не собираясь так просто сдаваться, будто этот веник мне дороже всего на свете. Лера, распахнув свои большие ясные глаза, с интересом наблюдает за тем, как мы играем в перетягивание метлы целую минуту. Но в конце концов вредитель побеждает, вырывает веник из моих ослабевших рук и с грохотом утаскивает его под кровать.

– Вот же ж! – Я возмущена до глубины души, даже чувствую, как раскраснелись щёки. Права тётушка – в гнезде что-то неспокойно. Раньше древоточцы не вели себя так вызывающе дерзко! Я опять заглядываю под кровать – и там мой веник сиротливо покоится в самом тёмном углу, окружённый своими верными подданными: пылью и мраком. – Ну ладно! Сам напросился!

Схватившись за край изголовья, я, пыхтя от натуги, тяну на себя дребезжащую металлическую конструкцию, скрежеща ножками по полу. Едва кровать немного отходит от стены, Лера ныряет в образовавшуюся щель и гордо достаёт веник вместе с россыпью своих стеклянных бусин. Вся в пыли, уже совершенно чумазая, как бесёнок, но очень довольная.

– Всё! Давай задвигай! – звонко командует она, покидая угол.

– Ну уж нет! Эта нечисть подкроватная там не останется! Веник забрал, бусины украл – надо его гнать отсюда, пока не отъелся!

Лерочка грустнеет на глазах. Знает, чем это чревато. Живущих в пыли гонят чистотой – это всем в гнезде известно. А уборка в нашем доме в чести лишь у меня. Но куда же белокурый ангелок пойдёт против слова старшей сестры! Я, конечно, не Ольга, но и со мной не забалуешь. И вот Лера уже покорно несёт из ванной комнаты мокрую половую тряпку, а у самой на лице отчаяние пополам с жалостью к себе.

– А завтрак скоро будет? – Круглощёкий Дима заглядывает в комнату, но, едва завидев тряпки и веник, мгновенно развернувшись на пятках, молча растворяется в тенях коридора.

– Некогда завтракать! – Задрав подол длинной ночной рубахи, я падаю на колени и начинаю размазывать по полу разлетевшуюся пыль. Двигаюсь от центра комнаты к углу, где серые катышки уже сами собой стягиваются к плинтусу. Чует вредитель, что по его душу идут! Мокрая тряпка скользит по доскам, оставляя за собой влажный след, а за ней с сопением ползу я, бормоча проклятья в адрес незваного гостя. Следи, не следи, а всё равно в гнездо постоянно кто-то просачивается – нам же остаётся лишь своевременно избавляться от древоточцев, хоть это не всегда легко и приятно.

Едва грязным остаётся лишь малый уголок, куда собирается вся пыль, я одним движением смахиваю её тряпкой и, скомкав своё смертоносное орудие чистоты, несу его в ванную промывать под водой. Поток засасывает комок пыли в воронку и с чавканьем отправляет в канализацию. Бесславная гибель для вредителя!

Кровать со скрипом встаёт на место, бренча панцирной сеткой, и вот мы с Лерой, уже переодевшиеся и готовые полноценно позавтракать, ныряем в освещённую солнцем кухню. За пустым столом, застеленным бордовой бархатной скатертью, никого нет. Тихо покачивается круглая люстра в выцветшем, некогда коралловом абажуре, и горит одинокая конфорка, на которой нет ни кастрюли, ни сковороды.

Я заглядываю в комнату тёти Анфисы. Дима, играя в смартфоне в какую-то очередную бестолковую стрелялку, которые он обожает, молча сидит на своём раскладном диване в углу, ни на что не обращая внимания.

– А где Оля? – в недоумении спрашиваю я двоюродного брата.

– Полезла в чулан за кастрюлями и пропала, – равнодушно отвечает он, не отвлекаясь от телефона.

– Ясно…

Я возвращаюсь на кухню и выключаю конфорку. Лера назойливо крутится возле, с надеждой в голосе то и дело просит достать с верхней полки шкафа конфеты.

– Нечего! – шикаю на неё. – Аппетит испортишь, потом Ольга на меня злиться будет. Лучше иди сядь.

Лера падает на стул и роняет голову на сложенные руки, обиженная на меня за суровый тон.

