Вторая модель (страница 5)
Неторопливо, с опаской переступив порог, в гостиную вошли Контролер и Члены Комитета. Увидев Бентона, они остановились как вкопанные.
– Мы полагали, вас нет дома, – заметил Первый Член Комитета.
Бентон повернулся к нему.
– Хелло, – сказал он. – Прошу прощения, что на звонок не ответил: я тут слегка задремал. Чем могу вам служить?
С этим он осторожно протянул руку к шару, и шар словно бы сам покатился навстречу, под защиту его ладони.
– Что это у вас там? – разом насторожившись, спросил Контролер.
Бентон перевел взгляд на него. В голове снова зазвучал шепот шара.
– Ничего особенного. Всего-навсего пресс-папье, – с улыбкой ответил он. – Прошу, присаживайтесь.
Пришедшие расселись по креслам, и Первый Член Комитета заговорил:
– Вы приходили к нам дважды: вначале – подать заявку на рассмотрение изобретения, а после – по нашему вызову, поскольку мы не сочли возможным дать вашему изобретению ход.
– И? – напружинился Бентон. – С этим что-то не так?
– О нет, – заверил его Первый Член Комитета, – вот только ваш первый – для нас первый – визит для вас был не первым, вторым. Доказательств этому не одно и не два, но углубляться в подробности я в данный момент не стану. Главное вот в чем: машина до сих пор у вас. Вот это действительно проблема проблем. Где она? Должна быть где-то здесь. Да, заставить вас отдать ее мы не можем, но в конце концов своего – так ли, иначе – добьемся.
– Что да, то да, – согласился Бентон. – Добьетесь, это уж точно…
Вот только где же машина? Казалось бы, он совсем недавно оставил ее в приемной Контрольной Службы… однако уже забрал ее, перенесся с нею сквозь время, а после, по пути в настоящее, вернул ее Контролеру!
– Ее больше не существует, – шепнул шар, прочитав его мысли. – Вернее, существует она только в пределах замкнутой петли времени, а замкнулась петля в тот момент, когда ты передал машину в Контрольную Службу. Пускай эти люди поскорее уйдут, и мы с тобой завершим начатое.
Поднявшись на ноги, Бентон спрятал шар за спиной.
– Боюсь, машины времени у меня нет, – сказал он, – и я даже не знаю, где она, но если угодно – пожалуйста, можете поискать.
– Вообще-то вы совершили тяжкое преступление. Преступление, достойное Фургона, – заметил Контролер. – Однако мы не усматриваем в ваших действиях злого умысла и не хотим карать кого-либо, не имея на то веской причины. Желаем мы одного: сохранения Стабильности. Нарушишь Стабильность – все, все пойдет прахом.
– Пожалуйста, ищите, – повторил Бентон, – только ничего не найдете.
Члены Комитета с Контролером взялись за поиски. Перевернули кресла, подняли ковры, искали и за картинами, и в стенах, но не нашли ничего.
– Вот видите, я даже не думал обманывать вас, – с улыбкой сказал им Бентон, когда все они вернулись в гостиную.
– Вы могли спрятать ее где-то вне дома, – пожав плечами, откликнулся Первый Член Комитета, – однако это неважно.
Тут вперед выступил Контролер.
– Стабильность, – заговорил он, – подобна гироскопу. Сбить ее с курса непросто, но как только пойдет не туда, ничем уже не остановишь. На наш взгляд, вам самому сил повернуть гироскоп не хватит, но что, если это по плечу кому-либо из ваших сообщников? Сейчас мы уйдем, а вам будет позволено покончить с собой самому либо дождаться Фургона. Выбор за вами. Разумеется, без присмотра вы не останетесь и, я уверен, от попыток к бегству воздержитесь. В противном случае вас ждет немедленное уничтожение. Стабильность необходимо блюсти, чего бы это ни стоило.
Смерив гостей взглядом, Бентон опустил шар на стол. Члены Комитета взглянули на него с интересом.
– Пресс-папье, – напомнил им Бентон. – Занятная вещица, не правда ли?
Утратив к шару весь интерес, Члены Комитета приготовились уходить. Однако Контролер, глянув на шар внимательнее, поднял его повыше, поближе к свету.
