В руке бородатого мужчины блеснул нож. Пока он срезал веревки, я смотрела на Николаса, стоящего передо мной. К его чести, он не отводил взгляда, хотя из него исчезла вся былая ярость. Осталось лишь раскаяние и осознание произошедшего. Спокойствие и наигранно холодное безразличие сменились чем-то совершенно ему несвойственным.

Я попыталась встать на ноги. Он шагнул ко мне, чтобы помочь, но я резко отпрянула и отползла к стене, прижимая к себе раненую руку.

– Не прикасайся ко мне!

В глазах Николаса отразилось нечто, напоминавшее боль. Мне не было до этого дела. Угрызения совести ничего не могли изменить.

Он замер.

– Фрейя… – почти умоляюще позвал он. – Перестань. Я бы никогда не допустил этого на самом деле.

– Перестать? – зарычала я.

Придерживаясь здоровой рукой за стену, я кое-как поднялась на дрожащие ноги.

«Не стану лежать перед ними».

– Я сидела здесь… уже поверила, что снова… Думала… а все это оказалось… – Я с трудом сглотнула ком в горле. – Чего ты хочешь от меня? Я просто пытаюсь выжить и остаться собой! Думаешь, если не свяжешь меня, если не заставишь исполнять свои приказы, я перережу всю деревню? Твою мать? Сестру? Ты так обо мне думаешь? – едва сдерживая слезы, почти кричала я. – Я не убийца. Я бы никогда не смогла тронуть ребенка и невинных людей. Ты хотел добиться от меня подчинения? – Я сжала челюсти и, глядя ему прямо в глаза, продолжила: – Хорошо. Похоже, ты добился своего. У меня больше нет сил бороться с тобой и с кем бы то ни было, сын Аяна. Ты победил.

Эти слова были правдой. Я устала, в самом деле неимоверно устала. Последние полгода я только и делала, что бежала, бежала, бежала. Сейчас мне хотелось наконец-то выдохнуть и остановиться. Но я не могла. Было кое-что еще – одно незаконченное дело. И чтобы когда-нибудь завершить его, я должна снова стать сильной и остаться живой.

Плечи Николаса были опущены. Он не знал, что сказать. Могучий, уверенный в себе воин вдруг лишился дара речи. Мрачная радость затопила мое сознание. Пусть испытает хоть немного той же боли.

Никто не остановил меня, когда я, шатаясь, начала подниматься по лестнице, цепляясь за нее одной рукой. Вторая так онемела, что я не могла даже поднять ее. Несмотря на все сказанные мною слова, Николас дернулся, чтобы помочь, но Катал сжал его плечо и покачал головой.

Горло болело от сдерживаемых слез, и когда я выбралась на улицу и почувствовала такой желанный порыв ветра, они наконец-то покатились по лицу.

Я грустно осмотрела склоны, густо покрытые зарослями и огромными древними деревьями. Развернулась и настолько быстро, насколько было возможно в моем состоянии, побрела к дому, который станет моей клеткой, если не смогу найти выход.

Позади меня раздались едва слышные шаги, и я ускорилась, почти переходя на бег.

– Фрейя, – тихо позвал Николас.

Я проигнорировала его.

– Фрейя, остановись.

Он мог спокойно догнать меня, заставить силой, но продолжал сохранять дистанцию между нами.

В это же время к дому подошли его мать и сестра. Они проводили нас встревоженными и изумленными взглядами, но ни я, ни Николас не обратили на них внимания.

Я взлетела по ступенькам, ворвалась в хижину и попыталась найти знакомую дверь.

– Давай поговорим, – настойчиво продолжал Николас, практически поравнявшись со мной. Я даже чувствовала, как под его ногами прогибались доски пола. – Фре…

Добравшись до выделенной мне комнаты, я не сдержалась. Резко развернулась и, замахнувшись, со всей силы влепила ему пощечину. Удар вышел настолько мощным, что его голова дернулась набок, а на лице заалел яркий след. В мою ладонь будто впились тысячи иголок.

Он не поворачивался, возвышаясь надо мной и прожигая взглядом стену.

