Чак лишь плечами пожал.

– Через Монреаль, – разлепил он губы. – А дальше?

– А дальше мы начнем свою войну! – жестко выговорил Вакарчук.

– Хау, – с удовлетворением заключил Призрак Медведя.

Глава 4.

Суббота, 25 октября. Вечер

Московская область, Щелково

Аэродром «Чкаловский» выглядел, как воздушная гавань провинциального городка, но парочка «семьдесят шестых» на стоянке правили впечатление. Главная авиабаза ВВС!

А то, что вокруг березки желтеют, так это даже к лучшему – осенний колорит чужие взгляды отводит.

Я медленно обошел УИП-50С, возлежавшую на танковом шасси. Больше всего «Установка инверсионная пустотного исполнения» походила на фотоаппарат с несуразно большим объективом. «Оптика» – это тазер, что-то вроде тахионного лазера, а «фотокамера» – ядерная энергетическая установка, помощней БЭС-5 «Бук».

Число «50» на шильдике меня просто умиляет – наивная детская хитрость, должная обмануть коварных шпионов. Цифры обозначают дальнодействие инвертора. Он у нас и за десять кэмэ достанет, в момент обратит танковый взвод или ракетный катер – аннигиляция так и брызнет! Радиации куда меньше, чем при взрыве тактического спецзаряда, зато поражение – с гарантией.

А на табличке – скромненькие полста метров… Не раскрыть тебе нашей тайны, гражданин Гадюкин!

– Миша!

Я рефлекторно заулыбался, услыхав родной голос.

– Что, опять задерживают?

– Не-ет! – воскликнула Рита, смешно семеня. – Объявили погрузку! Сначала в Энгельс летим, там во-он тот двигун выгрузим, для «Ту-22», а потом – на Байконур!

В удобном комбинезоне, поддерживавшем весьма округлившийся живот, мой «пузатик» быстренько ковылял, приучая будущую дочку к физкультуре и спорту.

– В Энгельс, так в Энгельс, – согласился я, обнимая Риту, и спросил, деланно озаботившись: – А можно говорить: «беременная девушка»?

– Нельзя! – важно сказала половинка. – Я – беременная женщина!

– Тетей Ритой ты станешь лет через сорок, да и то не уверен, – в моем голосе прорезалась наставительность. – А пока ты просто залетевшая девчонка. Понятно?

– Ага… – прижалась девчонка.

Солнце село, начали сгущаться тени. Заблистали синие лучи прожекторов, нагоняя темноты, и тут же по бетонному полю раскатился свистящий рокочущий гул турбин. Не выделяясь в сумерках фюзеляжем, окрашенным в армейский серый цвет, выруливал «Ил-76». Десятью минутами раньше в его гулкое нутро гуськом поднялись бойкие, зубастые десантники – им брать Августов.

Вспомнив Ремарка, я усмехнулся. Да нет, Эрих-Мария, на Западном фронте – перемены! И какие! Скажи мне о них год назад – не поверил бы, однако нынешняя реальность именно такова.

На днях немцы-осси освободили Бреслау, бывший Вроцлав, и закрепляются по Одеру, а наш, Восточный фронт, протянулся от Сувалок до Белостока. И обе извилистые красные линии на военных картах медленно, но верно сближаются – идет Четвертый раздел.

«За что боролись, на то и напоролись», – злорадно думал я, гладя теплые Ритины плечи и провожая взглядом смутный силуэт «Ильюшина», ритмично накалявшего малиновый маячок.

Грабский с Милевским провозгласили Восточную Польшу, ратуя за возвращение Белостокской области в состав Белоруссии, а «Железный Войцех» с паном Валенсой «выбрали свободу» – и мигом нашли покровителей Польши Западной, бойкой молодой демократии, где свято чтут права человека, за что и страждут от «советской агрессии»…

– Етта… Миша! – голос, донесшийся из темноты, звучал бодро. – Грузимся!

– А Киврин с Корнеевым где?

– Они – следующим рейсом! Хе-хе… Витёк ругается – Ядзя с нами летит, а он один остается!

Рита прыснула в ладошку, а я назидательно вывел:

– Разлука полезна! Пошли, «пузатик»…

– Грузиться?

– Лучше б тебе дома оставаться, так ты ж…

– Ни за что! – перебила меня «беременная девушка». – Я с тобой хочу!

– Пошли уж, Маргарита Николаевна, – сказал я с ворчливой нежностью.

И мы пошли.

