– К чему было одной бежать? – не выдержала матушка. – Вылетела за калитку, будто ветром сдуло, и ищи-свищи по всему Хрусталю! Хоть бы о нас подумала!

– Я думала. Не хотела позорить наш дом.

Бояна уже потянулась за рушником, но голос Моймира заставил всех замереть и слушать, что скажет хозяин дома:

– Заботы о чести семьи нам с матерью оставь, Руслана. От тебя лишь одно требуется – помнить о родных. Ты же убежала, ни слова не сказав, а нам с матерью думай – то ли в лес, то ли в другой город, то ли к обрыву.

Руслана виновато посмотрела на отца и тут же прикусила дрогнувшую губу.

– Думаешь, если бы я узнал, что ты за Войко отправилась, стал бы тебя останавливать? – Моймир прошел вперед, встал перед Русланой. Она выдержала прямой взгляд отца, и тогда он сказал: – Не для того я тебя с детства в лес с собой брал, чтобы ты потом от беды под материнской юбкой пряталась!

Бояна охнула, а Руслана оторопела.

– Ты не слабая девочка, не беззащитная боярыня. Ты охотница, и я не раз в этом убеждался. Но еще, Руслана, ты наша дочка, которую мы любим.

Моймир, ища поддержки, посмотрел на жену. Она улыбнулась ему сквозь слезы и кивнула, соглашаясь.

– Я тоже вас люблю, – пролепетала Руслана, давясь слезами, которые все никак не хотели скатываться из глаз.

– Любовь, Руслана, – это ответственность. Родительская или любовь иная – все одно. Быть связанным ею с кем-то – значит сплести запястья нитью судьбы. Потянешь ты, а станет больно нам, – отец снова посмотрел на матушку, и та не выдержала. Захныкала, как ребенок.

Руслана и раньше понимала, какую боль причинила родным своим побегом. Теперь же, видя, как плачет матушка, как трепетно отец гладит ее по растрепанным после бессонной ночи волосам, успокаивая, Руслана с лихвой окунулась в чувство вины. Поэтому она спокойно кивнула, когда отец сказал:

– Из избы ни ногой.

Справедливо. Да и куда ей идти теперь? В Хрустале все сторониться будут да за спиной про колдовство и Борового шептать. Даже Богдана наверняка и парой словечек перекинуться не захочет. А что до других ребят…

– Сегодня в полдень пойдем с отцом к Яромиру, – шаркнув ложкой по дну деревянной тарелки, неожиданно оповестила матушка. На Руслану она не смотрела, как бы давая понять – это решение не обсуждается.

– Зачем? – вскинула голову Руслана. Неужто Яромир что-то про Войко знать может?

В душе затеплилась надежда, но слова отца затушили ее, точно ушат ледяной воды, вылитый на угли.

– Предложим ему сыграть с тобой свадьбу. Он ведь хотел…

– Столько за тобой ходил, а ты все нос воротила! – Бояна с укоризной посмотрела на дочь. – И вот к чему это привело! Лучше бы не ждали ни твоего решения, ни сердцецветов. Ни с того, ни с другого толку нет.

Во рту пересохло, а тело показалось тающим воском. Вот-вот Руслана растечется по лавочке, соскользнет на пол и спрячется в зазорах между досками да в трещинах. Там ей будет и то лучше, нежели с Яромиром. Хотя кривиться уже поздно…

– На Яромира вся надежда, – выразил общую мысль отец. – Больше никто тебя замуж не возьмет после побега Войко и обвинений Некраса… Даже с таким приданым.

– Приданым? – Руслана отодвинула полную тарелку. Она пыталась поймать взгляд отца, но тот под стать матери упрямо на нее не смотрел. – Отец! Откуда у нас деньги? Да и зачем думаете Яромира за большое приданое купить?

– Боюсь, даже если любит он тебя, одними чувствами вопрос не решится, – хмуро качнула головой матушка. – Так что пей молоко, Руслана.

«Пей, пока есть», – поняла она и невольно глянула в небольшое окошко. Сквозь него не было видно ни хлев, ни Рожку, и от этого стало еще больнее. Корова – кормилица семьи. Как же они будут справляться без нее?..