– Миниатюрный город, а? – сказал он. – И ведь во всех подробностях… тонкая, однако, работа!
Бентон замер на месте, не сводя с него глаз.
– Просто диву даешься, каких высот некоторые достигают в искусстве резьбы, – продолжал Контролер. – Однако что же это за город? Похоже, из древних, вроде Тира или Вавилона, а может, наоборот, город далекого будущего. И знаете, он напоминает мне об одной старинной легенде.
Все это время чиновник тоже не сводил с Бентона испытующего взгляда.
– Легенда, – продолжал он, – гласит: некогда был на свете очень злой, скверный город. Такой скверный, что Господь сделал его совсем крохотным, упрятал в стеклянный шар и приставил к нему какого-то стража, приглядывать, чтобы случайный прохожий, разбив стекло, не выпустил город на волю. Так он якобы и лежит уже целую вечность, ждет случая освободиться… ну, а это, вероятно, его макет.
– Идемте! – окликнул Контролера с порога Первый Член Комитета. – Время не ждет: сегодня вечером у нас еще куча дел.
Контролер резко обернулся к спутникам.
– Постойте! – сказал он. – Не торопитесь.
С этим чиновник, не выпуская шара из рук, двинулся к Членам Комитета.
– Уходить рано. Преступно рано, – пояснил он, и Бентон отметил, что лицо его побледнело как полотно, однако челюсти твердо, решительно сжаты.
Подойдя к двери, Контролер вдруг развернулся к Бентону.
– Путешествие во времени, город внутри стеклянного шара! Вам ни о чем это не говорит?
Во взглядах Членов Наблюдательного Комитета отразилось только недоумение.
– Дремучий невежда отправляется странствовать сквозь время и возвращается с какой-то необычной стекляшкой, – пояснил Контролер. – Вот с такой вот занятной, однако малополезной диковинкой. Вы здесь ничего странного не видите?
Первый Член Комитета тоже вмиг побледнел.
– Господи, спаси и помилуй! – еле слышно выдохнул он. – Проклятый город… там, в этом шаре?!
Теперь он глядел на стеклянный кругляш, точно не веря собственным же глазам. Тем временем Контролер воззрился на Бентона с легкой усмешкой.
– Ну, не забавно ли, насколько мы порой глупы? – заметил он. – Однако со временем это проходит. В конце концов мы прозреваем. А ну, назад! Не трогать!
Бентон медленно отступил в глубину комнаты. Пальцы его тряслись мелкой дрожью.
– Ну, и? – зло выпалил он.
Шар тоже злился: оставаться в руке Контролера ему не хотелось. Еще миг, и он разразился негромким жужжанием, но Контролер, почувствовав волны вибрации, ползущей от кисти к локтю, только крепче стиснул шар в кулаке.
– По-моему, этой пакости хочется, чтоб я разбил шар. Чтоб я хватил шаром об пол и выпустил на волю то, что заключено внутри, – сказал чиновник, не сводя глаз с миниатюрных шпилей и крыш домов в туманной мгле за выпуклым стеклом, с крохотного города, который легко мог бы накрыть ладонью.
Тут Бентон и прыгнул к нему – прямой, как стрела, уверенно, подобно тому, как много раз взмывал в небеса. Казалось, сейчас каждая минута, каждый миг полетов в теплой, черной как смоль атмосфере Воздушного Града пришел ему на подмогу. Вечно занятый важной работой, заваленный грудами накопившихся дел, разумеется, не оставляющих времени для наслаждения авиаспортом, предметом особой гордости Воздушного Града, Контролер рухнул с ног как подкошенный. Шар, выбитый из его рук, поскакал, покатился по комнате. Оттолкнув Контролера, Бентон поспешно вскочил и со всех ног бросился следом за крохотной блестящей сферой. Перед глазами его промелькнули физиономии перепуганных, остолбеневших Членов Наблюдательного Комитета и лицо с трудом поднимающегося на ноги Контролера, искаженное болью и ужасом.
Шар тихо, вкрадчиво звал Бентона за собой. Подбежав к шару, он уловил в его шепоте триумфальные нотки, переросшие в радостный вопль, как только каблук Бентона сокрушил стекло, удерживавшее крохотный город в неволе.