Я вдруг осознала, что натворила, и отступила к двери, сжавшись в ожидании ответного удара. Но ничего не произошло, и я как последняя трусиха проскользнула за дверь и захлопнула ее прямо перед его носом. В отчаянии оглядела комнату и бросилась к кровати, которая казалась самым тяжелым и практически единственным предметом здесь. Кряхтя, одной рукой придвинула ее к двери, а затем подхватила столик и поставила сверху. Я обессиленно сползла по стене, стараясь не думать о том, что это не сдержит здорового молодого мужчину, если тому захочется зайти.

– Фрейя, позволь мне войти, – раздался тихий, приглушенный голос над ухом, словно он опустился на корточки. – Я только посмотрю плечо и уйду, обещаю.

– Твои обещания ничего не стоят! – Я закрыла лицо руками и прикусила ворот платья, чтобы заглушить рыдания. Но всхлипы все равно прорывались сквозь ткань, и я, содрогаясь всем телом, выпустила скопившееся за день напряжение.

Я так и не разрешила ему войти, и Николас послушно остался снаружи. Спустя некоторое время его низкий голос слился с женским, в котором звучало возмущение, где-то в глубине дома. Они о чем-то жарко спорили, но вскоре затихли. А я, исчерпав силы, уснула прямо там, на жестком полу.

Мне впервые не хотелось вырываться из кошмаров, настигавших меня, стоило нырнуть в объятия сна, и возвращаться в реальные. Но желудок оглушительно громко требовал пищи, сжимаясь в спазмах и не давая мне снова сомкнуть глаза. Поэтому я просто лежала, прижимаясь виском к деревянным половицам, и прислушивалась к звукам снаружи.

С моего места открывался идеальный вид на черное, с россыпью сверкающих звезд небо. Я без труда отыскала среди них ту, за которой следовала в мгновения охоты и которая указывала дорогу моей стае. Я подняла дрожащую руку и повторила форму серповидной луны, яркой и изящной, наблюдая, как сияние окутывает мою бледную кожу, покрытую ссадинами.

Странное опустошение, какое бывает только после долгих рыданий, поселилось в душе. Но слезы давно высохли. Решив, что пора перестать изнывать от жалости к себе, я медленно поднялась и на негнущихся ногах прошла к окну. Кровать и стол по-прежнему громоздились у двери, но у меня не было сил расставлять все по местам. К тому же это подняло бы немало шума, а я меньше всего хотела напоминать о своем присутствии.

Я наблюдала за беззаботными детьми, которые сидели у костра и увлеченно играли в резные деревянные фигурки животных. Маленькие деревянные лошадки в детских ручках скакали по земле и прыгали через пламя. Я улыбнулась, вспоминая, что в моей собственной деревушке мы играли так же. В груди каждый раз становилось тесно, стоило картинам прошлого ворваться в сознание, но я запрещала себе отсылать их прочь – ведь больше некому было о них помнить.

Заметив знакомое лицо, я приникла ближе к окну, и на стекле от моего дыхания остались запотевшие пятна. Бойкая черноволосая девчонка что-то увлеченно рассказывала другим. Рядом с сестрой Николаса спала овчарка; время от времени она приоткрывала сонные золотистые глаза и проверяла, на месте ли ее маленькая хозяйка.

Я с усталой улыбкой следила за ними, пока не услышала шаги.

Улыбка исчезла. Сердце заколотилось где-то в горле.

Раздался тихий стук в дверь. Потом она начала медленно открываться, с легкостью сдвигая сооруженную мною конструкцию, и в мой маленький тусклый мир начал проникать яркий свет.

Напрягшись всем телом и кусая губы, я продолжала стоять на месте и смотреть в окно, ничего за ним не видя.

В нос ударил притягательный аромат свежеприготовленного мяса, а также снадобий, которые окончательно убедили меня в цели визита. В личности этого человека я тоже не сомневалась.

Отражение в окне явило моему взору высокую фигуру Николаса. В одной руке он держал большую свечу, в другой – сверток ткани, ботинки и деревянный поднос с мисками. Он рассматривал мое опухшее лицо в стекле.

Я мимолетно встретилась с ним взглядом и снова переключила внимание на компанию у костра.

Дверь бесшумно закрылась, и Николас принялся возвращать мебель на места. Он сдвинул кровать с легкостью, которой я позавидовала, ведь сама едва не надорвалась, пока передвигала ее. Мышцы на его руках при этом впечатляюще напряглись, но я яростно одернула себя от их созерцания.

