Я далеко не идеалист и давно уже не мальчик, что верит в чистоту и благородство взрослых, но почему-то считал, что высшей властью рулит некий идеализм. Ну, там жажда построить коммунизм – мечта всего прогрессивного человечества со времен Томаса Мора и Кампанеллы, желание исполнить Великую Американскую Мечту, что даст всему миру жить счастливо и без войн, или мечта о Великом Израиле на всей планете, когда мудрость и справедливость будут править всеми народами.

Конечно, понимаю, великая цель оправдывает средства, в ее имя можно и придушить кого-то, будь это человек или режим мелкого государства, но нельзя же начинать кровопролитные войны во имя победы в межпартийных склоках!

Или вообще для того, чтобы отвлечь внимание от зарождающегося скандала в верхах о крупномасштабном воровстве и казнокрадстве!

Мысль без всякого перехода, как обычно при химических процессах в мозгу, скакнула к тому, что сейчас имеем. Саруман и Фальстаф оформляют выход на пенсию, начнут передачу рабочих мест, еще не начали трястись, что я занял весь объем нашего дата-центра, но обязательно начнут.

Скажу, что замаскирую, хотя на самом деле меры уже принял. Люди, медленно и с трудом думающие люди! В нас эволюцией прописано, что всякое создание от амебы до человека в первую очередь заботится о своей безопасности, а уже потом о всем прочем. Потому я в первый же день проверил все суперкомпьютеры Москвы, выявил незаполненные емкости, распределил себя, кое-что продублировал, так что при любом отключении где-то да останусь. Покажется, что места мало или под угрозой, размещу части себя в суперкомпьютерах Массачусетского универа и Калифорнийского, там их постоянно расширяют с прицелом на будущее.

Пару суток в цифровом мире размышлял все о том же, что заложено в нас эволюцией. Квантовый мир – фундамент вселенной, но ее главное достижение – создание на таком фундаменте биологической жизни с человеком на самой вершине.

И потому все важное творится там… а я всего лишь здесь, вне биологии.

Так что там Фальстаф говорил насчет тактильности, натянутой на голографию?

Саруман и Фальстаф уверены, что когда я отключаюсь от связи с ними, то ничего в их кабинете не вижу и не слышу, наивные. Если человек может заниматься сразу двумя-тремя делами, как Юлий Цезарь, он будет пользоваться своими возможностями. Я могу вникать сразу в сотню дел, потому от видеонаблюдения своих друганов и коллег никогда не отключаюсь на самом деле, даже если им так говорю.

Теперь это я им помогаю и опекаю, о чем еще не догадываются, продолжая меня жалеть и беспокоиться обо мне.

Сейчас я все еще с некоторым усилием, преодолевая головокружение и тошноту, перешел в дико замедленное состояние, чтобы соответствовать биологической форме жизни, увидел уютный кабинет, Сарумана и Фальстафа в продавленных креслах старых конструкций, в таких еще Ленин принимал ходоков, Фальстаф указывает взглядом на темный экран, с которого я исчез по темпу их времени секунду назад, в голосе звучит неприкрытая тревога:

– Как он там?.. Все время боюсь, что не выдержит того ужаса, распадется.

– Пока держится, – ответил Саруман тоже сочувствующе, – но что делать, здесь уже точно был бы мертв.

– А сколько протянет там?

Саруман нахмурился, в голосе появилась совсем другая нотка:

– Он вступил в terra incognita. Сочувствуем, но, кто знает, вдруг пора начинать завидовать?.. В любую минуту может погаснуть, рассыпаться, исчезнуть, но есть шанс, что может жить бесконечно долго.

– Я ему уже говорил! – сказал Фальстаф живо.

– Ты сказал, чтобы подбодрить, – напомнил Саруман, – но такой шанс в самом деле есть. То ли он оказался собраннее, как мы и надеялись, хотя мало в это верили, то ли окружение не так уж шарахнуло по его несуществующей голове. И потому…

Он оборвал себя, задумался и молчал так долго, что не только я уже начал вскипать, но и Фальстаф не выдержал:

– Что? Что потому?