С громким, резким хлопком шар разлетелся на части. Спустя секунду-другую над осколками заклубился туман. Вернувшись к дивану, Бентон присел и замер, не сводя с него глаз. Вскоре туман заволок комнату от стены до стены. Разрастающаяся серая дымка казалась почти живой – уж очень странно дрожали, вились в воздухе ее пряди.
Мало-помалу Бентона начало клонить в сон. Туман сомкнулся вокруг него, окутал ноги, поднялся к груди и наконец заклубился прямо перед глазами. Обмякший, Бентон устроился поудобнее, откинулся на спинку дивана, смежил веки, и незнакомый, невероятной древности аромат накрыл его с головой.
Вскоре до него донеслись голоса. Началось все с едва слышного, далекого шепота вроде шепота стеклянного шара, повторяемого бессчетное множество раз. Но вот хор шепчущих голосов из разбитого шара набрал силу, заполонил все вокруг, преисполнился восторга, перерос в радостную триумфальную песнь – в гимн победе! Заключенный в шаре миниатюрный город задрожал, померк, на глазах меняя размеры и формы. Теперь Бентон не только видел, но и слышал его – мерный, словно бой исполинского барабана, грохот и лязг механизмов, тряские волны вибрации приземистых стальных созданий.
Создания эти требовали заботы, и, разумеется, заботились о них на славу. Рабы – потные, сгорбленные, бледнолицые люди – из кожи вон лезли, лишь бы ревущие топки, средоточия стали и мощи, оставались довольны. Вся эта картина росла, росла на глазах, пока не заполнила комнату снизу доверху, а взмокшие от пота рабочие не засуетились вокруг, под самым носом, едва не задевая Бентона локтями. Неукротимый рев пламени, скрежет шестерен, лязг шатунов и клапанов заглушил все прочие звуки. Что-то мягко толкнуло в плечо, призывая его вперед, вперед, в объятия Великого Города, и туман радостно, самозабвенно вторил новой победной песне обретших свободу.
Проснулся Бентон еще до восхода солнца и к тому времени, как колокол зазвонил побудку, уже покинул тесную спальную комнату. Влившись в ряды марширующих на работу товарищей, он мельком заметил вокруг несколько знакомых лиц: людей, с которыми вроде бы где-то когда-то встречался, однако воспоминания тут же померкли. Пока все они колонной шли к ожидающим их машинам, нестройно горланя тот самый напев, что многие сотни лет вел на работу их предков, Бентон, сутулясь под тяжестью вьюка с инструментами на спине, подсчитывал время, оставшееся до следующего дня отдыха. Ну что ж, не так уж и долго – еще какие-то три недели, и он вполне может оказаться в очереди за вознаграждением, если, конечно, будет на то воля Машин…
А почему нет? Разве не служит он своей машине верой и правдой?
Рууг[8]
– Ру-уг! – пролаял пес, поднявшись на задние лапы, опершись передними на ограду и оглядевшись вокруг.
Рууг шустро бежал ко двору.
Было раннее утро: солнце, можно сказать, еще не взошло, воздух холоден, сер, стены дома мокры от росы. Не сводя глаз с Рууга, пес чуть приоткрыл пасть и покрепче вцепился большими черными лапами в верхушки штакетника.
У открытой калитки, ведущей во двор, Рууг остановился – мелкий, тощий и бледный, нетвердо державшийся на ногах. Он подмигнул псу. В ответ тот оскалил клыки.
– Ру-уг! – снова пролаял он.
Лай его гулким эхом унесся в безмолвный сумрак. Ничто вокруг не шелохнулось. Оттолкнувшись от заборчика, пес упал на четвереньки, двинулся через двор, к крыльцу, устроился на нижней ступеньке и снова замер, пристально глядя на Рууга. Тот остановился под окном, мельком взглянув на пса, поднялся на носки и вытянул шею, принюхиваясь к окну.
Пес пулей метнулся через двор, ударил лапами о заборчик, так что створка калитки, вздрогнув, жалобно заскрипела. Рууг поспешно, смешными мелкими шажками, засеменил вдоль дорожки прочь. Пес, тяжело дыша, свесив наружу розовый язык, лег у калитки, прижался боком к планкам штакетника и не сводил с глаз Рууга, пока тот не скрылся из виду.