– Пойдём, провожу, – она встала легко, будто была моей ровесницей, и пошла за мной следом в прихожую. – Ты извини, переночевать не приглашаю. У меня, кроме гостиной, только спальня и кухня, – и, видя недоумение на моём лице, пояснила. – Дом этот школе нашей принадлежит. Так-то он большой, но мне полагается только половина. Вторая пока пустует. Вот что, ты с утра иди в администрацию – это без толку, но сходить надо. А потом ко мне в школу зайди, я с тобой до монастыря прогуляюсь. Ну всё, иди!

И она легонько подтолкнула меня в спину.

В своём номере я приняла душ, умылась и забралась под прохладную, кажется, даже крахмальную простыню. И уже засыпая, подумала: а ведь похоже, тётушка не знает, где похоронен прадед. Вот почему, интересно, она же родственница?

Розалия Львовна оказалась права: в здании городской администрации кипела жизнь, все занимались предстоящим праздником, и до моих вопросов дела не было никому. Я заглянула в пару кабинетов, где не было никого, в зал для совещаний, где толпа народу что-то лихорадочно обсуждала, в приёмную главы города, опять же пустую… В конце концов мне надоело без толку ходить по зданию, я поймала за рукав какую-то дамочку, примерно моих лет, и спросила угрожающе:

– Тут есть вообще кто-нибудь, кто занимается кладбищем?

Дамочка вытаращила на меня глаза и помотала головой.

– А какой у вас вопрос?

– Мне нужна его схема. Кладбища.

– А-а… Знаете… – она нервно оглянулась на вторую точно такую же особу, которая махала ей руками из конца коридора. – Знаете, вам надо обратиться к Ирине Ивановне Лотошиной. Только её нет сейчас, она в парке, сценой занимается. Вы сколько ещё в городе пробудете?

– Нисколько, – сумрачно ответила я. – Сегодня уеду.

– А вы напишите запрос! На нашем сайте, я вам сейчас и адрес дам!

Она нацарапала в моём блокноте сайт администрации и упорхнула, освобождённая.

Музыкальная школа находилась на территории того самого парка, так что по дороге я подошла к сцене и попыталась высмотреть эту самую Ирину Ивановну, как её, Лотошину. Но не преуспела: на помосте и вокруг него мельтешили мужики самого работяжного вида, в комбинезонах и тяжёлых ботинках. То ли женщины там не было (ну мало ли, перекусить отошла или попросту смылась по личным делам), то ли она успешно маскировалась. Ну и ладно, всяко сейчас с ней говорить было бы бессмысленно, даже если пресловутая схема у неё и есть. Во что я постепенно верить переставала…

При моём появлении Розалия Львовна взглянула на часы и спросила:

– Ну что, в администрации ничего нет?

– Может, что-то и есть, но нету никого, кто бы знал, что и где искать, – отрапортовала я.

– Ладно, пойдём, прогуляемся до монастыря. Я вроде на сегодня здесь всё сделала, что собиралась, теперь займусь своими церковными обязанностями.

Тут я вытаращила глаза.

Церковные обязанности? Да ладно!

Заметив моё изумление, тётушка грустно усмехнулась:

– Да-да, я вполне православная. Имя и отчество мне достались от отца, а вера – от мамы. А ты думала, почему твоя бабушка обо мне вспомнила только на смертном одре?

– Не знаю. То есть, я об этом пока не думала!

– Потому что, когда моя мама вышла замуж за Льва Михайловича Науменко, семья её не одобрила. Моя мама была двоюродной сестрой твоей бабушки, – пояснила Розалия Львовна. – Потом как-нибудь поговорим об этом.

«Потом как-нибудь чаще всего означает никогда, – подумала я. – Выходит, и родственница она не такая уж дальняя, и скелетов в наших шкафах куда больше, чем я могла заподозрить. Впрочем, ещё месяц назад я и одного-то предположить не могла!»

Тем временем тётушка убрала в верхний ящик стола стопку расчерченных листков, достала из сумочки зеркальце, поправила помаду, защёлкнула сумочку и встала.

– Ну что, идём?

И опять по дороге её останавливали, задавали вопросы, о чём-то рассказывали. Это было уже привычно, и, наверное, как-то соотносилась с теми самыми «церковными обязанностями», о которых Розалия Львовна упомянула раньше.

