Илмарт нахмурился пуще. Ему особенно не хотелось подозревать Руби в обмане, потому что она была ему симпатична – из-за общего чувствования характера карт. Но именно от того, что она была ему симпатична и ему не хотелось её подозревать, он включил свою паранойю на полную мощь – жизнь в Мариане приучила его к тому, что симпатизировать женщине может быть смертельно опасно.

Включенная на максимальный режим паранойя дала ошеломительные результаты: Илмарт вынужден был признать, что лишь однажды видел в поведении Руби признаки жертвы насилия – в той сцене у ворот с её отцом.

Совершенно точно она ни разу не демонстрировала ничего подобного до – он бы заметил, непременно заметил, как обратил внимание на эту черту в Олив буквально в первую же встречу, чуть ли ни на первый же взгляд.

Всё, что он вспоминал после той ситуации о ворот, тоже не несло за собой соответствующих смыслов.

«Когда я уронил те книги, она просто продолжала рисовать, – мысленно перечислял он обнаруженные сегодня странности. – И когда я чуть не упал на неё раньше, она совсем не испугалась».

Он был уже почти уверен, что она притворялась в тот раз – но всё же существовал крохотный шанс, что, сталкиваясь с насилием со стороны отца, она сохранила притом доверие к другим людям и даже к мужчинам. Во всяком случае, Илмарт допускал, что такой шанс есть.

«Но зачем ей? – удивлённо спрашивал себя он. – Неужто так хотелось выскочить за Тогнара?»

Как ни крути, он не мог придумать другого варианта. Руби не могла не знать, что они приложат все силы, чтобы вырвать её из рук отца – так или иначе, бьёт он её или нет. Изображать жертву насилия стоило только в том случае, если она желала форсировать процесс, вынудить какого-то из них – Райтэна или Илмарта – на немедленные действия.

Илмарт был из людей, которые, если бы и начали действовать в такой ситуации, то предпочли бы убить агрессора, не задумываясь о последствиях.

Райтэн был из тех, кто просто бросится вперёд – защищать. Как придётся.

«Чего он вообще тогда заговорил про брак?» – попытался вспомнить Илмарт, но тот разговор уже выветрился из его памяти.

«Итак, моя рабочая версия, – постановил он сам в себе, – что она пыталась спровоцировать Тогнара на защиту».

Эта версия требовала проверки, и Илмарт не стал медлить.

Он с деловым видом встал и прошёл к двери – как будто собирался выйти – но уже у самого выхода обернулся. Руби спокойно работала.

Он сделал шаг к ней, словно что-то забыл спросить, и, положив руку ей на плечо, начал:

– Руби…

Она чуть вздрогнула – как вздрогнул бы каждый человек, к кому неожиданно притронулся кто-то со спины, – аккуратно дорисовала линию и повернулась к нему с вопросительным:

– Ил?

– Слушай, иди-ка сюда, – позвал он, словно хотел ей что-то показать.

Она чуть нахмурилась, отложила кисть, встала, вопросительно огляделась по сторонам и так не нашла, к чему именно он пытается привлечь её внимание.

Одним резким движением он толкнул её на дверь спиной и прижал к ней за шею. Она было вскрикнула от страха и неожиданности, но его удушающий захват не очень-то способствовал крикам.

– Тебя ни разу в твоей жизни никто не ударил, – спокойно и холодно сказал Илмарт.

Он не был уверен в этом на сто процентов, но его наблюдений было достаточно, чтобы перейти к жёсткому допросу.

Руби, жалобно моргая, забилась под его захватом, пытаясь вырваться. Обеими руками она вцепилась в его запястье, но не смогла его сдвинуть – их силы были слишком очевидно неравными. В глазах её стояла откровенная паника; кажется, она даже заплакала.

– Твой отец никогда не поднимал на тебя руку. – Медленно, вбивая каждое слово как гвоздь, утвердил Илмарт, после чего грозно рыкнул: – Так?!

Она лишь моргала мокрыми от слёз ресницами, глядя на него с ужасом.

