Ей было около тридцати, она жила в Лондоне и искала способ говорить о политике через искусство. Однажды Рэй увидела объявление с предложением принять участие в феминистском арт-фестивале. «Это было в 2014 году, за четыре дня до того, как я узнала, что беременна», – рассказывает она. До Брекзита оставалось несколько лет. Партия независимости Соединенного Королевства (UKIP), выступавшая за ужесточение миграционной политики и выход Великобритании из Евросоюза, в то время регулярно попадала в сводки новостей. «Казалось, что UKIP – это несерьезно, ведь [ее лидеры] постоянно несли какую-то чушь», – говорит Мэлоун. Одержимость партии традиционными гендерными ролями натолкнула ее на мысль устроить тематическое танцевальное выступление в стиле свинг, так что она приступила к реализации своего замысла вместе с еще одной театральной режиссеркой, собиравшейся организовать UKIP-кабаре.

Беременность стала для Мэлоун шоком. «Это было довольно жестко, – объясняет она. – Врачи думали, что у меня внематочная, – такие сильные боли я испытывала. Оказалось, что там киста размером с апельсин». Тогда же Мэлоун узнала, что у нее эндометриоз. Ей объяснили, что если она не сохранит этого ребенка, то, скорее всего, не сможет иметь детей в будущем. А ей очень хотелось стать мамой.

Мэлоун – миниатюрная женщина с бледной кожей и руками художницы, которые все время заняты: что-то вышивают или просто жестикулируют. Когда она рассказывает какую-нибудь историю, то вся светится, и в такие моменты чувствуется обаяние Мэлоун, которым полны ее театральные постановки.

Все время своей беременности она танцевала, носила пышный парик и наряды с преувеличенно феминными силуэтами, воплощая и одновременно высмеивая стереотипные представления о женственности, которые ей навязывали всю жизнь. «Вот почему моя дочка родилась такой музыкальной», – смеется она. Тогда она воплощала в жизнь свой первый проект политического театра, над которым работала вместе с разными группами активистов – их число увеличивалось по мере того, как британские политики делали все более и более дикие заявления. «Один из членов совета UKIP сказал, что наводнения происходят из-за геев, и мы решили, что в нашей постановке должна участвовать труппа мужчин-геев, поющих „It’s Raining Men“»^[58]. Мэлоун и ее единомышленники приехали со своим кабаре в родной город Найджела Фаража, основателя и лидера UKIP. Узнав, что тот находится в пабе неподалеку, они попробовали зайти туда, танцуя конгу^[59]. В паб активисток не пустили, зато Фараж сам вышел из заведения и начал с ними ругаться. Потом он рассказал журналистам, что на него якобы напали леваки, преследующие его детей. Мэлоун вспоминала, что Фараж назвал их «подонками» на страницах Daily Mail^[60].

После возвращения в Лондон участники кабаре собрались, чтобы обсудить все, что произошло. На встречу заявились члены ультраправой националистической группировки Britain First («Британия превыше всего») и попытались их запугать. «Помню, как говорила себе: „Не нервничай, это вредно для ребенка“, – рассказывает Мэлоун. – Парни из Britain First говорят нам: „Мы вам покажем, как пугать чужих детей“. „Зачем ты преследуешь детишек, ведьма-левачка?“» Однако ее подруги объяснили членам Britain First, что среди них даже есть беременная женщина. «А мы такие: „Да нет, она хорошая“».

«Таким вот был мой путь к материнству», – говорит моя собеседница. «Хорошая мать», «плохая мать» – мысли, связанные с этими клише, преследовали Мэлоун. Сама она выросла в «довольно патриархальной семье», теперь же ей предстояло одной воспитывать ребенка, и было нервно. Кроме того, не давал покоя стереотип о женщинах из рабочего класса, которые заводят детей исключительно для того, чтобы получать социальное пособие.

