Совершенно беззвучно постучав пальцами по подлокотнику, Михар задумался. Ему пришла в голову мысль, что дочь, судя по всему, весьма неравнодушна к супругу – и эта мысль вызывала в нём глубокое удовлетворение от хорошо проделанной работы.

Руби с детства отличалась большим прагматизмом и логическим складом ума, и умудрилась дожить до двадцати пяти лет, ни разу не влюбившись. В целом, оно было и к лучшему – страсти юных девиц зачастую весьма разрушительно сказываются на их судьбе – но господин Михар всё же испытывал на этот счёт некоторое беспокойство, скорее от того, что опасался, что внезапное чувство проснётся в дочери катастрофически не вовремя и к объекту самому неудачному.

Теперь же выходило, что интрига складывается самым что ни на есть удачным образом: и Тогнар сам ринулся поскорее жениться, даже разыгрывать тщательно продуманные заготовки не пришлось, и дочь, судя по всему, прониклась к супругу симпатией.

Личное счастье дочери, безусловно, входило в число ценностей господина Михара, пусть и не было тем приоритетом, на котором он строил свои планы.

Таким образом, на ближайшее время Михар поставил дочери простую и конкретную задачу – примириться с Райтэном – и отбыл по своим столичным делам, полагая, что торопить события не стоит, а тем более не стоит нервировать зятя своим присутствием в непосредственной близости от него.

Руби была таким положением дел вполне довольна: работать под постоянным контролем отца ей не нравилось. Слишком велика была разница в опыте и уровне понимания интриг, и, как бы хорошо Руби ни справлялась с порученным ей делом, у отца всегда находился повод преподать ей очередной урок, объяснить, в чём она была неправа на этот раз, и предложить более разумные стратегии поведения в тех или иных случаях. Это всё, конечно, высказывалось мягко и с заметной отцовской заботой, но всё же раздражало, надоедало, ранило, в конце концов, и Руби постоянно преследовало то чувство, что она не дотягивает до некоей высокой планки, которой должна бы соответствовать.

Интрига с замужеством понравилась ей с самого начала, потому что, во-первых, предоставляла ей широкую свободу действий без непосредственного контроля отца, а, во-вторых, позволяла проявить лучшие свои качества и показать, что она тоже чего-то стоит. Так что возвращения Райтэна и Дерека из Брейлина она ждала с большим нетерпением, готовясь блеснуть обаянием и начать строительство самого счастливого брака на свете.

Дело, однако, пошло совсем не так, как она планировала.

При встрече Райтэн вовсе не блистал дружелюбием. Он, впрочем, попытался отобразить что-то, долженствующее означать вежливую улыбку, но получилось у него настолько плохо, что такая гримаса не обманула бы и самую наивную девушку на свете.

Руби наивной не была и отчётливо увидела: он ей не рад настолько, что предпочёл бы и вовсе не видеть.

Это было ожидаемо, но досадно: она рассчитывала, что за время поездки он успеет успокоиться и станет готов к примирению.

Однако ж, не удостоив её даже минимальной светской любезностью, кою пусть даже фиктивный супруг должен был проявить по отношению к жене во время встречи, он незамедлительно умчался куда-то по делам – настоящим или вымышленным – и даже огорчённо-поникший вид, всегда особо удающийся Руби, в этот раз не помог.

Впрочем, как – не помог? Следующий за Райтэном Дерек притормозил, притянул её в утешительные объятья и ласковым тоном отметил:

– Ну, он ещё не отбушевался, ты же его знаешь!

Удаляющуюся спину друга он проводил взглядом весьма недовольным: для дела было бы неплохо, чтобы Райтэн худо-бедно изобразил какую-то готовность идти на контакт.

Он, впрочем, изобразил – ту самую попытку вежливой улыбки – и, видимо, это был тот максимум лицемерия, на какое он был способен.

– Я его так ждала… – тихо призналась Руби.

– Выше нос! – щёлкнул её по этому самому носу Дерек, тем приподнимая его, и пообещал: – Отбушует, куда он денется!

Голос его звучал весело и уверенно; изобразив напоследок какой-то полусветский-полушутовской поклон, он унёсся догонять. Руби улыбнулась ему вслед: ей нравился Дерек, в его манере она видела что-то солнечно-доброе, и теперь ей было приятно получить от него поддержку.