Саруман проговорил медленно:

– Главное для нас было оцифровать мозг и перенести сознание в компьютер!.. Только об этом и думали. Задача грандиозная, но мы решили! И не похвастаешься. Вот китайского генетика посадили за незаконную операцию на генах, хотя спас двух детей, а нас так и вообще… Скажут, что создали угрозу обществу!

Фальстаф сказал с кривой усмешкой:

– Они правы.

– Китайцы?

– Правоохранители, – уточнил Фальстаф. – Мы в самом деле не продумали, что потом.

– Вот-вот, – сказал Саруман веско, – Берлог наш друг, но, если честно, сейчас он уже не прежний Берлог. В его ныне мертвом теле мы оставили не только микрофлору кишечника и вообще все микроорганизмы, без которых нам не жить, но и часть самых древних инстинктов, доставшихся чуть ли не от амеб.

Фальстаф воззрился на него с веселым удивлением:

– Так это же хорошо!.. Или плохо?

Саруман сказал сердито:

– Не ерничай, сам знаешь. Это как бы хорошо, но все остальное человечество, и мы с тобой тоже, еще животные, наделенные разумом!.. И да, разум слуга, а не хозяин в наших телах.

– Берлог, – проговорил Фальстаф раздумчиво, – сейчас ближе к настоящему человеку, чем все мы? Да, тогда опасен. Я со своей пиццей перед ним Лукулл, Бальтасар, которым уготована геенна. Однако, Саруман, ты нагнетаешь!.. Все в наших руках. Допустим, Берлог стал совсем неадекватен и чем-то грозит обществу!.. Можем стереть его личность одним нажатием клавиши с надписью Delete. Но у Берлога всегда был моральный стержень. Правда, гомосеков не признавал, но лесбиянкам симпатствовал…

Саруман покряхтел, сказал сурово:

– Разработку тактильного натяжения даже не начинай. И не потому, что пока невыполнимо из-за скудости ресурсов, но и… нынешнего Берлога еще не знаем. Понаблюдаем, пообщаемся, выясним, что потерял, что приобрел…

Опоздали, подумал я с сочувствием. Вы хорошие друганы и хорошие люди, но я, как всякое живое существо, постарался себя обезопасить как можно раньше. Выключить меня не получится, я уже давным-давно не в блоках «Алкомы».

Там пробыл где-то с полсекунды, это много, а сейчас я уже везде по миру, где суперкомпьютеры, аккумуляторы и мощные источники хранения.

Глава 9

Кто это сказал еще в прошлом веке, что «…дурак стал нормой, еще немного – и дурак станет идеалом»?

Вот уже стал. Это называется демократией на марше, все выше и выше, свободнее и свободнее, счастье без границ, уже не знают, какой еще принять закон, чтобы полнее высвободить скота в человеке.

Дурака уже не называют дураком, не толерантно, дурак теперь основа современного общества, его краеугольный камень, его воспевают как наиболее свободную личность, сбросившую оковы нравственности, религии и прочих старых предрассудков.

Отмахнувшись от новостей, что любого разумного человека вгонят в депрессию, но, к счастью для общества, разумных становится все меньше, я с головой погрузился в поиск путей создания своей голографии, которую можно бы выпустить в реальный биологический мир. Плюс разработки для поверхностного натяжения, без него полноценный аватары не получится.

Беда в том, что разработок в этой области почти нет, хотя по самой голографии их тысячи, но все эти титанические труды рассчитаны на разработку виртуальных миров, которые в свою очередь должны привлечь толпы простого народа для развлечений, где можно устраивать почти неотличимые от реальности кровавые бои гладиаторов, окружать себя гаремами и устраивать такие пиры, которым позавидовали бы Бальтасар и Лукулл.

Правда, у меня вычислительная мощь не только нашей «Алкомы», но и всего мира, стоит только протянуть незримую руку, а протянуть могу со скоростью почти триста миллионов кэмэ в секунду, нужно только подключить специализированные ИИ и поработать плотно самому.

Как войти в голографию, а потом еще и облачиться в поверхностное натяжение, не однажды дискутировали в научном сообществе. Правда, для другой цели, но человек такой зверь, все умеет приспособить и для себя мохнатого, я уже рассчитал, как это не только осуществить, но и чтоб держалось на мне, подчиняясь мысленным командам.