Мэлоун родилась в Северном Уэльсе, она младшая из шести детей. К тому времени, когда девочка появилась на свет, ее родители достигли относительно устойчивого экономического положения, но все равно продолжали считать себя рабочим классом. Отец Мэлоун был преподавателем английского и тренером по скалолазанию, мать в юности бросила школу и нашла работу, связанную с искусством. «Мы все вполне творческие люди, и я думаю, что это передалось нам от мамы, которая работала в художественном магазине, когда ей было шестнадцать», – рассказывает Мэлоун. Отец также способствовал приобщению детей к творчеству. Поэт Джон Купер Кларк, учившийся английскому у отца Мэлоун, вспоминал, что эти уроки вдохновили его начать писать стихи. Ученикам Джон Мэлоун говорил: «Пишите, как великие мастера, но пишите о том, что знаете». Эти же слова стали девизом Рэй Мэлоун в театральном искусстве.

Работать в искусстве нелегко, отмечает Мэлоун. Она рассказывает, что во время беременности задавалась вопросом: «А я точно смогу обеспечить дочку? Сама-то я могу неделю жить на фасоли и хлебе, но нельзя морить голодом ребенка из-за того, что его мама хочет сделать театральную карьеру».

Отцом ребенка был человек, с которым Мэлоун в то время находилась в близких отношениях (они вместе руководили театральной труппой), воспитывать сына или дочь они собирались вместе. Однако вскоре их союз распался. Осознав, что после рождения ребенка ей потребуется больше денег, – и ужаснувшись ценам на жилье в Лондоне, – Мэлоун на восьмом месяце беременности решила переехать в Шеффилд, чтобы быть поближе к сестре.

Сестра помогала Мэлоун и ходила за покупками, а та, в свою очередь, присматривала за ее детьми. «Сразу после рождения ребенка женщина очень уязвима, – отмечает Мэлоун. – Время от времени вы ходите на прием к врачу, который спрашивает, все ли у вас в порядке и нормально ли ваш ребенок спит по ночам. Но никто не спросит: „Как вы справились с переездом в другой город за три тысячи километров, где никого не знаете, с младенцем на руках, не имея при этом никакого представления о том, чем заниматься всю оставшуюся жизнь?“» Политическая ситуация только усугубляла положение Мэлоун. Брекзит расколол британское общество. К тому же Мэлоун скучала по своим единомышленницам, с которыми делала политическое кабаре.

Незадолго до первого дня рождения Нолы (так Мэлоун назвала дочь) ей позвонил друг из театра и предложил поставить «Бурю» Шекспира в Греции. В итоге Мэлоун руководила женской театральной труппой на острове Лесбос, пока маленькая Нола сидела у нее на коленях. Это была идиллия: «Меня окружало множество женщин, которые всегда могли присмотреть за моей дочкой, пока я руководила постановкой под открытым небом».

Но после спектакля Мэлоун и Нола вернулись в свой старый дом, расположенный «в общем-то, у черта на куличках». От него до Манчестера 20 минут на поезде, но проделывать такой путь с маленьким ребенком было тяжело. «Я оказалась в изоляции», – говорит Мэлоун. Ей не нужно было платить за жилье и ходить на работу, но жизнь в полном одиночестве угнетала женщину. Она отмечает, что «не у всех получается „правильно“ завести ребенка», так, чтобы были партнер и ипотека. «Если вы занимаетесь искусством, вам часто кажется, что ваш род занятий – это роскошь, что вы словно играете чью-то роль», – говорит моя собеседница. Мэлоун изучала театральное искусство в аспирантуре и не хотела бросать карьеру, в которую вложила столько сил и времени. Но, отмечает она, «тут передо мной встал серьезный вопрос, с которым сталкиваются многие актеры: а как долго я смогу продолжать жить таким образом?» За несколько лет до этого она поработала в России гувернанткой в богатой семье, насмотрелась на разные проявления богатства, но это лишь больше вдохновило ее продолжать заниматься творчеством. «В мире искусства все реже и реже слышатся голоса людей из рабочего класса», – объясняет свое решение Мэлоун.

