– А-а-а-а! – завопил Владимир на весь лес, прыгая на одной ноге, – у-а-а-а, твою мать, как больно, а-а-а!..

Он бросил с отвращением топор и трясущимися руками начал снимать свои штаны, предполагая (не скрывая своего ужаса, что увидит отрубленную ногу), что покусанной собакой ноги больше нет.

К его удивлению, на ноге была небольшая рана с маленькой каплей крови и огромный расползающийся синяк.

Владимир тяжело вздохнул, поправил одежду, присел на несколько минут на старую кучу, опять тяжело вздохнул, подобрал топор и, сильно хромая, поплёлся в деревню. Теперь его ничего не радовало – ни ласковое утреннее солнце, ни поле с колосившейся рожью и пробивающимися кое-где сквозь неё васильками, ни приветливое озеро с золотой песочной отмелью.

Боль в ноге заслонила всё великолепие окружающей природы.

Владимир ввалился в сарай и тут же дрожащей рукой налил себе чуть ли не полный стакан водки. Потом опять посмотрел на рану (нога сделалась вся синяя до колена и распухла), вылил немного водки на рану. Оставшуюся водку разом маханул и со стоном повалился на кровать.

«Что же это такое?!

Сплошное невезение! Идут удары в левую ногу, как же я работать теперь буду…, а вдруг гангрена, надо бы в медсанчасть пойти…, да я в таком состоянии до неё не дойду!.. – размышлял закосевший герой. – Как в нашем колхозе беда за бедой – купили двух быков и оба с пи…ом, Вот эти дурацкие стишки про меня, точно про меня!»

– Здравствуйте, Владимир! – на пороге сарая появились Вера и Маша.

Они весело, шумно вошли в сарай с какими-то пакетами и сумками.

– Мы тебе тут немного поесть принесли, если ты не возражаешь! – и Маша принялась вытаскивать из сумки банки с вареньем, с компотом, с повидлом. – Вот, ешь, поправляйся!

А Вера тем временем достала варёные яички, сыр, домашнее сало.

– Ну, как ты, как нога…, заживает?

– Какой, к черту, заживает, – выдавил из себя Владимир.

Здесь девушки внимательно посмотрели на молодого «помощника лесничего» и заметили, что он не трезв.

– Вроде у тебя рана лучше стала…, затягивалась.

– А сегодня, – перебил Веру Владимир, – хуже! Вон, посмотрите, что делается, кажется, гангрена пошла!

И Владимир нагло снял при дамах свои штаны (это потому, что маханул стакан водки, так бы он в жизни этого не сделал) и показал свою левую ногу.

Маша и Вера тревожно осмотрели ногу.

– Но, это совсем не укус собаки, это у тебя новая травма, когда ты её успел получить?

– Когда, когда …, когда на работу ходил, вот когда, ха-ха-ха-ха! —захихикал наш пьяный герой.

Женщины переглянулись, и Вера подозрительно спросила:

– Ночью, что ли, в лес ходил и пьяным в овраг упал, так, что ли?

– А я не помню, то ли ночью в лес ходил, дрова рубил, то ли по бабам ходил и ногу повредил, ха-ха-ха! – продолжал ёрничать Владимир, его всё больше развозило от выпитого алкоголя.

– Ну, хватит дурачиться, у тебя действительно сильный ушиб, и надо тебя показать врачу. Сейчас мы перевяжем тебе ногу, а потом подумаем, что с тобой дальше делать.

И Маша с Верой, в четыре руки, быстро перебинтовали травмы Владимира.

Потом они кормили его яйцами и бутербродами с сыром и поили чаем.

Во время чаепития Вера медленно сказала:

– Мы вот что сделаем – мы сейчас сходим с Машей в пионерлагерь и пригласим докторшу, чтобы она тебя посмотрела, а то ты туда сейчас, наверное, не дойдёшь.

– Правильно, Вер, быстро сходим, чего нам стоит. А всё-таки, Вов, как повредил ногу-то?

– Как, как, шёл, споткнулся, упал – закрытый перелом, ха-ха-ха!

– Дурак ты всё-таки, Вовка, – беззлобно сказала Вера, допивая свой чай, – тебя две взрослые женщины по-человечески спрашивают, что случилось?

– А я вам по-человечески и объясняю, что просто рубанул по ноге топором, вот и получился такой эффект, ха-ха-ха!