– Не надо Рожку продавать! Я найду Войко, я все исправлю, я…

– Войко сбежал, и след его простыл! – В синих глазах отца бушевала злая вьюга, на лбу его вздулись вены. Еще никогда отец не говорил с Русланой так грубо, громко. Каждое слово безжалостно рубило надежду, точно топор со свистом – бревна. – Я всю ночь бродил по Хрусталю, но о Войко ничего не узнал. Зато отследил, где была ты. Знаю, что до сторожевой башни добралась, а оттуда – к конюшне у мельницы с дозорным направилась. Я тоже был там незадолго до вашего ухода. Разминулись.

Так вот почему отец вернулся аккурат после Русланы! А на след наверняка помог Ратко напасть, когда отец, запутанный аукой, все же отправился в ту сторону Хрусталя, что с лесом граничила.

– Пока есть след, можно продолжать охоту. Но, Руслана, смирись – Войко свой замел безупречно.

Больше никто не ел. В тишине каждый переживал горе по утраченной спокойной жизни наедине со своими мыслями.

Моймир поднялся из-за стола первым и ушел на улицу, ничего не сказав. Убирая со стола, Руслана все же увидела, как отец выводит Рожку за калитку. По щекам покатились слезы бессилия, и тогда, стоя напротив орешниковых талисманов, Руслана впервые мысленно взывала не к ним:

«Прошу, Зоран, возвращайся скорее».

* * *

Руслана заболела.

Несколько дней она провалялась в постели с жаром, сквозь который всплывали, как яблоки в чане с водой, родительские голоса. Они прорывались сквозь недуг и сон, точно небо выглядывало сквозь об- лака.

– Яромир отказал.

– Не взял приданое.

– Зря Рожку продали, ох, зря…

– Продешевили. Когда теперь теленка купить сможем?

– Столько шкур продать придется и мяса…

– Может, кто другой замуж тебя возьмет, Руслана? Приданое есть, да неплохое…

– Надо узнать. Пойдем с отцом за тебя просить.

Руслана что-то лепетала сквозь сон, слабо протестуя. Просыпалась на печке, на мокрых подушках, сквозь силу пила целебные тягучие отвары из липы и меда да чаи с мятой и мелиссой, которые готовила Бояна, и снова засыпала. Обрывки чужих слов оттого казались размытыми сновидениями, как и происходящее вокруг – очередной небылицей.

Сердцецветы, Крашняна, побег Войко… Разве это правда было?

Когда Руслане стало немного легче, ломота в костях и слабость отступили, Бояна отправила ее выпаривать болезнь. Матушка встретила ее в предбаннике, и воспоминания волной нового жара нахлынули на Руслану, стоило ей зайти в тесное помещение. Здесь все так же пахло мылом и древесиной, только теперь было не зябко, а душно, а через щель под дверью из мыльни вился горячий пар.

– Никто не хочет тебя в жены брать. – Бояна помогла снять тулуп, накинутый поверх успевшей промокнуть от пота сорочки. – Мы с отцом почти весь Хрусталь обошли, ко всем неженатым парням и мужчинам заглянули. Даже к Косому наведались, – она покачала головой, а Руслана скривилась.

Косым звали холостого немолодого крестьянина, которому лет десять назад вилами рассекли добрую половину лица. Слепой на один глаз и черствый сердцем, он распугал всех соседей и теперь жил один на окраине Хрусталя. Никто уж и не помнил настоящее имя Косого, зато все знали, за что тот получил свои шрамы.

– Он же курощуп! – Руслана с возмущением всплеснула руками. – Да еще и на замужних девиц падок!

– Зато холост, – с обреченной холодностью выговорила матушка. И что-то в ее делано безразличном тоне, в пустом взгляде и опущенных руках подсказало Руслане – мать не одну ночь провела в слезах. Ей самой было тошно от того, на какую тропу чуть не толкнула дочь.

Насколько же плачевно положение, если родители готовы отдать ее лишь бы кому?

– К чему мне замуж сейчас так торопиться? Может, когда Войко вернется, все уладится?

– Некрас злится, – прошептала матушка. Сначала Руслане показалось, что это не Бояна сказала, а прошелестели сухие листья веника, который мать сняла со стены и протянула ей в руки. Но загнанный взгляд матушки, точно она опасалась, что Некрас прямо сейчас ворвется в предбанник, расставил все по местам.

– Опять клевещет на меня? – Руслана устало улыбнулась кончиками губ, села на лавку, отложила веник и принялась расплетать растрепанную косу.

