Он медленно, с усилием разжал ладонь, и лист бумаги, скомканный и истерзанный, упал на ковер. Грегор проводил его невидящим взглядом и подумал, что сегодня сделает то, чего давно уже не делал. Со времен смерти Малкольма и Разлома… Напьется прямо в кабинете, наедине сам с собой. Хоть немного заглушит боль, терзающую изнутри, рвущую сердце, словно упырь – когтистыми лапами. Но только сегодня! Нельзя уподобиться Кольму, который сдался собственной слабости из-за женщины. Позорной омерзительной слабости! Не-е-ет, Грегор так не поступит! У него сын! Любимый наследник, единственная надежда рода Бастельеро, и нужно справиться с болью ради него…

Так что Грегор позволит себе один-единственный вечер. А завтра – на службу. Держать лицо, отвечать на сочувственные вопросы – будь прокляты эти лицемеры! – слышать шепотки за спиной. Желательно никого не убить, как бы ни хотелось! Заняться делами… У него ведь так и лежит новый вариант орденского закона о простолюдинах, а еще есть прошение от Карлонской империи, желающей основать у себя магическую Академию… Нет, просто академию, потому что истинная Академия – всего одна и всегда будет принадлежать Дорвенанту… Но ее восточная ветвь под покровительством Семи Благих – это хорошо, это правильно, ибо служит к вящей славе Ордена… Дел хватит! И можно, даже нужно погрузиться в них с головой, чтобы забыть… Баргот, как же больно! За что она с ним так?! Просто – за что?! Чем он заслужил предательство от той, которую любил всем сердцем?! Неужели дед был прав, и даже лучшие из женщин не способны на верность и чистоту?! Кто его предал – Айлин или сама Претемнейшая?!

Письмо белело на ковре, не отвечая на вопросы, и Грегор наступил на него, с мучительным наслаждением растирая бумагу, словно живое существо, ненавистное и отвратительное.

Глава 6. Один обед и два ужина

Ночь Лучано провел в обществе прекрасного, умного и изысканного грандсиньора. Восхитительная была бы ночь – если бы грандсиньор не звался Даррой Аранвеном!

Конечно, никакой необходимости в присутствии Лучано при допросе погибших фраганских наемников не было, напротив, грандсиньор Аранвен проявил немалую любезность, позволив постороннему присутствовать при ритуале. Однако его любезность совершенно не помешала Лучано промерзнуть до костей – души пришлось призывать там же, где хранились тела, то есть в леднике, а холодильные артефакты здесь работали на совесть! Вдобавок, ритуал оказался долгим и утомительным даже для зрителя. К рассвету Лучано вымотался так, что мечтал лишь об одном – упасть на кровать… или диван… да что там, подойдет даже плащ! – и заснуть хотя бы до полудня.

Так он и сделал, из последних сил добравшись до собственных покоев и вознеся горячую молитву Великому Безликому, чтобы во сне ему ни в коем случае не явился благородный и замечательный во всех отношениях грандсиньор Дарра или… хм… объекты его работы.

Великий Безликий проявил милость, хотя милость эта, как зачастую бывает, оказалась не без подвоха.

Всю ночь Лучано смотрел оперу. Во сне он смутно подозревал, что действие происходит не в Итлии, а на главной сцене Гранд Опера, и вынужден был признать, что фраганцы на этот раз превзошли сами себя.

Началась опера, как ей и положено, с увертюры, во время которой зрители смогли изучить либретто и узнать, что в некой дальней стране Дорвендейл случилось ужасное происшествие – открылся Разлом, погубивший почти всю правящую семью и угрожающий миру нашествием демонов. Имена примадонны и певцов, исполняющих главные партии, Лучано были решительно незнакомы, но оперу он обожал и, наметанным глазом оценив богатство постановки по декорациям, приготовился к выдающемуся зрелищу.

Зрелище не разочаровало!