– Пойдём, Маша, пусть Вовка тут один полежит и один посмеётся.

И женщины встали со стульев.

– Куда вы? Стойте! Я без вас пропаду! Я без вас уже жить не могу, я вам всё честно расскажу, только не уходите!

И Владимир нежно схватил Веру за её полную ногу.

– Ну, тогда рассказывай, – остановилась женщина и мягко отстранила руки Владимира от себя.

– А что рассказывать, я уже всё рассказал! Было раннее утро, мне не спалось, я встал, настроение хорошее, решил поработать, пошёл в лес.

Погода замечательная.

Солнце, птички, стрекозы, бабочки летают.

Кругом жизнь.

А как дышится, как дышится, воздух – будто мёд!

Дошёл с песнями до леса, достал топор из-за ремня, наточил, и давай остервенело рубить сухие гнилые деревья. Налево, направо машу топором, и сучья, и ветки летят веером… Ха-ха-ха-ха!

– Нет, Вер, пойдём, он всё-таки чокнутый!

– Стойте, стойте! Я же вам не дорассказал, что дальше было!

– И что было дальше? – строго спросила Вера, хотя её глаза смеялись.

– А дальше, слышу по лесной дороге – урчание машины, я притаился, спрятался за деревьями. Смотрю – «Волга» едет, представляете, в глухом лесу – «Волга»!.. А там, вижу, девушки сидят и мрачный мужик за рулём. Вдруг машина останавливается, девчонки оттуда выскакивают, и мрачный мужик их заводит в лес, недалеко от того места, где я спрятался. А дальше, дальше, ух, мужик снимает штаны, достаёт свой огромный член, хватает ближайшую к себе девку и давай её раком пялить.

Она вся извивается в его руках, трепещет, а остальные тёлки окружили и смотрят, а он им в это время инструкцию даёт: «Вот, так надо, вот, так, учитесь, пока я жив…»

– А дальше что произошло? – шёпотом спросила Маша, глядя на Владимира своими широко открытыми глазами.

– А дальше – одна девчонка покинула круг, видимо, по нужде, и заскочила за дерево, где я притаился, и когда меня увидела, как заорёт благим матом на весь лес. Мол, «сука, он нас увидел!..»

Ну, мужик сразу бросил девку тягать, кинулся к нам, увидел меня, и без лишних слов, моим же топором мне по ноге дал, аж искры у меня из глаз…, и велел никому не говорить, что я видел, а то зарежет. Так и сказал, «проболтаешься – зарежу!» А я вот вам рассказал, видимо, мне осталось жить недолго, – закончил своё повествование Владимир.

– Какой же ты болтун, Вовка! – сказала, усмехаясь, Вера. – В театре не пробовал играть? У тебя бы получилось! Пойдём, Маша, а то этот полупьяный актёр Погорелого театра нам ещё какую-нибудь небылицу расскажет.

Они ушли, а Владимир остался лежать на кровати и прислушиваться к своему телу, а точнее, к своей левой ноге. Ногу тянуло, крутило, она ныла.

«Вот, блин, попал с этой ногой, хорошо ещё топор в кость ударил, а если бы в какую артерию, то истёк бы кровью в лесу, и помочь некому. Вот вам, девки, и театр одного актёра!» – и он опять задремал.

– Можно войти? – Владимир увидел сначала миловидную женщину (это была докторша Марья Алексеевна из пионерлагеря), а за ней – Дарью.

Ему сначала показалось, что это сон, но тут же он окончательно проснулся.

– Да, да, входите! – Владимир сразу вскочил с кровати, но, тут же скривил лицо, и его пробил пот.

На левую ногу практически нельзя было опираться.

– Так! – строго сказала Марья Алексеевна. – Снимайте штаны и ложитесь на кровать, показывайте новую травму.

Владимир застеснялся, поглядывая на Дашу.

– Дарья, отвернись, видишь, молодой человек стесняется!

Дарья вышла из сарая, а Владимир быстро освободился от одежды и стал показывать свою рану.

– И как вас угораздило? – спросила Марья Алексеевна, снимая бинты, оставленные Машей и Верой, рассматривая травму и осторожно трогая ногу.

– Да топором по ноге врезал…

– Но так нельзя, молодой человек, себя вести! Топором по ноге… А если бы вы задели артерию?.. последствия могли бы быть на порядок хуже! Дарья, подойди! Видимо, у Владимира очень сильный ушиб! Здесь больно? – врач теперь крепко мяла ногу нашему герою. – А здесь?