* * *

На авиабазе «Энгельс-2» задержались ненадолго. С помощью талей, погрузчика и такой-то матери, здоровенный турбореактивный НК-25 вытащили и увезли.

Рампу подняли, гермостворки сошлись, и наш «Ил» снова запросился на взлет. Экипаж суетливо бегал по гулкой грузовой кабине, а я лишь теперь удивлялся, утомленно и сонно – никакого интернационала, половина летунов сменилась.

Прежний командир корабля, спокойный, рассудительный Иваныч вежливо распрощался с пассажирами, а ему на замену прибежал потный и раздраженный Азамат. Помощник командира – Талгат, штурман – Ержан, бортинженер – Кайсар. Бортоператор, и тот – Мансур! Сплошь одни казахи!

Дремотно помаргивая, я осмотрел сводчатую самолетную утробу. Рита с Ядзей, уморившись, спали – мы им постелили на узких жестких скамьях. Марина пристроилась рядом, недовольно ворочаясь – возня с разгрузкой перебила ей сон. Вайткус укладывался основательно – натащил откуда-то грузовых сетей и сложенного брезента. Чем не перина?

Оглядевшись, и не приметив Рустама с Умаром, я решил, что оба ищут счастья в техотсеке, где устроены места отдыха для экипажа. Свои, как-никак. Азия-с. Договорятся как-нибудь…

Рассудив, что всех перехитрил, забрался в танк. Бандуру УИП мы сместили на левый край, а справа приделали коробчатую кабину для наводчика. Миновав эту стальную будку, я пролез в бывшее боевое отделение, и был жутко разочарован – спецназовцы оказались хитрее.

– Занимайте места согласно купленным билетам! – хихикнул Рахимов, потягиваясь.

– Вот гады! – ухмыльнулся я.

Юсупов довольно хмыкнул, а Рустам присоветовал:

– Полезай вперед, сиденье мехвода пока никем не забито…

Низко пригнувшись, я сунулся, куда сказано, и разложил сразу два «спальных места» – оператора и механика-водителя.

Мягко, удобно… И самолетному гулу не одолеть броню.

– До Байконура просьба не будить… – пробормотал я, постанывая, и уснул, как будто кто выключил явь.

Сны меня одолевали смутные и беспокойные, а вот подъем растревожил всерьез.

– Вставай… Миш, вставай!

Узнав Рустама, я быстро протер глаза, и начал с шутки а ля механик Зеленый:

– М-м… Что у нас плохого?

– Миш, мы над морем летим, – негромко ответил Рахимов.

Я рывком поднес руку с серебряным «Ролексом». Та-ак… Ага…

Четыре часа я точно проспал… Море, значит… Тогда…

– Мы или к Турции подлетаем, или к Ирану, – медленно выцедил я.

– Под нами не Каспий точно, – хмуро вставил Умар. – Я, когда в иллюминатор выглянул, как раз берег мелькнул. Пляж был галечный, а на Каспийском везде песчаные.

– Значит, к туркам в гости… Чертовы казахи!

– Я стучался в рубку, – молвил Рахимов. – Глухо.

– Это угон, – подвел черту Юсупов. – Или это они тебя умыкнули!

Я рассеянно кивнул, подумав: «Почти что дежа-вю… Как в романе, где автора заело на самоповторах…»

– Марина знает?

– Нет еще, – мотнул головой Умар. – Спит Маринка.

– Буди. И доложи. Девчонкам пока рано говорить… Рустам, скажешь Ромуальдычу. Оружие при вас?

– «Стечкин», – Рахимов шлепнул себя по боку.

– ПэБэ, – доложил Юсупов, заведя руку за спину.

– Действуйте, – велел я, и кисло поморщился. – А мне тут надо сюрпризик готовить…

Причины не доверять спецназовцам просто не существовало в природе – эти ребята не умеют предавать. А вот экипаж «семьдесят шестого»…

Османы давно ностальгируют по утраченной империи. Сбросили последнего султана – и чуть ли не в тот же самый год заныли о единстве тюрок, о тюркской цивилизации от Балкан до Алтая… А туземцы и рады! Куды ж холопу без господина?

– Да здравствует ленинская национальная политика! – выразился я, будто выругался, и набрал код на лючке. Панель щелкнула и откинулась.