Ладно, меня это не касается, в конце-то концов… В четыре часа идёт автобус от здешней автостанции в Тверь, значит, уж к последней-то «Ласточке» на Москву я точно успею. И всё, баста, хватит с меня этих мелких провинциальных секретиков!

Занятая своими мыслями, я даже не поняла, что Розалия Львовна о чём-то меня спрашивает.

– Простите, прослушала.

– Ты не сказала вчера, что было в банковской ячейке, – повторила она. – То есть, не говори, если не хочешь…

– А! Представьте себе, я не знаю. Решила сперва поехать сюда, вот завтра пойду в банк. Ну, вряд ли там какие-нибудь невероятные ценности…

– Твоя бабушка была женщиной… неожиданной, – усмехнулась Розалия. – Так что я бы ничему не удивилась. Ну вот, мы пришли.

Знакомую уже мне калитку для нас открыли. Не то чтобы настежь или очень приветливо, но на территорию монастыря впустили и поздоровались.

– Значит так, пойдём сперва в храм, а потом я загляну к матушке Евпраксии и попробую тебя с ней познакомить, – сказала тётушка деловым тоном. – Или, если хочешь, посиди вот тут на скамеечке, полюбуйся на розы.

– Я уж лучше с вами, а то выставят за ворота, я и мяукнуть не успею.

Комментировать это Розария не стала, но некоторое неодобрение на её лице прочиталось легко.

В храме я сразу прилипла к иконостасу, украшенному удивительно красивой резьбой по тёмному дереву. По счастью, её не вызолотили, это бы убило всю тонкость работы. Стояла, рассматривала все эти виноградные лозы и загадочных зверей, когда позади раздался негромкий голос.

– Это вы хотели повидать матушку Евпраксию?

Повернувшись, я увидела знакомую женщину в монашеской одежде. Ну да, сестра Агафья, вчера мы с Розалией её видели на улице.

– Да, я.

– Пойдёмте, матушка вас примет.

– Подождите, мне надо предупредить Розалию Львовну…

– Не беспокойтесь, ей скажут.

Уверенной походкой женщина повела меня по боковой дорожке, среди пышно цветущих чайных роз, кустов алых и рыжих георгинов, высоких стеблей дельфиниума, и вывела к небольшому одноэтажному домику, выкрашенному белой краской. Окна домика украшали сказочной красоты наличники, и я мысленно дала себе пинка: не забыть сфотографировать, когда буду уходить. Если получится, конечно.

Забегая вперёд, скажу: не получилось. Монахиня дожидалась меня у дверей, а фотографировать при ней было отчего-то неловко.

Визит к настоятельнице оказался напрасным: да, сёстры ухаживали за могилами вокруг кафедрального собора, но вглубь территории никогда не забирались.

– Им работы и так хватает, – сказала мне высокая худая старуха, одетая во всё белое; плат подчёркивал тёмную кожу лица, будто навсегда сожжённого солнцем. – Если хотите заказать поминовение, обратитесь в соборе к отцу Василию, а более ничем помочь не могу.

Она чуть склонила голову, и я сама не заметила, как меня вынесло из строгого, даже аскетичного кабинета.

Дорога домой была долгой, и у меня оказалось достаточно времени, чтобы подумать о прошедших двух днях. И совсем не все мои мысли были радужными и приятными.

Для начала – почему я сразу, едва прочитав бабушкино письмо, не задумалась над её ценными указаниями? Ну, в самом деле: прадед умер чуть ли не сорок лет назад. Что, нельзя было выбрать время, съездить в Бежицы и сходить на могилу? Ладно, в последние годы бабушка, конечно, уже не так была активна, но раньше-то? До моего рождения, например? Ну, а уж если не съездила сама, а отправила меня, что, не могла написать хоть примерно, где это захоронение искать?

Хорошо, оставим этот вопрос, зададимся другим.

Почему я так безропотно потратила кусок своего отпуска, ни звуком не возразила, а села в поезд и отправилась в Бежицы? Конечно, мне было любопытно посмотреть этот городок, вроде бы в детстве я даже слышала о нём, но… Честно говоря, не настолько любопытно!