Закончив, Николас немного потоптался. Видимо, подбирал слова или, напротив, думал, чем занять себя, чтобы не разговаривать.

– Все готово, – наконец сказал он.

Я коротко вздохнула, а затем повернулась и присела на край кровати, с которого хорошо просматривалась улица. Но стоило Николасу подойти сзади, и наши отражения тут же показались в стекле. Вопреки своему желанию, я не стала закрывать глаза. Он больше не увидит меня слабой.

Вот только договориться с самой собой было куда проще, нежели прийти к согласию с телом. Если в голове мне удалось навести сомнительный порядок, то тело предательски задрожало, когда пальцы коснулись завязок на задней стороне платья.

– Ты боишься, – тихо произнес он. Убрал руки. Посмотрел мне в глаза через отражение.

Я промолчала. Тишина служила ответом.

Николас тяжело вздохнул и наклонил голову.

– Я больше ничего не сделаю, клянусь. Понимаю, ты не хочешь меня видеть, и я бы не стал заставлять тебя, но моя мать сейчас осматривает ребенка. Скорее всего, она проведет с ним всю ночь, а твоими ранами нужно было заняться еще в полдень, – осторожно объяснил он, безуспешно пытаясь встретиться со мной взглядом. – Но если тебе страшно, то я могу уйти. Только скажи.

Мне было страшно и хотелось снова остаться в одиночестве, но…

– Больно, – едва слышно произнесла я.

Николас хмуро кивнул и начал развязывать тесемки, которые тянулись до самой поясницы, но он распустил их настолько, чтобы оставить обнаженными плечи и раны от плети. Пропитавшиеся кровью бинты вскоре оказались на полу.

Он шепотом выругался и замер.

– Придется зашивать заново.

Я прикрыла глаза и молча кивнула, собираясь с духом.

Долгое время мы сидели в напряженной тишине.

– Фрейя, – выдохнул он, вытягивая из раны черные от крови нити, – мне так жаль. То, что я сделал… было отвратительно. Ты через многое прошла. Я должен был отнестись к тебе с пониманием и быть сдержаннее, но потерял контроль и поддался эмоциям, хотя следовало все взвесить на холодную голову. Знаю, звучит как глупое оправдание, но так и есть. Тогда в моем представлении все было иначе. Но это зашло дальше, чем я думал. Я… хотел припугнуть тебя, да, показать, что происходит, когда не отдаешь отчета своим словам. Но я точно не желал причинять тебе такую боль, Фрейя. – Я подняла голову, и наши взгляды встретились. – Я ошибся. Прости меня.

Его извинения, его признания, такие человечные, настолько потрясли меня, что лишили дара речи. На мгновение, всего лишь на один миг я позабыла, кем являлась в этом доме.

– Зачем? – прошептала я наконец.

– Что?

– Зачем тебе мое прощение? Тебя не должно волновать, что я чувствую.

– Но волнует, – просто ответил он.

Повисшее между нами молчание было неловким, тягостным, но я, по крайней мере, перестала бояться Николаса. Однако боль от накладываемых стежков притупила все мысли. Я как могла терпела, но все равно то и дело вздрагивала и выгибала спину. В такие моменты Николас останавливался, давая мне время перетерпеть, и часто смазывал края раны какой-то успокаивающей мазью, что источала приятный аромат.

Когда плечо было зашито, мы оба облегченно выдохнули. Следующим испытанием стало лечение глубоких ран от плети, но я так устала, что глаза даже начали слипаться от успокаивающих движений Николаса и исходившего от него тепла.

Вдруг он нарушил тишину странной фразой:

– Я хочу заключить с тобой сделку.

Сонливость как ветром сдуло.

Я резко посмотрела на его отражение в окне, но он был сосредоточен на ранах.

– Какую еще сделку? – насторожилась я.

– Ты ведь не оставишь попыток сбежать, да? – слегка раздраженно спросил он.

Я даже не задумывалась об этом; в таком состоянии все равно бы далеко не ушла. Да и не было в этом никакого смысла: я не помнила дороги назад и вряд ли определила бы направление верно, не говоря уже о том, что не хотела подвергать риску волков.

Я неуверенно повела здоровым плечом.