Ах, до чего же мне не хотелось вводить программу самоликвидации! Три месяца мы вкалывали, делали и переделывали, испытывали, настраивали! Сколько светлых мыслей нам явилось, сколько сумасбродных идей и озарений! А та уйма труда, что вбита в сборку и доводку? Бывало, до того устанешь, что прямо в танке и заснешь. Просыпаешься от Ритиного или Наташиного звонка: «А ты где?» – «Ой, сейчас, сейчас, Риточка… Наташа… Ядзя… Марта… Заработались мы тут!»

И всё это в пыль?!

«А что делать?»

Сжав зубы, я ввел программу. Сначала запустится реактор… Зарядятся энергонакопители… Муфта фокального комплекса сместится на нулевую отметку, формируя энергосферу вокруг инверсионной машины… По сути, УИП-50С обратит саму себя!

В броне, в эмиттере, в ЯЭУ, в бортовой ЭВМ народятся микроскопические гнезда антивещества – буквально несколько миллиграмм на весь танк – и вспыхнут лиловым огнем распада. И останется угонщикам полуоплавленное гусеничное шасси, тонн двадцать металлолома…

Выматерившись, я захлопнул лючок – и ощутил неприятное зависание. Самолет шел на посадку.

* * *

«Ил» садился весьма небрежно – коснулся ВПП колесами, сотрясся, тяжело «скозлил» и снова сел, стирая о бетон дымящиеся шины. Мрачный Вайткус отодвинулся от иллюминатора, и вытолкнул:

– Инджирлик!

– Да ладно! – я приник к мелкому круглому окошку в забортный мир.

Поля, бетонные поля… И не березки никнут, а пальмы колышут перистыми листьями. На стоянках выстроились многие десятки «Фантомов», «Скайхоков» и прочих «Иглов». Подальности неуклюже разворачивался «Боинг Сентри» с тарелкой АВАКС на горбу…

– Черт бы вас всех подрал…

Приземистые серые здания авиабазы – склады, укрытия для самолетов, узлы связи – лежали угловато и плоско, турецкий и американский флаги полоскались рядом…

– Етта… Что будем делать? – Ромуальдыч смотрел прямо в глаза, и все, как по команде, тоже уставились на меня.

– Что смотрите? – буркнул я. – Думать будем!

«Семьдесят шестой» остановился, словно выдохшись. Створки тут же загудели, медленно расходясь, напуская теплого, надушенного воздуху. Вздрагивая, съехала рампа – и внутрь бегом повалили рейнджеры – мордатые, здоровые, шумные.

– Выходить! – заорал сержант с толстенной шеей, дергая «черной винтовкой». – Как это… Спускать! Бистро-бистро!

– Ромуальдыч! – резко сказал я, притискивая Риту. – Следи за Ядзей!

Вайткус молча кивнул, и Ядвига сама к нему придвинулась.

– А мы где? – пролепетала жена, растерянно хлопая ресницами.

– В Турции, – заворковал я, ступая по рампе. – Ты только не бойся ничего…

– К-как это? – черные глазищи окатили меня волной изумления. – В Турции?!

Янки довольно вежливо оттеснили нас подальше от «Ильюшина», поближе к армейским грузовикам, пятитонкам М-809, смахивавшим на «КрАЗы».

– Эти чертовы казахи угнали наш самолет! – гневно вспыхнула Марина.

И лишь теперь «эти чертовы казахи» ступили на пыльный турецкий бетон.

– Улы Туранга данк! – заорал Азамат, перекашивая рот.

– Азат Казакстан аман болсын! – с надрывом подхватил Ержан.

– Они ругаются? – боязливым шепотом спросила Ядзя.

– Да нет, – брезгливо кривясь, ответил Ромуальдыч. – Славят великий Туран и свободный Казахстан, придурки…

Подъехал джип с тощим чином в фуражке. Чин разложился, как складной метр, и стал водить длинными костистыми руками: гражданских (то есть, нас) увезти; секретный аппарат (то есть, инвертор) осмотреть, проверить и доложить.

Нас никто не обыскивал – гражданские же, а мы не оказывали сопротивления. Образцово-показательный плен.

– Мотаем отсюда, – сказал я тихонько, – пока эти не проверили.

– А почему? – Ядзя вытаращила синие глазищи, став похожей на киношную блондинку, глупенькую очаровашку.

– Докладывать будет некому!

Губастый чернокожий водила осклабился, завидев беременную красотку, и даже усадил ее в кабину. Остальных двое рейнджеров загнали в кузов под тент, а сами уселись с краю, лениво болтая между собой. На нас – ноль внимания. Гражданские же…