– Семья, у которой я остановилась, очень добрая, и все прекрасно говорят по-английски.

Сейчас было бы самое время рассказать о примерке кимоно, но Фиона не хотела портить это прекрасное воспоминание – она так тепло и душевно провела вечер. Вместо этого она, не подумав как следует, выбрала более безопасную тему для разговора:

– И в течение дня со мной все время будет Гейб.

Ну, вчера же он возил ее в разные места, а потом забирал, как нежеланную посылку, которую предпочел бы вернуть отправителю.

– С Гейбом?! Кто такой Гейб? Я думала, ты будешь с Ютакой Араки!

Забавно, когда маме было нужно, ее вялость куда-то мгновенно испарялась. На этот раз Фиона вздохнула по-настоящему. Роковая ошибка…

– К сожалению, в семье у мистера Араки случилась тяжелая утрата, поэтому он не сможет быть моим наставником.

Мама, казалось, пребывала в шоке, потеряв дар речи по крайней мере секунд на пять, и на мгновение Фиона подумала, что этот разговор можно будет не продолжать.

– Так ты хочешь сказать, что столько пролетела просто так? Вот знала же, не надо было никуда ехать, я же тебе говорила!

– Мам, все в порядке. Мне предоставили другого наставника.

– Ну, ясное дело, предоставили, но он вряд ли сравнится с Ютакой Араки, да ведь?

Конечно, у мамы много свободного времени, и она нагуглигла информацию о нем. После того, как несколько недель она ныла, теперь вдруг решила восхищаться!

– Я правда думаю, что ты совершила ужасную ошибку…

– Он очень хороший фотограф. Я многому научусь.

– Кто? Разве можно найти с бухты-барахты равноценную замену?! Тебя пытаются надуть – дали кого-то, кто и рядом не стоял с самим Ютакой Араки. Ты знаешь, что его снимки выставлены в музеях и галереях по всему миру? Нью-Йорк, Бостон, Токио… – Фиона, уже не скрывая, закатила глаза; вчера она видела некоторые его работы. – Сидней, Торонто. Ну и скажи мне, кого нашли ему на замену?

Фиона взвесила все «за» и «против», и, хотя чаша весов склонилась не туда, куда хотелось бы, все же честность – правильная стратегия, и лучше все рассказать и покончить с этим. Никогда не знаешь, что может отвлечь мать от ее здоровья.

– Мой наставник…

О боже, она сейчас это скажет… Она смотрела прямо на экран, на дрожащие руки своей матери и ее хрупкую фигуру, сидящую в кресле с высокой спинкой, которое больше подходило пожилому, немощному человеку, а не женщине, которой нет еще и пятидесяти.

– Кто?

– Габриэль Бернетт.

Эта новость по-настоящему потрясла мать: сначала она замолчала, а затем, словно героиня мелодрамы, в ужасе схватилась за горло.

– Габриэль Бернетт! Человек, который разрушил твою жизнь! – Лицо матери исказилось. – Кажется, у меня спазм!

– Мама, ты не миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», у людей не бывает спазмов. И он не разрушал мою жизнь.

Просто немного изменил ее курс…

– Габриэль Бернетт… – Ее мать покачала головой. – Габриэль Бернетт… И что он сказал? Надеюсь, он извинился.

– Он меня не узнал, и ему не за что извиняться.

– Ой-ой-ой… Я все-таки думаю, это ошибка.

– Он очень хороший фотограф, и я могу у него поучиться.

– Ну, ты уже многому научилась у него в прошлый раз, правда же? Я-то думала, один раз на грабли наступишь…

– Мам, это было давно. – Фиона перевела взгляд на окно, сквозь края жалюзи пробивался яркий солнечный свет, словно пытаясь выманить ее наружу. – Мне было восемнадцать, и я была такая молодая и глупая…

Фиона почувствовала, как краска смущения заливает щеки. Боже, она была невероятно молодая и глупая. Такая наивная и такая нескладная. И да, из-за этого она изводила себя годами, не без поддержки мамы, любящей все излишне драматизировать. Пока Фиона не рассказала обо всем Аврил, которая смеялась над ней до упаду и сказала, что это совершенно нормальное поведение для подростка, который немного запутался, и что она должна перестать так волноваться по этому поводу. Все делают глупости в молодости. Ее точными словами были: «Да забей ты!»