А вот я, уже чуя неладное, быстро иду в чулан. Оли там нет, зато есть две блестящие кастрюли, они стоят на полу напротив друг друга. Одинаковые, никто не отличит. Ни пятнышка, ни пылинки на них нет, словно специально кто-то чистил весь день. Только от одной явственно пахнет репейным маслом для волос, столь любимым моей дорогой сестрой Ольгой, и почему-то крышка нервно подпрыгивает, будто внутри что-то кипит. Я без промедления плюю в соседнюю, незыблемую и неподвижную. От подобного обращения и негодования у неё ручки чернеют на глазах. А кому понравится, когда в тебя плюют? Зато вредитель сразу же снимает морок с Ольги, позволяя ей вновь принять свой привычный вид: сидит сестрица на полу, согнувшись в три погибели, ладошки по бокам держит на манер ручек и только зубами скрежещет со злобы.

– У! Я ему устрою! – восклицает старшая сестра сразу же, как только осознаёт свою человеческую сущность и вернувшуюся теплокровность. Едва она заносит кулак над оставшейся кастрюлей, та и вовсе вся чернеет до самой крышки, будто закоптилась хорошенько, и в воздухе появляется явственный запах горелого, быстро разносящийся по всей квартире.

– Кто это там что сжёг? – сразу же кричит из комнаты Дима. – Опять, что ли, Ольга про кашу забыла? Сегодня жареная вместо недоваренной будет?

Оля краснеет и от чистого сердца пинает кастрюлю, та, подпрыгивая и гремя, укатывается в самый центр кладовки.

– Я к тебе ещё вернусь! – грозит сестрица кастрюле, потрясая кулаком, и, схватив с полки тару поменьше, быстро убегает на кухню, лелея в своём сердце мечту о скорой расправе.

Каши мы, конечно, ждём ещё полчаса, и Ольга всё же пропускает момент, когда овсянка переваривается и начинает прилипать ко дну кастрюли. Сгоревшую часть она любезно оставляет себе, хоть толку от этого мало – всё равно вся каша пропитана запахом гари.

Теперь, после плотного завтрака, наконец пора приступать к выполнению тётушкиного задания, от одной мысли о котором хочется в предвкушении потереть ладони.

– Ну-с, что тут у нас? – заглянув в шкаф в комнате Инессы, важно изрекает Ольга.

Вообще спальня тётушки всегда была и остаётся самым приятным и убранным местом в доме. Во многом благодаря моим усилиям, конечно, но и сама Инесса никогда не позволяет пыли и беспорядку надолго задерживаться на её территории. Книги, в рядочек расставленные по шкафам, имеют какой-то порядок, ведомый лишь тётушке. Тонкий изящный ковёр с бахромой блестит ослепительной чистотой, и даже в тапках ходить по нему кажется кощунством. На кровати высятся взбитые подушки, накрытые расправленным и выглаженным пледом. Со стен смотрят старые чёрно-белые фотографии семьи. Инесса, Анфиса, наши бабушки Вера, Милана, Галина и даже нечёткий выгоревший снимок прабабушки Акулины, весь в паутине царапин и трещин. Здесь есть и моя мама: портрет овальной формы висит над тумбочкой возле кровати, и с него на нас с сёстрами смотрит молодая изящная женщина с плавным изгибом шеи и усталым бархатным взглядом. Красавица, каких поискать. Раньше я часто бегала в комнату тётушки, чтобы полюбоваться мамой, хоть Инесса и не любит, когда к ней заходят без спроса. Потом я всегда стояла у зеркала в ванной, по часу разглядывала своё лицо, пытаясь отыскать черты матери. Надеюсь, однажды я стану такой же красивой, как она. Мне бы этого хотелось. Хотя вон Ольга совсем не походит на маму – нос острый, брови прямые, как по линейке, и нет в её облике ни женственности, ни нежности – только какая-то неестественная прямота в каждой черте и строгость. Будто ей всего неделю назад исполнилось не пятнадцать лет, а уже все сорок!

Лера тоже боится без разрешения заходить в комнату тётушки, хоть и знает, что своей любимице Инесса ничего не скажет. Сестра робко встаёт в сторонке, будто готовая в любой момент убежать, а вот Дима сразу же с любопытством бросается разглядывать старые фотографии.