…через пару недель только на этой дерековской поддержке она и держалась – потому что Райтэн упорно избегал её всеми приличными и неприличными способами.

В конце концов, именно Дерек поставил вопрос ребром: либо они (избегающий Руби Райтэн и лелеющий свои ненаглядные карты Илмарт) берутся за ум и как-то включаются в интригу, либо он, Дерек, из этой интриги выходит, потому что сколько можно, наконец, тащить всё на себе одном! Признав его правоту, друзья кое-как предприняли шаги по поиску компромисса. Илмарт заявил, что совсем не против изображать дружелюбие, если Руби и пальцем не притронется к его картам, а Райтэн обещался выдавить из себя какую-то готовность к контакту, если они не будут оставлять её с ним наедине.

Вздохнув, Дерек предложил привести Руби в их кружок любителей карт, чтобы заняться с нею вместе уже основательно подзабытым словарём парфюмерных терминов. Илмарт тут же согласился: что угодно, лишь бы не его карты. Райтэн было обрадовался и заявил, что его присутствие совершенно излишне, потому что ни к картам, ни к переводам он никого отношения не имеет. Илмарт и Дерек мрачно переглянулись и пообещали позвать Олив – что тут же вызвало большой энтузиазм.

– Северное направление торговли! – хлопнув себя по лбу, подскочил Райтэн и куда-то понёсся.

Успев, впрочем, пообещать, что придёт.

Проводив его недовольными взглядами, Илмарт и Дерек переглянулись. «Угу-угу, конечно, чисто торговый интерес! Кому ты затираешь!» – откровенно читалось в их глазах.

– Безнадёжно, – резюмировал Илмарт.

Дерек только печально вздохнул. План «притвориться, что они влипли в интригу по уши, и, таким образом, узнать, что нужно Михару» грозил провалиться полностью, даже толком не начавшись.

Таким образом, на следующий вечер они все снова собрались в том же кабинете – только Дерек в этот раз сидел не под окном с Райтэном, а с Руби.

Та, первоначально обрадованная приглашением, теперь тяжко вздыхала, потому что Райтэн, определённо, предпочитал игнорировать факт её присутствия. Он, впрочем, односложно отвечал, если она сама обращалась к нему, но на лице его столь откровенно читались досада и недовольство, что Руби быстро забросила попытки разговориться.

Время от времени Райтэн бросал недовольные взгляды на Дерека – мол, погляди, на какие жертвы мне приходиться идти! – но сочувствия и понимания не достиг. Дерек лишь закатывал глаза и дёргал плечами: мол, твои проблемы и распутываем же.

Наблюдая эти переглядки, Руби хмурилась. Настроение её стремительно ползло вниз с каждой минутой. Особенно раздражала её Олив, которая легко и непринуждённо перешучивалась со всеми тремя мужчинами как со старыми друзьями.

Олив ей и вообще не нравилась. Руби в ней подбешивало многое: стабильно небрежная растрёпанная коса, вечно помятые платья, у которых рукава были запачканы чернилами, а локти – потёрты, неаккуратно обломанные ногти, громкий смех и резкий голос, нахрапистые мужские манеры, лишённые всякого изящества небрежные позы, привычка сидеть, сгорбившись… и иногда от неё – кошмар! – пахло потом! Руби особенно раздражалась от того, что от природы у Олив были великолепные данные – но она, кажется, делала всё, чтобы свести на нет достоинства собственной фигуры и лица.

И при всём при этом ужасе – Руби с завистью и злостью понимала, что она – нравилась! Откровенно и глубоко нравилась и Дереку, и Илмарту, и, что особенно досадно, Райтэну!

Руби, которая всегда с большой тщательностью следила за своей одеждой, внешним видом, голосом, осанкой, позой и мимикой, находила крайне несправедливым, что женщина, которая всем этим презрительно пренебрегает, умудряется при том кому-то нравится – да как она только смеет!

Нет, добро бы кому-то!