Он отпустил её шею, давая, наконец, нормально вздохнуть – она тут же вскинула руки, пытаясь прикрыть пострадавшее место, – и перехватил её за плечи.

– Так?! – надавил он, выражая тоном угрозу.

Беспомощно, тонко всхлипнув, она кивнула.

Илмарт перевёл дух даже с некоторым облегчением – если бы она оказалась невиновна, его поведение, определённо, было бы в высшей степени неприемлемым, и во время всей этой сцены ему внутренне было страшно от мысли, что он из-за пустой паранойи набросился на бедную девушку.

Признание, пусть и такое вялое, превратило бедную девушку во врага – а с врагами можно и должно не церемониться.

Тем не менее, выбив то, что хотел узнать, он отпустил её – она тут же сползла по двери вниз и, жалобно рыдая, обхватила руками своим колени.

С минуту Илмарт наблюдал эту истерику, затем жёстко сказал:

– Ты нарочно изобразила испуг перед отцом, чтобы спровоцировать Тогнара. Так?!

Она вцепилась в колени отчаяннее, пряча в них лицо.

Илмарт остался безучастен к её страху.

– Я задал вопрос, – холодно напомнил он и поднажал: – Уверена, что хочешь вернуться в прежнее положение?

Она, испугавшись, попробовала было отшатнуться от него – но ей было некуда, сзади спину подпирала дверь, сбоку – шкаф.

Вдохнув побольше воздуха – мысль о том, что её снова начнут душить, явно наполнила её ужасом, – она тихо подтвердила:

– Так.

Илмарт отстранёно отметил, что с жертвой ему несказанно повезло: она явно не была готова к допросу и не умела выносить даже банального психологического давления.

В Мариане подобные признания и пытками-то не всегда удавалось выбить.

«Слюнтявые анжельцы!» – подумал было он и мысленно запнулся.

К презрению, которое им овладело, неожиданно примешалась жалость, потому что он осознал, что Руби не чета тем марианским женщинам, с которыми ему приходилось воевать.

Он почувствовал острое недовольство собой и даже вину – он отыграл эту сцену так, как будто имел дело с умелой марианской интриганкой, нарочно внедрённой врагами с целью убийства. А перед ним была простая анжельская девчонка, которая просто хотела окрутить богатого парня.

Ему сделалось мучительно жаль её – жаль в первую очередь потому, что она ничуть не походила на тех лживых, мерзких женщин, с которыми ему доводилось сталкиваться на родине. Стремление убежать от гнёта жёсткого отца под крылышко доброго и заботливого мужа в глазах Илмарта выглядело совершенно нормальным; и пусть Руби использовала гадкий и подлый метод, но, во всяком случае, её мотивы не казались ему преступными.

Он перегнул палку и был теперь недоволен собой.

– Да сядь уже нормально, – буркнул он, отходя вглубь комнаты, ближе к своему столу.

Бросив на него испуганный беспомощный взгляд, она, дрожа, поднялась на ноги и села на своё место, поникнув и спрятав ладони между коленей.

Сложив руки на груди, он мрачно рассматривал её и думал, что точно перестарался. За горло хватать однозначно не стоило. Хватило бы простого психологического нажима – она наверняка раскололась бы, может, не сразу, но после небольшой продуманной игры по нервам – точно.

Она, меж тем, совладала с рыданиями, и теперь дышала глубоко и медленно, пытаясь успокоиться.

Наконец, вытерла глаза ладонью, потом достала из кармашка платья платок и высморкалась. Немного посидела, глядя на свои колени, потом тихо спросила:

– Ты ему расскажешь, да?..

Илмарт задумался.

Взвесив все за и против, озвучил решение:

– Сама расскажешь.

Она вздрогнула и подняла на него испуганные молящие глаза.

– Я не смогу… – почти беззвучно прошептала она – он скорее угадал, чем услышал.

Он вздохнул.

– За свои поступки нужно уметь отвечать, Руби, – серьёзным тоном отметил он.

Она обхватила плечи руками.

– Как же я ему скажу?.. – наконец, в отчаянии воскликнула она.