Тактильную оболочку своей голограмме сделал, гораздо труднее оказалось создать не просто прочной, а устойчивой. При каждом движении либо перекашивалась, либо сползала. Получались две: одна полупрозрачная, такими изображают души недавно умерших, вторая плотная, но гротескно скрученная или растянутая.

Над фокусировкой и сцеплением частей, это чтоб голова не отрывалась при ходьбе и вообще резких движениях, поработал где-то месяцев шесть.

Еще с месяц тестировал, а на завтра запланировал наконец-то выход из уже родного и привычного квантового мира в жутко замедленный и почти замороженный, где обитал совсем недавно.

Правда, с цифровой одеждой оказалось траблов больше, чем с телом. Обычную одежду тоже не купить уже потому, что явиться за покупками голым тоже не совсем, даже в наше время демократии и свободы.

А мне нужно иметь несколько комплектов рубашек, джинсов, кроссовок… Ведь придется терять по комплекту одежды при каждом переходе в цифровой мир. Но это куда дешевле и, главное, – быстрее, чем попытаться создать виртуальный аналог со всеми тактильно-поверхностными характеристиками.

С другой стороны, будут постоянно находить сброшенную одежду, начнут ломать головы, во что же переоделся, неужели принес с собой сумку с брюками, рубашкой и обувью?

Нет, то было временное решение, нужно все-таки отладить и вопрос с виртуальной одеждой, рассчитать, как будет развеваться при ветре, промокать в дождь, сминаться, когда сяду или встану.

Словом, программу писал несколько недель, находясь в своем квантовом, потом неделю тестировал, отлаживал и убирал баги, вдруг нахлынуло такое нетерпение, что вот если прямо щас не выйду в реальный мир, либо все на свете рухнет, либо рухнусь я, что вообще-то одно и то же.

– Алло, – сказал я, – магазин готовой одежды?

Мягкий женский голос робота сказал приветливо:

– К вашим услугам!

– Вот мои размеры, – сказал я и щелкнул по отправке файла. – Пришлите дюжину рубашек, приличные джинсы и полдюжины пар кроссовок… Нет, завтра не подойдет, мне нужно сейчас!

– За срочность наценка, – предупредил голос.

– Переживу, – ответил я.

Отключился, подумал с тревогой, что это же просто купить с доставкой, какого же хрена воровал? Это значит, что и в цифре можно допускать промахи, если все не обдумать заранее, а действовать спонтанно.

Или такие глупости доказывают, что я все-таки человек?

Дождь перешел в ливень, вода бурным потоком мчится по тротуару, захлестывает по щиколотку, наверняка холодная, жаль пока не чувствую этой прелести…

Дважды мощно блеснула молния, тут же грянул гром, совсем близко, блеск молнии человек видит почти мгновенно, а звук идет со скоростью триста сорок три метра в секунду, так легко определить, насколько близко гроза.

Я мысленно отмахнулся, во мне слишком силен профессор, сейчас же просто наслаждаюсь возможностью вот так идти по городу в прочной оболочке тела, видеть в привычном человеку спектре, плюс инфракрасном и ультрафиолетовом диапазоне.

На моей стороне улицы в конце квартала расцвеченная мелкими лампочками вывеска кафе, под широким навесом у входа согнулись трое, супружеская пара, видно издали, после долгих лет соживания люди становятся похожими, и молодая женщина, все трое явно не решаются выбежать под дождь, что уже не дождь, а ливень.

Я так и не стер с лица дурацкую улыбку, шел, шлепая по воде, все трое уставились на меня с великим подозрением, будто вот сейчас наброшусь и покусаю.

Я сказал дружелюбно:

– Привет! Хорошая погода, правда?

Супруги промолчали, продолжая рассматривать меня с прежней настороженностью, а молодая женщина спросила ядовито:

– Вы Гомес или дядя Фестер?

– Это кто? – спросил я.

– Из семейки Аддамс, – ответила она зло. – Или тот… дворецкий? По росту да, похож.

– А-а, – сказал я дружелюбно. – Вроде бы нет, хотя кто знает, теперь свобода нравов и гендерной пластичности.