– Да нет, особо не больно.

– Так, – сказала докторша, – будем лечить!

И тут же достала из своего медицинского чемоданчика банку с «зелёнкой», свежие бинты, пузырёк с какой-то микстурой и пачку белых таблеток.

Дарья в это время за спиной доктора не столько смотрела на травму Владимира, сколько улыбалась ему во весь рот и поправляла свои белокурые волосы, которые непослушно всё время падали ей на лоб.

– Дарья, бери «зелёнку»… чего стоишь, приукрашиваешься, и мажь ногу нашему бедолаге, а я сделаю ему укол от столбняка и перебинтую рану.

Марья Алексеевна стала готовить шприц, а Даша села на край кровати и стала аккуратно мазать «зелёнкой» свежую рану, время от времени заглядывая в глаза Владимира.

Владимир окончательно пришёл в себя после сна и млел от прикосновений нежных ручек медсестры. Потом Марья Алексеевна сделала укол (очень больно), крепко перебинтовала свежую рану, пройодила и перебинтовала укус собаки и в конце своих действий дала Владимиру две таблетки каких-то пилюль.

– Сейчас выпейте, это от отёка ноги, и завтра с утра тоже две выпейте. Завтра – понедельник, у нас в лагере какие-то мероприятия намечаются, но мы постараемся к вечеру навестить вас, если мне не удастся, то я пришлю Дашу. А сейчас старайтесь никуда не ходить, постельный режим, да, и не пейте водку, – в этом месте Марья Алексеевна посмотрела на недопитую бутылку водки, которая стояла рядом со столом, – это дурной тон, и нога будет плохо заживать, да и лекарства не будут действовать…

Ну, всё, поправляйтесь, до завтра!

И они тоже ушли.

Владимиру сразу стало скучно и грустно.

«Приехал денег заработать, а получил фронтовой лазарет, хрен знает что. И денег поднять не могу, и с девками загулять не могу, хотя вот они, бери их. А как брать, когда лазарет, когда нога вся разбита.

Но, правда, забота со всех сторон и одна утеха, что я нравлюсь бабам.

А может так случиться, что завтра ко мне придёт Дарья, и она начнёт мне бинтовать ногу, а я её – раз на постель, дверь – на щеколду, и – гуляй казак, бери гарную девчонку!

А как же Таня, жена моя, наверное думает обо мне, печалится?.. А я тут плашмя валяюсь на кровати, «санитарной чисткой леса» не занимаюсь, только о девках думаю.

А как о них не думать, когда три месяца воздержание, а мне всего двадцать пять лет, а не семьдесят пять!.. А интересно, старики в семьдесят пять лет подтрахиваются, или у них уже ничего не стоит?.. Но, чего об этом думать, до семидесяти пяти лет ещё далеко, целых пятьдесят лет – уйма времени. Вон пятьдесят лет назад ещё картавый (хорошо меня кагебэшники не слышат) был у власти.

Революции – всего пять лет, гражданская война, тиф, голод, «контра» разная из всех щелей лезет.

А сейчас американцы по Луне разгуливают, есть атомные бомбы, водородные бомбы, средства доставки фантастические, либо американцы из акватории Тихого океана тебя накроют с атомной субмарины, либо мы им в ответ с автономной автомобильной платформы, которые ползают по бескрайним сибирским просторам, вот что значит пятьдесят лет для развития человечества! А тут лежи в старом сарае и не смей даже водки выпить, что за жизнь!»

И Владимир опять заснул.

Но теперь ему ничего не снилось.

Ближе к вечеру, когда он проснулся (ему захотелось в туалет, и он это успешно сделал), к нему неожиданно пришла Вера. Он ждал чего угодно, кого угодно, но только не Веру, и притом одну, без Маши.

– Ну, как ты? – спросила Вера и села к Вовке на кровать.

Владимир спросонья не очень понимал, как он.

И зачем здесь Вера без Маши?

– А где Маша? – задал он дурацкий вопрос.

– Что, очень соскучился? Видишь, нет Маши… не пришла Маша к тебе. Я теперь за Машу и за себя! Давай, ногу твою посмотрим…

И Вера, такая правильная Вера, бесцеремонно начала закатывать штанину Вовкиных брюк и, ещё более бесцеремонно, снимать бинты, которые наложила Марья Алексеевна.