В первой же каватине маг-некромант по имени Георг Бостильермо роскошным драматическим баритоном известил зрителей, что намерен принести в жертву Астора, последнего бастарда королевской крови, жениться на королеве и узурпировать трон. Разумеется, его подслушала невинная девица Алейна, ученица мага, и пришла в ужас. На невинность девицы, согласно оперным традициям, указывало ее белое платье и распущенные волосы, украшенные веночком из белых роз. Певице, правда, по самым скромным прикидкам Лучано, было далеко за тридцать, а роскошной грудью она могла бы снести Георга со сцены, если бы сделала еще шаг из-за бархатной портьеры, но это же опера! Лирическое сопрано «девицы», во всяком случае, звучало беллиссимо. Злодей Бостильермо отправился делать предложение королеве, а девица Алейна, излив душу в страстной молитве Претемнейшей, бросилась спасать принца.

Вторая картина порадовала дивным дуэтом Георга и Беатриче, вдовой королевы Дорвендейла – грудное контральто и венок из черных шелковых роз. Королева добродетельно отказывала Георгу, клялась вечно блюсти траур по супругу и сыновьям, а также просила у Благих защитника для страны и опустевшего престола. Как и следовало ожидать, зрителям тут же показали принца-бастарда в белокуром парике и с двумя позолоченными секирами. Лирико-драматическим тенором принц Астор спел, как скорбит по отцу, которого не знал, а потом они с Алейной слились в крещендо, выясняя, кто сильнее любит родной Дорвендейл и потому должен собой пожертвовать. Лучано покосился на соседей по партеру, вытирающих умильные слезы, и понял, что за малейший намек на улыбку его побьют прямо здесь.

Второй акт начался сценой поединка месьора Альбера, приемного отца бастардо, и капитана Кастельмора, влюбленного в королеву. Благородные дворяне сошлись в бою из-за трагического недопонимания и коварных интриг злобного Бостильермо. Проиграв, капитан попытался заколоться, месьор Альбер выбил у него рапиру, но сам упал на руки капитану, пропев, что открылась старая рана… Разумеется, капитан тут же обещал позаботиться о столь великодушном противнике, заодно поклялся отомстить Бостильермо, и два идиотто, то есть прекрасных синьора, уползли со сцены, поддерживая друг друга.

Лучано с нетерпением ожидал появления самого себя – и дождался! В трактире к Алейне и Астору прибился наемник Люсьен, здоровяк на голову выше бастардо и с такой походкой, словно у него болели колени. Помахав позолоченным кинжалом размером с двуручник, он поклялся спутникам в верности, но уже в следующей сцене, первой в третьем акте, выдал все свои секреты, сгорая от лихорадки. На дуэте Люсьена и Алейны, где первый признавался в любви к Алейне, а вторая – к Дорвендейлу и принцу, Лучано вжался в кресло и прикрыл глаза, опасаясь, что это зрелище останется с ним до конца жизни, однако прекрасное лирическое сопрано Алейны и недурной тенорьезе Люсьена не позволяли отвлечься.

Соседка Лучано по креслу справа, почтенная дама лет на двадцать старше примадонны и сходного с ней телосложения, всхлипывала, утирая слезы надушенным платочком…

Потом, разумеется, была деревня, хор призраков, акробатические номера Пушка, которого изображал юноша в белом меховом костюме, и нападение енотов. Еноты – мальчики в полосатых трико – привели зал в восторг, а когда самый маленький из них встал на колено перед Алейной и жестами попросил взять его с собой, на сцену полетел первый букет. Лучано обреченно закрыл глаза и тут же их вытаращил – Астор, маленький енот и Люсьен пели трио, как любят Алейну и Дорвендейл!

На сцене со злобным колдуном Дервельграссом Лучано уже со всем смирился. И с тем, что колдун расхаживал по оперному лесу в черной бархатной мантии со шлейфом, и с тем, что уничтожил его, оказывается, бастард, причем в поединке на ариях. И даже с тем, что над трупом Дервельграсса Пушок и Перлюрен жонглировали секирами бастарда и кувыркались в воздухе, пока Алейна пела, как мечтает отдать принцу свое сердце.

Конечно, соседка справа рыдала, как же иначе. И, конечно, на сцену снова полетели букеты.

Когда бастард и Алейна запели, выясняя, кто из них должен пожертвовать жизнью, Лучано испытал невыносимое желание заткнуть уши и закрыть глаза, однако досмотрел сцену до конца. Никакого грандсиньора Дункана эта версия событий, увы, не предусматривала. Невинная Алейна пожертвовала собой, шагнув в увитую черно-алым шелком арку, бастард сначала долго молился Благим, потом попытался кинуться за ней, но тут с другого края сцены появились Претемнейшая и Баргот, чтобы поспорить за душу Алейны. Пока бастард махал секирой на зловеще хохочущего Баргота, мальчики в белом и полосатом отвлекли Претемнейшую, а Люсьен через арку увел Алейну в мир живых, и все выдохнули.

