Да я даже не знаю, куда так резво веду машину! Уловив в зеркальце заднего вида блеск хлещущих лопастей, Рита охнула:

– Сзади! Миша, они сзади!

Мои руки, как по команде, завертели баранку, и грузовик, качаясь и подпрыгивая, вынесся в тесную долину. Скрежет гальки на бережку извилистого ручья, рев двигателя, отражавшийся от травянистых круч, смешались с грохочущим сверестеньем винтов.

Я даже испытал стыдное облегчение, когда пара вертолетов зависла впереди, разметая пыль и прелую траву. За сдвинутыми дверями «Ирокезов» скалились морпехи, поводя шестиствольными пулеметами.

– И сзади тоже! – застонала Рита.

Перебивая рык и вой моторов, грянул металлический глас с небес:

– Уок аут вис юр хэндс ап!

– Выходим, – буркнул я, пряча глаза. – С поднятыми руками…

Вторник, 28 октября. День

Нью-Йорк, Сохо

Вакарчуку было проще, чем прочим гонимым – в свое время он скупил добрый десяток квартир, разбросанных по всему Нью-Йорку, от Лонг-Айленда до Манхэттена. Вот на одной из таких «явок» они с Чаком и затаились. На ночь.

А с утра вышли на тропу войны. Призрак Медведя взял на себя разведку, и убыл в Покантико-Хиллз, а Степан направил стопы в Сохо, в район чугунных зданий и модных баров, где крикливая богема пропивала скудный заработок, хвалясь сомнительными талантами.

Брайен Уортхолл, почтенный богатей, как бы исчез – Стивен Вакар натянул порядком заношенные джинсы и кожанку, чтобы раствориться среди местного населения, побрился, и будто помолодел. Хотя, ему ли печалиться о минувших годах?..

«Вальтер» за поясом успокаивал не особо, но и всемогущества «жирных котов» бояться не стоило. Безусловно, большие деньги – большая власть, но, чтобы держать под контролем огромный мегаполис, никакой армии не хватит.

Нарочно не оглядываясь, Степан сбежал по ступенькам в паб «Аэроплан» – сюда частенько наведывались старые летчики, чтобы за пинтой свежесваренного пивка предаться воспоминаниям о боевой молодости.

Как их «летающие крепости» бомбили наглых «джерри», захапавших пол-Европы! А как они сживали со свету корейцев, пересевших с рикш на реактивные «МиГи»! Правда, и их самих били изрядно, но точно не парнишки Ким Ир Сена, а русские…

Вакарчук кивнул бармену и, сдув пену с тяжелого бокала, неторопливо двинулся вглубь уютного полуподвальчика, под потолком которого качался на цепях самый настоящий «Ньюпор», слетевшей сюда с небес Первой мировой.

За отдельным круглым столиком сидел выдающийся экземпляр ушедшей эпохи – плотный старикан, налитой здоровьем. Лысый, но с окладистой бородой, свирепо пошевеливая мохнатыми бровями, он больше всего смахивал на патриарха байкеров – кожаная косуха как будто указывала на страсть к мотоциклам. Однако Нолан Майер презирал двухколесное братство – его тянуло в небо.

– Мистер Майер? – зажурчал Степан, присаживаясь. – Вы позволите?

– Так ты ж уже сел! – добродушно фыркнул старик. – Гнать тебя, что ли?

– И то правда, – Вакарчук нацепил самую обаятельную из своих улыбок.

Майер глянул на него, щуря крохотные синие глазки, и засопел.

– А откуда это ты меня знаешь?

– Считайте меня ангелом! – ухмыльнулся Стивен. – Нам, пернатым, положено ведать о человеках… Нет, если серьезно, то я давненько приглядывался к вам, мистер Майер. А подсесть сегодня заставила одна нужда… Ага, я вижу, вы не из тех, кто терпит пустую болтовню!

– Эт-точно, – проворчал Майер, и милостиво сказал: – Можешь звать меня Нолан.

– Стивен, – протянул руку Вакарчук, и его визави крепко пожал ее. – Просто я, понаблюдав, сделал пару выводов. О ваших мечтах, которые вы записали в несбывшиеся. Например, о полетах…

– Слышь, ты, ангел небесный!.. – разозлился Нолан.

– Я могу исполнить оба ваши желания, – хладнокровно договорил Степан.

– Оба? – из-под нахмуренных век сверкнули голубенькие глазки.

– Я здесь потому, что вы первоклассный пилот, – раздельно проговорил Вакарчук. – И потому еще, что вы дважды пытались убить Дэвида Рокфеллера.