Оглядываясь назад, Фиона все задавалась вопросом: возможно, если бы тогда ее мать отнеслась ко всему более рационально и взвешенно, то она могла бы гораздо раньше примириться с этим глупым эпизодом своей жизни и быстрее разобраться c последовавшим за ним буллингом в школе.

– Ну, просто будь с ним поосторожнее. Такие люди, как он, не меняются…

– Как я уже сказала, он меня даже не помнит. Так или иначе, мне нужно идти. Гейб заедет за мной, и мы поедем смотреть «Токийское небесное дерево».

Вообще-то он собирался прийти только к обеду, но маме не нужно было об этом знать – пусть думает, что у нее великолепное утро! Фионе не терпелось немного осмотреться: она ничего не видела ни в саду, ни в чайном магазинчике.

– Ты правда планируешь с ним поехать? Думаешь, это хорошая идея? Но ты же не собираешься влюбляться в него снова, да?

– Нет, мам. Я уже не глупая, впечатлительная девушка-подросток. Он даже меня ни капельки не привлекает.

– Ну, я все равно не в восторге. – Мама прижала руку к груди. – Мне кажется, у меня участилось сердцебиение.

– Мам, все с тобой в порядке. Сделай себе чашечку хорошего чая. Я говорила, что леди, у которой я остановилась, – мастер чая? Это целое искусство в Японии. И у нее свой чайный магазин. И она проводит чайные церемонии. Думаю, на это будет интересно посмотреть, да?

Ее мать фыркнула:

– Ага, очень интересно. Может, и мне привезешь чая. В конце концов, японцы – невероятно здоровая нация!

Фиона сдержала улыбку, радуясь, что ей удалось переключить разговор с мамой на другую тему.

Последние несколько минут беседы они разговаривали про чай, затем Фиона с огромной радостью попрощалась с мамой и поставила телефон на зарядку.

Ее раздражало, что мама считала, будто она снова может влюбиться в Гейба. Ей уже почти тридцать, и она уже не та импульсивная восемнадцатилетняя девушка! Гейб Бернетт сейчас не оказывал на нее никакого влияния. Она теперь слишком разумная и взрослая, чтобы попасться на удочку его внешности и обаяния, которые он успел подрастерять.

Окончательно проснувшись, Фиона, заведенная после общения с матерью, встала и быстро оделась. Звали свежий воздух и солнечный свет.

Захватив с собой фотоаппарат, она осторожно спустилась по лестнице и вышла из дома, нигде не заметив никаких признаков жизни. Перейдя на другую сторону улицы, она быстро сделала пару снимков прекрасного пейзажа, и только потом заметила, что в окне чайного магазинчика стоит Сэцуко и ее подзывает.

В следующую минуту она была у двери.

– Доброе утро, Фиона-сан! Хорошо спали?

– Хорошо… пока мама не позвонила.

Она попыталась скрыть чувство досады, от которого внутри у нее было тяжко и неприятно. Сэцуко, наверно, этого не одобрит… Японские семьи славятся тем, что в них принято заботится о старших, и она сама, казалось, очень близка с матерью.

Ясные темные глаза Сэцуко изучали ее лицо.

– Все хорошо? – спросила она в своей деликатной манере.

– Просто прекрасно… – сказала Фиона, теперь уже виновато. Мама у нее была не такая уж плохая, просто одинокая и страдающая от скуки женщина – именно из-за этого она сосредоточила все внимание на своем здоровье и единственной дочери.

Сэцуко подняла изящную бровь:

– Думаю, вам нужна чашка чая. Пойдемте!

Она повернулась и направилась в магазин.