Поэтому, когда ей снова представилась возможность поставить «Бурю», на этот раз в Лондоне, она пришла в восторг. Нола могла быть поближе к отцу, а Мэлоун получила возможность заработать. Поначалу, правда, сводить концы с концами в Лондоне было почти невозможно: «Какое-то время я делила дом с другими людьми, но жизнь в крохотной комнатушке с двухлетним ребенком оказалась настоящим кошмаром». Потом она фактически оказалась бездомной, работая домработницей то у одной семьи, то у другой. «Это был очень, очень большой стресс, – вспоминает Мэлоун. – Куда нас занесет дальше, мы не знали. Денег не было. Мы были сами по себе».

Она жила на «универсальный кредит» (так называется новая британская программа помощи малоимущим) и перебивалась случайными подработками – «всем, что под руку попадется». Кроме того, ей помогал отец девочки. Однако для того, чтобы жить рядом с ним, Мэлоун с Нолой пришлось перебраться «в очень богатый район Лондона, где мы чувствовали себя совсем нищими». Если вы получаете «универсальный кредит», на вас смотрят как на прокаженных (особенно в богатом районе, отмечает Мэлоун). Кроме того, никто не считает воспитание ребенка «настоящей» работой. «Я попыталась отдать дочку в ясли, но мне сказали: „Это будет стоить 150 фунтов в месяц“», – рассказывает Мэлоун. Работница яслей стала задавать дополнительные вопросы, касающиеся финансового положения моей собеседницы, и Мэлоун объяснила, что получает «универсальный кредит», но ее бывший партнер работает учителем: «И тут эта женщина из яслей заявляет мне по телефону: „Вот если бы вы работали, у вас были бы деньги“. Это было как ножом по сердцу… все равно, что назвать человека отбросом общества».

В тот период, когда Мэлоун часто меняла место жительства, местный совет предложил помочь ей с переездом в Бирмингем. В Лондоне размер пособия на жилье часто оказывается ниже, чем стоимость аренды, поэтому для многих единственным выходом оказывается переезд в другой город. Правда, живя в Лондоне, Мэлоун могла хотя бы рассчитывать на помощь бывшего партнера. «Но мы тратим столько денег на аренду… – говорит она. – Я периодически думаю: „Господи, на что бы мы могли потратить эти деньги, если бы не нужно было платить за аренду? Может быть, я наняла бы учителя музыки для дочери? Или мы смогли бы съездить в отпуск?“»

Однако, приступив к поискам работы на полную ставку, Мэлоун столкнулась с новыми трудностями. Чтобы продолжать получать «универсальный кредит», необходимо периодически посещать центр занятости. Кроме того, по мере взросления ребенка требования к получателю пособия становятся все более жесткими. К тому моменту, когда Ноле исполнилось три года, Мэлоун должна была параллельно искать постоянную работу и регулярно встречаться со «специалистом по занятости». Хотя Нола ходила в школу, забота о ней отнимала слишком много сил, и Мэлоун начала задаваться вопросом, стоит ли ей вообще искать работу. Она отмечает, что родители находятся под непрерывным прессингом: «У женщин забирают детей, а виной всему то напряжение, которое они постоянно испытывают: из-за бедности, из-за режима жесткой экономии, из-за той ужасной ситуации, в которой мы все оказались. Я окончила аспирантуру, но мне все равно приходится очень трудно. Об этом тяжело рассказывать. Ни одна женщина не хочет, чтобы ее считали плохой матерью»^[61].

* * *

Любовь – женская работа. Девочкам твердят об этом с самого рождения; в детстве их наряжают в розовый, цвет Дня святого Валентина. Пока они растут, их всевозможными способами убеждают, что они должны внимательно относиться к людям вокруг, улыбаться, радовать глаз. Устойчивость гендерных ролей прежде всего обеспечивается институтом семьи, который даже в нашу якобы постфеминистскую эпоху вращается вокруг неоплачиваемой работы по уходу за другими людьми. А если женщина не способна должным образом выполнять эту работу, говорит Рэй Мэлоун, ее обвиняют в том, что она «плохая мать», а это часто значит «плохая женщина»^[62].