Майер сгорбился, а лицо его обрюзгло.

– Мой сын, – хрипло вытолкнул он. – Я продал машину и дом, чтобы Сэмми выучился, и мой мальчик преуспел! Мы с Мэри в шутку называли его «банкиром» – его взяли в «Чейз Манхэттен бэнк»… А потом… – Нолан налился кровью и тяжело задышал. – Сэма подставили! Стянули деньжата, а всё свалили на моего мальчика! Сэм прорвался к этой… к этому… к боссу, а тот его выставил. Обобрал до нитки, и выгнал! Женушка, эта крашенная вертихвостка, бросила Сэма. Он запил, а потом… Сэмми шагнул в окно с тридцатого этажа. Я их похоронил в один день – Мэри не пережила, сердце не выдержало…

Степан положил ладонь на сжатый кулак Нолана.

– Этого уже не исправишь, – сказал он с той мягкостью, что прикрывает жесткость. – Но в моих силах помочь вам отомстить. И за сына, и за супругу.

– Тебе-то зачем? – отвернулся Майер, стыдясь откровенных слов.

– А у нас с Рокфеллером война, – криво усмехнулся Вакарчук. – Однажды его киллеры выследили меня, но я ушел. Только вот прятаться не собираюсь. Скажите сразу: вы по-прежнему полны решимости, и готовы воздать?

– Да! – выдохнул пилот, витиевато «зафакав».

– Тогда слушайте. Охрана в резиденции Рокфеллеров – отборная, но натасканная против обычных угроз. Снайперу не подобраться к «Хадсон-Пайнз», где проживает Дэвид Рокфеллер, но вот воздушный налет им отразить нечем!

Майер тяжко закряхтел.

– Стив, я даже во Вьетнаме не летал, – глухо выговорил он. – Вся эта реактивная хрень – не для меня…

Вакарчук тонко улыбнулся.

– «Тандерболт» сорок третьего года вас устроит?

– Да! Да! – глухо воскликнул Нолан, всякий раз подпрыгивая на стуле. – Да!

– Тогда слушайте…

Пятница, 31 октября. Утро

Штат Нью-Йорк, Покантико-Хиллз

Покатые холмы радовали зеленью, как летом, а живописные перелески будто сбегались на водопой к синей полоске Гудзона, отражавшего осеннее небо.

Не имея слов, чтобы выразить свой восторг, Нолан Майер затряс головой и глухо захохотал. В тесной кабине «Тандерболта» смех потерялся, но все равно – прогресс. Когда он смеялся в последний раз? А как раз перед похоронами…

Лицо пилота застыло, обретая хищное выражение. Нет, нельзя сказать, будто он ненавидит хозяина «Хадсон-Пайнз». Ненависть – это ярость слабых, а его никто еще не равнял с дрисливыми задохликами.

Майер сощурился. Видел он однажды фильм… Название забылось, а играл там Аль-Пачино. И вот его герой сказал очень и очень верные слова: «Жертвы имеют право на справедливость».

– Всё будет по справедливости, Сэмми… – выговорил Нолан непослушными губами. – Мэри…

Ну-ну… Не раскисай, старикашка! Ты погляди только, какая машина! Сорок лет, долгих сорок лет не довелось тебе слышать грозный гул мотора, позванивавшего на высоких оборотах, не ощущать дрожи, что пронизывает аппарат – и словно одушевляет истребитель-бомбардировщик, старенький «Джаг»!

Майер любовно погладил близкий борт. Он не стал перегружать самолет. Трех бомб и бака с напалмом вполне достаточно. Ну, и эрэсы навесил, куда ж без них…

– Приготовиться, пилот, – скомандовал Нолан, и мягко подал рычаг управления от себя.

«Джаг» послушно заскользил, как с горки, снижаясь. Понесся на бреющем, незаметно пересекая границу имения Рокфеллеров.

«Хадсон-Пайнз»!

Большой дом под старину завиднелся вдали, и Майер развел губы в мрачной усмешке. Сначала пара очередей…

Восемь крупнокалиберных пулеметов «Кольт-Браунинг», прятавшиеся в крыльях, задолбили разом – огненные росчерки трассеров уносились, сходясь в точке перспективы – на усадьбе. Пули толщиной с палец гвоздили стены, раскалывая кирпичи, вынося окна и трепля крышу.

«Добавим огоньку!»

Реактивные снаряды с шипением сорвались с направляющих, распуская дымные хвосты. Лимузин у входа вспух клубом пламени, посыпались тесаные камни фасада…

Ручку на себя!