Она нравилась именно тем трём мужчинам, которые очень нравились самой Руби. Весёлый, полный солнечной доброты Дерек, яркий, решительный Райтэн с пронзительно-благородным характером и наполненный сдержанной уверенностью в себе и своей силе Илмарт, надёжный, как неприступные крепость.

Её ужасно раздражало, что Дерек, который с такой почти отеческой заботой помогал ей с переводом, никогда не шутил с нею так, как шутил с Олив.

– Ты его к своей косе привяжи! – веселился он, когда Райтэн опять унёсся в неведомые дали за каким-то нереально важным документом, требующимся вот прямо сейчас, а Олив начала в очередной раз по-доброму возмущаться его непоседливостью.

– Ты желаешь мне такой страшной смерти, Дер? – насмешливо отвечала она, лениво откинувшись на спинку стула и вытянув вперёд ноги – из-под подола тонкого платья нелепо выглянули некрасивые, но практичные сапоги. – Он же меня за эту косу по всему университету протащит и даже не заметит! – рассмеялась она, подёргав себя для вида за волосы.

– Ну, ну! – не сдавался Дерек, шелестя бумагами совершенно бессмысленно. В глаза его светились лукавые ласковые искорки, на губах дрожала сдерживаемая улыбка, а голос, казалось, обогревал самое сердце: – Тэн слишком галантен, он не станет волочить даму по университету за косу.

– Кто галантен? Это Тогнар-то? – расхохоталась Олив некрасивым, громким смехом – и, к большой досаде Руби, её поддержали и Дерек, и Илмарт.

В кабинет ворвался вернувшийся Райтэн – он даже не взглянул на Руби, всё его внимание было приковано к до сих пор хохочущей Олив. Он на миг сбился с шага, залюбовавшись, но почти тут же понёсся дальше.

– Я говорил! – торжествуя, потряс он документом в своих руках. – Я же говорил!

Он порывисто, в несколько шагов, почти пробежал через кабинет, к самому столу Олив, сунул ей лист – она, хмурясь и щурясь, начала вчитываться. Его, кажется, не устроило то, что дело идёт так медленно: обогнув стол, он уселся на корточки ей под боком и принялся тыкать пальцем в какие-то строчки, лихорадочно и быстро что-то объясняя, глядя то на неё – снизу вверх – то в бумагу. Олив, кусая губу, слушала внимательно, потом раздражённо возражала. Руби не понимала смысла их беседы – слишком много непонятных ей географических названий, терминов и имён – но её ужасно, ужасно раздражало, что они были этой беседой чрезвычайно увлечены. Они, постоянно перебивая друг друга и заканчивая друг за друга фразы, постоянно прикасались друг к другу, даже не замечая этого, и, казалось, забыли напрочь о том, что в кабинете есть и другие люди.

В какой-то момент, заведённый очередным возражением, Райтэн вскочил. Размахивая руками, он принялся объяснять – что-то о вторичных выгодах и окупаемости в масштабах десятилетия, Руби сразу потеряла мысль, – Олив тоже вскочила, и тоже заразмахивала руками, и её аргументы казались уже куда как более внятными – мол, нельзя при долгосрочном планировании полагаться на гипотетические… ах, нет, это сперва аргумент казался Руби более понятным…

От возмущения её отвлёк тихо хихикающий Дерек. Заткнув рот кулаком, он наблюдал за потасовкой с большим интересом и явным одобрением. Его особенно забавляло, что Райтэн и Олив как в зеркале отражают друг друга и выглядят сейчас совершенно одинаковыми.

Руби вспыхнула от злости, досады, ревности и странного, сосущего чувства… непричастности к происходящему.

Больно закусив губу, она заставила себя перестать глазеть на Райтэна с Олив и основательно уйти в перевод. Получалось плохо, потому что выкрики про кривые безразличия (что?) и репутационные издержки (что-что?) заполняли собой, казалось, весь кабинет.

– Олливи, да просто согласись с ним уже! – вдруг вмешался в перепалку густой и весёлый голос Илмарта.

На лице Олив застыло недоумение, смешанное с раздражением.

– В самом деле, – вдруг, отложив книгу, встал Дерек и подошёл ближе к ним. – Поверь моему опыту, с Тэном проще согласиться, – даже спина его каким-то образом выражала сдерживаемое веселье.