Приходится сделать вывод: привычка всегда слушаться бабушку отлично укоренилась; цветы бы на балконе у меня так укоренялись…

Поехали дальше: почему она так пренебрежительно написала о Розалии Львовне? Отличная тётка, умная, обаятельная, образованная. И специальность у нас почти одна и та же… Чем не нравилась бабушке та ветвь семьи? Я ведь даже не знала, что у меня есть родственники в Бежицах.

Поправка: я считала, что у нас с мамой вообще нет никаких родственников. Вот была бабушка, она умерла. Вот был когда-то мой отец, он нас бросил и исчез. Всё, finita, поезд дальше не идёт. А оказывается, есть Розалия, были её родители… Может, и ещё кто-то есть?

Что же, можно подвести промежуточный итог. Бабушкино поручение я не выполнила, так сказать, по техническим причинам. Будет случай – съезжу ещё раз, не будет – ну, извините. Молебен я заказала, денег на ещё несколько служб оставила, отец Василий сказал, что этого довольно.

Зато у меня теперь есть тётушка, и это очень радует.

Мы с Розалией Львовной распрощались самым милым образом, обменялись электронными адресами и договорились созваниваться и списываться.

Следующий вопрос: что рассказывать маме? Она – существо нежное, бабушка её оберегала от всех дуновений, так что мама моя не в курсе, как платить за квартиру, записываться к врачу, включать стиральную машину или нанимать домработницу, если имеющаяся решит уволиться. С другой стороны, никаких ужасов со мной не происходило, а маме пора вылезать из уютной раковины и посмотреть на окружающий мир. Так что – принято, расскажу всё и в подробностях!

Приняв это судьбоносное решение, я уселась поудобнее на жёсткую лавку поезда и включила электронную книгу. За время дороги от Твери до Москвы как раз дочитаю детектив!

Домой я ввалилась уже в начале десятого вечера, изрядно уставшая и проголодавшаяся. Было темно и тихо, на что я не сразу обратила внимание.

– Мам! Ма-ам! Я приехала!

Тишина.

– Мам, ты спишь, что ли?

Тишина.

Заинтересовавшись, я скинула кроссовки, влезла в тапочки и пошла проверять: спит? сидит в наушниках и смотрит кино? Болтает по телефону? Все варианты было не слишком реальными, но мало ли… Пробежав по квартире, я вернулась к входной двери озадаченная: дома никого не было.

Сейчас – я глянула на часы – без двадцати десять.

Мама никогда на моей памяти не бывала вне дома в такое время одна, без меня или бабушки. И что, скажите, произошло за два дня, пока меня не было? Пора волноваться?

Развить эту идею мне не пришлось: в замке повернулся ключ, и моя дорогая пропажа впорхнула в квартиру, весёлая, разрумянившаяся, пахнущая духами. С букетом в руках!

Увидев меня, мама вздрогнула, вся словно сжалась, и с лица её пропала живость, будто и не было.

– Добрый вечер, дорогая, – сказала она, растянув губы в улыбке. – А я думала. Ты ещё на пару дней останешься… там.

У-у-у, кажется, в наследство от бабушки нам остались не только загадочные распоряжения, но ещё и куча комплексов. Как же это я раньше не замечала, насколько мама задавлена этой властностью, жёстким распорядком, правилами, от которых нельзя отступить ни на шаг?

Или не хотела замечать? Мне-то эти правила жить не особо мешали…

– Привет, ма! Какая у тебя красота! – я наклонилась, чтобы понюхать цветы, и с сожалением выпрямилась. – Нет, не пахнут… Но всё равно очень красивые.

Букет и в самом деле был подобран с большим вкусом и весь словно светился осенним солнцем: мелкие оранжевые розы, жёлтые герберы, рудбекии…

Положив букет на столик, мама медленно вошла в гостиную и села в кресло. Как была – в уличных туфлях, с сумочкой, которую она сжимала в руках, словно заслоняясь ею… от меня? Я продолжила болтать, словно ничего не замечала.

– Надо вазу пошире подобрать, чтобы им было удобно стоять. Хотя ладно, потом. Есть хочу до ужаса! Ты ужинать будешь?

Не дожидаясь ответа, я прошла на кухню, раскрыла холодильник и замерла, уставившись на полки.

– Цветная капуста… не то. Котлеты… тоже не то. Бутерброды… да ну их. О! Пельмени! Мам, ты будешь пельмени?