«Джаг» плавно набрал высоту, одновременно закладывая вираж. Ага, кто-то выбежал из особняка…

– С горячим приветом! – усмехнулся Майер.

Три увесистых авиабомбы унеслись к земле, вихляя стабилизаторами. Самолет качнулся, облегчившись, и понесся, описывая круг.

«Подарочки» рванули убийственным трио, раздувая облака огня и дыма. Снесло стены… Ага… Последний штрих…

Вниз ухнул бак с напалмом. Копотная хлябь жаркого пламени вспухла, накрывая развалины «Хадсон-Пайнз», испепеляя всё живое, что могло случайно уцелеть.

– Вот так, Сэмми… – вымолвил Нолан. – Вот так, сынок…

Вертолет, закручивавший винтом воздух, он заметил случайно. Винтокрылая машина поднялась с лужайки у дворца «Кайкит». Ну, истреблять весь клан не стоит, он не убийца. А этот «Алуэтт»…

На геликоптере зацвели крестовые злые огни – две очереди прошли ниже «Тандерболта».

«А вот я не промахиваюсь, с-стрелок!» – мрачно улыбнулся Майер.

Хватило четырех стволов – рой пуль калибром 12,7 миллиметра порвал «Алуэтт». Отгрыз французской вертушке хвост, и та закрутилась, закувыркалась горящим комом изувеченного металла и растерзанной плоти.

А «Джаг» плавно набрал высоту.

«Отбомбился!» – улыбнулся Нолан, и вольно вздохнул.

На его душу снизошел покой.

Среда, 5 ноября. День

Инджирлик, Сарычам

Тюрьму из бетонных блоков построили турки – за территорией авиабазы. Американцы пришли на готовенькое, и переделали по своему образу и подобию. В камерах не осталось решеток, а узкие окна заделаны толстыми стеклами, хоть кувалдой их охаживай.

«Зато унитаз из нержавейки!» – тускло улыбнулся я.

Неделя в заключении не тянулась, как жвачка на морозе. Монотонная череда дней и ночей прошла незаметно. Нас даже не допрашивали. Так только, отпечатки сняли, сфотали, документы отксерили…

После «косметического ремонта» мне выдали паспорт на имя Ивана Жилина, но вот «пальчики» мои остались теми же. Неужто в ЦРУ не озаботились снять их? Возможностей у них было до фига. И больше.

А директор тюрьмы, пухлый от жира янки, не зря нас стращал – вот, дескать, прилетят по вашу душу мальчуганы из Лэнгли, и расколетесь, запоете, выложите всё, что знали и не знали!

Хорошо, хоть девчонок поместили в отдельную камеру – здесь, за стенкой. Я с ними перестукивался по вечерам, когда у вертухаев смена. Просто так колотили кружками, и слушали ответ, лишь бы убедиться – все на месте, живы и здоровы.

Эмоции унялись быстро, стоило мне стать «бездомным и смиренным». День-ночь, сутки прочь.

Жестокая ярость, стыдное ощущение позора и собственной беспомощности – всё схлынуло. Впрочем, я не размяк, и решимость моя никуда не делась – она трансформировалась в терпеливое ожидание. Нужного момента, нужного человека, нужной ситуации…

Громко, грубо забрякал замок, распугивая мысли. Стальная дверь пропустила в камеру Гассана, турка в американской форменке. Недобро глянув из-под сросшихся бровей, вертухай шевельнул усами, и буркнул:

– Кам аут. Фор интеррогейшен.

Его английский звучал, как у неуча в пятом классе.

– Якши, – лучезарно улыбнулся я.

– Кам аут, – хмуро повторил Гассан, и неуклюже развернулся на пороге, открывая спину.

Убить? Да легко. Перешибить шею, и всего делов. Отобрать пистолет… Ага. А потом что?

Я-то, допустим, смотаюсь отсюда, а наши как? Это в глупом боевике всё легко и просто – режиссер опускает нудные детали. А в реале побег «на рывок» заканчивается меткой стрельбой охраны по движущимся мишеням…

Турок провел меня по всему этажу, длинным полутемным коридором, мимо запертых дверей с номерами, и мягко втолкнул в кабинет, обставленный более чем спартански – стол да пара стульев.

За столом сидел Джек Даунинг. Я сразу узнал его, да и директор ЦРУ нисколько не постарел за минувшую пару лет. Все такой же свежий и невозмутимый, одетый без особого вкуса, в общем стиле «белых воротничков».