Сэцуко поспешила в открытую дверь, даже не останавливаясь и не проверяя, следует ли Фиона за ней. Девушка зашла, осмотрелась и поразилась причудливому интерьеру. Как будто попала в прошлое! В этом маленьком, но идеально оформленном магазине царила атмосфера безмолвия. Больше всего Фиону поразило то, что все было сделано из натуральных материалов: от обшитых деревянными панелями стен и бамбуковых табуретов до обитых материей мягких скамеек из темного дерева и льняных занавесок рядом с (уже ей знакомыми) ширмами сёдзи. Через большое эркерное окно мягко лился свет, делая видимыми пылинки, что кружились в воздухе, будто крошечные феи. Одна стена магазина от пола до потолка была заставлена стеллажами: на полках стояли большие черные лакированные банки с чаем, на каждой из которых – изящные золотые надписи на японском, обещающие секреты и волшебство. На небольшом прилавке напротив лежали маленькие открытые мешочки, полные разных чаев, свернутых, как крошечные гусенички, кусочки коры и сушеные травы – от них исходили ароматы жасмина, дыма и трав. Это место напоминало пещеру волшебника, где колдовские смеси подавали в изящных чайниках, покрытых бледно-голубой, зеленой и бронзовой глазурью, разливая их по фарфоровым чашкам, которые так приятно держать в руках.

Сэцуко находилась в соседней комнате – крошечной, можно сказать, примитивной кухне с плитой размером со сковороду, полной раскаленных углей, на которой стоял большой медный чайник. Фиона никогда не видела ничего подобного и не могла себе представить, как Сэцуко умудряется работать в таком маленьком помещении, хотя оно было прекрасно организовано – все аккуратно разложено на бамбуковых полках. Из современных предметов были лишь электрическая рисоварка да калькулятор, что лежал около бамбуковой чаши и деревянной посуды.

Сэцуко поставила на красный лакированный поднос матово-черный чайник с изогнутой бамбуковой ручкой и две чашки, покрытые по краям бирюзовой глазурью, которая к низу переходила в темно-синюю. Налив из большого медного чайника кипяток в заварочный чайник, она жестом пригласила Фиону следовать за ней к одному из столиков. Оттуда открывался вид на другую сторону здания, в тайный сад, скрытый пологом зеленого кустарника.

Как только она села за столик, то вся тяжесть свалилась с плеч, ослабла вся та давнейшая боль, которую ее матери всегда удавалось разбудить. Находиться здесь было все равно что скрываться в убежище, отгороженном от остального мира и связанных с ним забот.

– Как красиво! Тут так… – она не могла подобрать слова. Романтично, неземно, так традиционно. Сэцуко разлила чай по чашкам и протянула одну Фионе.

– Это место, где можно размышлять или просто побыть. Или поговорить и поделиться тем, что на душе…

Фиона изучала бледно-зеленую жидкость, пар доносил аромат травы и сосны. Поделиться… Она редко это делала.

– Это моя чайная смесь, – сказала Сэцуко, обхватив чашку ладонями и кланяясь Фионе. – Здесь содержатся сорта зеленого чая канаямидори и саяма каори.

– Мне нравится… как вы их называете? – Она указала на чашки без ручек.

– Чаван. Или чашка матча.

Сэцуко обратила взор в свою чашку, олицетворяя смирение и уважение, и между ними воцарилось молчание. Тишина в комнате создавала завораживающее ощущение спокойствия. На лице Фионы появилась улыбка:

– Теперь мне захотелось вам кое-что рассказать…

– Вы не обязаны мне ничего рассказывать! Я просто хотела, чтобы вы ощутили покой.

Фиона изучала свою скромную хозяйку.

– И вам это удалось… Благодарю!

– Я знаю, каково это – чувствовать себя… не в своей тарелке.

– Вы знаете? – Фиона удивилась. Сэцуко, казалось, была воплощением безмятежности.

Грациозно наклонив голову, она улыбнулась от того, что Фиона ей не поверила.

– Когда мы вернулись в Японию, я была подростком. Американским подростком. Ненавидела родителей за то, что они увезли меня от всего мне знакомого. Япония казалась чужой и другой, хотя в чем-то знакомой. Это выбило меня из колеи, но вместо того, чтобы учиться, я сопротивлялась… Сопротивлялась всему. Думаешь, Маю непокорная… – Она засмеялась. – С ней-то легко… Чтобы угомонилась я, потребовалось много времени. Чтобы я поняла, что это мой дом. Поняла, что традиции приносят умиротворение и гармонию. Я очень усложнила жизнь своей матери.

Фиона подняла брови. Сэцуко казалась такой спокойной и нежной, что в это было трудно поверить.