Бояна, как скошенная травинка, почти без сил опустилась рядом. Заохала тяжело, и Руслане вдруг стало так страшно, что пальцы онемели.

– Матушка, никакие злые слова его не способны мне навредить. – Успокаивая их обеих, Руслана приобняла отчего-то дрожащие материнские плечи. – Может сколько угодно на меня народ травить, но все на места встанет, когда Войко вернется. Некрасу ой как стыдно будет!

Но лживая улыбка слетела с лица, как сухой лист, оборванный ветром, всего от одной фразы Бояны, сказанной глухо, с надрывом:

– Он палачей созывает.

Руслана резко отодвинулась от матери. В жаре предбанника ей вдруг стало так холодно, что хоть в кипяток ныряй. Палачами звали чародеев, охотников на злых колдунов и духов. Им самим князем было дозволено самостоятельно вершить правосудие.

Палачам не нужен суд и мнение бояр, которые в колдовстве ничего не смыслят. Они как собаки, которые бросятся на жертву, едва та зацепит их внимание. А что может привлечь палачей сильнее, чем громкий слух о ведьме, что на глазах у десятков людей растворила во вьюге неугодного жениха?

– Некрас сам сказал, что письма в столицу пишет и других на это подбивает. Александрит, должно быть, скоро атакуют почтовые птицы да гонцы из Хрусталя с гневными посланиями…

– Чтобы отправлять письма, нужно хотя бы уметь писать. То есть поддержать Некраса смогут только бояре да редкие крестьяне. Думаешь, многих он на свою сторону переманит?

Матушка промолчала и сцепила ладони в замок, чтобы хоть как-то скрыть дрожь в пальцах. Руслана смотрела на материнские руки, с тоской отмечая – Бояна похудела. Ее ладони уже не казались полными, и оттого в высушенную морозами кожу явственно вгрызались морщины.

– Если бы ты успела замуж выйти до прихода палачей, защитить тебя от них было бы проще. Муж бы подтвердил, что колдовства за тобой не замечал, и палачи бы уже не забрали тебя так просто.

– А ваших с отцом слов будет недостаточно?

Мать качнула головой, из ее строгой прически выбилась прядь седеющих волос.

– Мы вырастили тебя. Любой родитель будет защищать свое дитя.

Ясно. Значит, от слов отца и матушки палачи только отмахнутся. И хорошо, если не тронут родных. А что, если тоже виновными сочтут? Что, если решат, будто дома знали о зле, которое дочь творит, но не решались ее правосудию предать? В топке трещал огонь, и перед взором Русланы, как наяву, возникла картина – то горела ее родная изба вместе со всеми домочадцами. Лишь старшая сестра, Лета, давно ушедшая в другую семью, осталась нетронута пала- чами.

Матушка опять заохала и вдруг заплакала, раскачиваясь вперед-назад. Руслана вспорхнула с лавки, упала перед матерью на колени и обняла крепко-крепко.

– Если жениха тебе не найдем, беги из Хрусталя, как только от болезни оправишься, – всхлипывала между словами мать. – Лучше я буду тосковать, но знать, что ты где-то жива и здорова, чем увижу, как ни за что тебя огню предадут!

Руслана не выдержала, завыла от боли, точно умирающий зверь. Спрятала заплаканное лицо на груди у матушки и вцепилась в нее крепкими, как цепи, объятиями.

– Не хочу убегать! Не хочу с тобой и отцом расставаться!

Бояна ласково гладила ее по мокрым от жара волосам, по липкой от пота шее.

– По-другому никак, Руслана. Мы всех неженатых мужчин в Хрустале обошли… Никто не хочет связываться с «ведьмой», – она выплюнула это слово, как прокисшее молоко.

– Всех? – дрогнувшим голосом спросила Руслана. Рассудок, все еще захлебывающийся в жаре и яде недуга, вдруг заставил спросить: – А Зоран? Он тоже отказался?

Матушка молчала, и пальцы ее больше не перебирали темные пряди Русланы. Она вскинула голову и встретила холодный и жесткий, как самый толстый лед, взгляд матери.

– Забудь это имя, Руслана. – Непоколебимая твердость в родном голосе заставила сжаться в клубок. Руслана чуть отползла, путаясь в подоле сорочки, уперлась спиной в бревенчатую стену.

– Почему? – только и выдохнула она.