– Как есть, – довольно жёстко парировал Илмарт, затем смягчился и добавил: – Тогнар ценит честность.

Всё лицо её сморщилось от стыда и ужаса.

Помолчав минуту, она сказала:

– Ты прав.

Лицо Илмарта прояснилось; у него отлегло от сердца. То, что она была готова признаться сама, возвращало ему возможность относиться к ней с симпатией.

В конце концов, люди совершают ошибки – им это свойственно.

И умение признать, что ошибся, – достойная черта.

– Лучше сегодня, сейчас, – посоветовал он, понимая, что в противном случае она измучает саму себя, снова и снова представляя себе сцену, которая сейчас так её ужасает.

Она тихо кивнула.

– Пойдём-ка умоешься, – почти дружелюбно предложил он, подходя к ней и помогая встать.

Она взялась за его руку, принимая помощь – он почувствовал, что ладони у неё в край холодные, и снова испытал укол совести при мысли, что был слишком уж жёсток.

– Я знаю, что такое не прощают, – спокойно отметил он. – Но мне жаль.

– Я понимаю, – просто ответила она, и ему стало легче от этой простоты.

6. В чём суть предательства?

В итоге Илмарт не только проводил Руби до дома Тогнаров, но и решил задержаться внизу, в гостиной – на тот случай, если Райтэн, против его ожиданий, отреагирует совсем уж бурно. Засев в угол с какой-то книгой, он не читал, а прислушивался к тому, что происходило наверху, в кабинете, куда после отлова профессора математики удалился Райтэн, – но, конечно, ничего не слышал.

Меж тем, Руби задержалась у дверей кабинета, мерно и медленно дыша и успокаивая себя. Её пугала сцена, которая ей предстояла, и она лихорадочно просчитывала, как стоит её провести.

«Меня, пожалуй, спасёт акцент на том, что он очень уж мне понравился, – решила внутри себя она. – Мужчины тщеславны».

Определившись со стратегией, она постучала, дождалась ответа и зашла.

– Руби? – отвлекаясь от бумаг, дружелюбно удивился Райтэн.

Со времени их скоропалительного брака они редко пересекались наедине – Райтэн носился с попытками разузнать что-то о нынешних политических интригах, а Руби была занята учёбой и проектом с картами. Пока что их отношения сдвинулись только в том, что они неловко и неуверенно перешли на ты – впрочем, настолько неуверенно, что оба отдавали предпочтение безличным конструкциям.

Так что Райтэн явлению жены весьма обрадовался, разулыбался вполне искренне, встал и сделал к ней несколько шагов.

Руби замялась: откровенная радость, которую она читала на его лице, сбивала её с линии поведения.

– Мне нужно… кое о чём поговорить, – наконец, изложила цель визита она.

Райтэн приглашающе развёл руками: мол, весь в твоём распоряжении, говори!

Руби открыла было рот – но тут же его и закрыла.

Задача, которая перед нею стояла, теперь казалось ей невыполнимой. Ещё минуту назад ей даже удалось выстроить в голове примерную фразу – что-то начиная с «это, на самом деле, ужасно, и я просто не знаю, как теперь быть» – но теперь оно совершенно не выговаривалось.

Заметив её затруднения, Райтэн тревожно нахмурился.

– Руби, – наконец, начал он, осознав, что она намерена и дальше молчать, – ты всегда можешь просто мне сказать, как есть. Я понимаю, – отметил он, – что наши отношения несколько… не определены. Но я хочу, чтобы ты знала, – спокойно и твёрдо утвердил он: – Вне зависимости от того, как мы выстроим наши личные отношения, ты моя жена, и я всегда буду на твоей стороне.

Райтэн редко брал на себя обязательства, когда речь шла об отношениях, но, если уж брал, не видел полумер.

Она невольно вскинула на него глаза, и, должно быть, это было фатальной ошибкой: потому что он смотрел на неё очень внимательно, серьёзно, но в глубине его взгляда она прочла и нежность, и заботу, и готовность защищать и бороться.