Сосед слева от Лучано, пожилой мрачный синьор с лицом, исчерченным несколькими старыми шрамами, принялся всхлипывать и сморкаться в огромный платок, приговаривая, что никогда не видел такой душераздирающей сцены.

– Беллиссимо, – слабым голосом подтвердил Лучано. – Грандиозо… Не знаете, скоро финал?

– Ах, если бы эта опера никогда не кончалась! – шепотом воскликнула соседка справа, сосед слева закивал, и Лучано окончательно почувствовал себя лишним среди приличных чувствительных людей, обожающих искусство.

Финал, впрочем, не заставил себя долго ждать. Как и положено, было много арий. Ария Кастельмора, признающегося в любви королеве, ария принца, признающегося в любви Алейне, ария Бостильермо, признающегося, что проиграл и достоин смерти. Если бы еще Люсьен признался в чем-нибудь, Лучано, возможно, сам разрыдался бы, но, к его радости, наемник великодушно отступил, пожелав влюбленным счастья и удалившись на подгибающихся коленях. Лучано решил после представления послать ему баночку мази от артрита, жалко же человека…

Пока на сцене весело казнили Бостильермо, потом играли сразу две свадьбы – Алейны с принцем и отрекшейся от престола королевы с капитаном Кастельмором, а вернувшиеся еноты танцевали под предводительством Пушка, Лучано пролистал либретто, нашел имя композитора – ничего знакомого! – и вдруг увидел страшное. «Опера «Разлом» – гласило вступление к либретто. – Представление в пяти актах по выдающемуся литературному произведению авторства лорда Люциана Фарелла…»

– Я этого не писал! – возмущенно завопил Лучано… и проснулся!

«Ну что за бред, – подумал он, облегченно вздыхая, и тут же поправил себя с некоторым сожалением: – А музыка была отличная! И пели очень недурно, особенно Астор и Алейна… Им бы Люсьена поменять! Хотя пел этот бедолага с больными коленями неплохо… Еноты в трико, хор призраков… Да если бы эта опера была не про нас, я бы остался в восторге, скажем уж честно! Ведь в оперу ходят не ради сюжета, а ради пения и музыки! А вдруг… вдруг и правда когда-нибудь про Разлом напишут оперу?! И если она окажется хороша, то… какая разница, как там будут звать наемника, принца и магессу? Я бы послушал…»

Он опять вздохнул, на этот раз мечтательно, и тут же насмешливо фыркнул. Ну надо же, грандсиньор Фарелли, собственного фонтана вам уже мало! И народных песенок про Разлом и трех героев, что его закрыли, тоже! Теперь вам в персонажи оперы захотелось!

– Переврут же все, – пробормотал он, встав с постели и потянувшись всем телом. – Вон, в моем собственном сне – и то какое безобразие получилось! И будет наемник из оперы похож на меня, как я сам – на кота работы маэстро Коррадо, всего сходства – лютня да характер! Кстати, а не заглянуть ли мне к маэстро? Помнится, он приглашал таинственную красавицу на ужин… Забавно получится!

* * *

Обед, который им подали в небольшой уютной столовой, оказался простым, но сытным. Горячая мясная похлебка с пряными травами, тушеная с овощами ягнятина, несколько видов сыра, а на десерт – маленькие сладкие пирожки с вишней. Айлин осилила целых два и поняла, что переела, еще немного – и шевелиться не сможет.

– Ваш повар прекрасно готовит, – улыбнулась она с искренней благодарностью. – И шамьет варит как в доме у тетушки! Это арлезийская манера?

– Она самая, – улыбнулся в ответ магистр. – Итлийцы кладут больше пряностей и чаще варят с медом или сливками, а в Арлезе говорят, что для правильного шамьета нужны медь, огонь и вода – все остальное в нем и так уже есть. Хотя пряности все равно добавляют… Высот мастерства нашего друга Лучано мой Алонсо не достиг, но очень старается. Хотя его руки больше привыкли к сабле и штурвалу, чем к поварешке.