– Мы сюда по делу пришли! – напоминает Ольга, копаясь в шкафу.

Его тёмная громада занимает целый угол в комнате тётушки, и вытянутое узкое зеркало ходит в зажимах, стоит только коснуться дверцы, где оно висит. Инесса раньше часто с гордостью рассказывала, что шкаф достался ей по наследству и хранит в себе дух множества поколений, и почему-то я всегда верила в эту историю. Наверное, это потому, что от старого дерева пахло древностью и немного дряхлостью. Шкаф, кажется, всегда был – и всё ещё является – главным элементом этой комнаты, и остальная мебель стоит тут исключительно ради того, чтобы подчеркнуть величие этого молчаливого мрачного гиганта на мощных коротких ножках.

– А что пропало-то? – интересуюсь я у старшей сестры, опасливо заглядывая в чрево тёмного шкафа. В лицо сразу же бьёт терпкий запах лавандовых саше, которые тётушка обожает раскладывать между стопками чистой одежды и глаженым постельным бельём.

– Я слышал про драповое пальто, – доносится голос Димы из угла, где он без какого-либо стеснения рассматривает содержимое прикроватной тумбочки.

– Не лезь куда не просят! – сурово грозит Ольга брату, и тот сразу же захлопывает тумбочку, делая вид, что он тут ни при чём. – Мне тётушка говорила про белые туфли и пуховую шаль.

– Прежде чем искать, всё равно нужно из шкафа выселить вора, – припоминаю я уроки.

– Верно-верно, – Ольга кивает. – Чего боится живущий в шкафу?

– Уборки! – восклицает Лера.

– Моли! Моли! – твердит со стороны Дима.

Я мгновение в нерешительности переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь подобрать вариант ответа получше, и в конце концов неуверенно предполагаю:

– Что его затопят?.. Дерево ведь разбухнет и потом развалится…

Ольга хмыкает:

– Ты близка, Варька. Но огонь для деревянной мебели будет действеннее всего.

– Ух ты! Класс! – Лера широко распахивает глаза, предвкушая зрелище. – Будем прямо настоящий костёр разводить в шкафу?!

Старшая сестра уходит на кухню и возвращается с коробком спичек.

– Так! Я буду делать, а вы смотрите, куда побежит! Только не пропустите, иначе ещё неделю не сыщем.

Сноровисто чиркнув серной головкой, Ольга поджигает зажатую в руке смятую бумажку и бросает её на подготовленное заранее блюдце. Огонь жадно охватывает бумагу, разгорается сильнее, а сестра тем временем протягивает руку с тарелочкой внутрь шкафа.

Свет на мгновение озаряет темноту, пламя вытягивается узкими языками, так и норовя добраться до развешанной одежды, но Ольга следит, чтобы ничего не загорелось. Через минуту, когда лёгкий запах копоти ненавязчиво начинает щипать ноздри, вредитель наконец-то решает показаться. С верхней полки с грохотом срываются на пол несколько обувных коробок, гремят вешалки, сдвигаясь в хаотичном порядке, и одна из створок резко захлопывается.

– Следите за ним! – кричит Ольга.

С вешалок начинает падать одежда, и сестре приходится загасить огонь, чтобы пламя не перекинулось на ткань. В тот же миг всё успокаивается, коробки замирают на местах, никаких звуков из шкафа больше не доносится.

– Ну и где он? – оглядываясь по сторонам, вопрошает старшая сестра.

Дима расстроенно пожимает плечами.

– Я ничего не увидел, – горестно признаётся он.

– Мне кажется, он нырнул в нижний ящик, – неуверенно говорю я, хотя до сих пор сама не знаю, правильно ли отследила путь вредителя, искавшего себе новое укрытие.

Тут голос подаёт Лера, всё это время робко жавшаяся к стене возле входа в комнату:

– Он ушёл в зеркало. Я видела мелькнувшую тень.

– Нехорошо это, – подводит итог Ольга, ставя блюдце с пеплом на пол. Она необычайно сосредоточенна, по-взрослому серьёзна. Даже в её взгляде, направленном на зеркало, читается собранность и непритворная озабоченность происходящим.

– И что делать дальше? – озвучивает общий вопрос Дима, садясь на край кровати.