– Нет, – сиплю, пытаясь взять себя в руки, – со мной все в порядке.

Нужно вести себя так, чтобы никто не догадался о подмене. И самое лучшее – это молчать. Смотреть, наблюдать, запоминать – и молчать. А еще лучше вообще не высовываться из этой комнаты. Но тогда я никогда не вернусь домой и никогда не увижу сына!

– Вот и все, госпожа.

Смотрю в зеркало. Рилия уложила мои волосы венцом вокруг головы и скрепила гребнем. Она набрасывает пеньюар мне на плечи. Я машинально заворачиваюсь в него.

Неужели так и пойду к незнакомому мужчине? В халате?

В желудке появляется холодный комок.

Мысленно одергиваю себя: нет, так не пойдет. Нужно внушить себе, что это просто спектакль. Я играю роль Анабель, а он, этот таинственный и заранее пугающий меня Дарион Лемминкейр – роль ее супруга. Мы просто снимаемся в фильме… с любовными сценами.

В последний момент вспоминаю о духах и о предупреждении Анабель. Стеклянной палочкой наношу за ушами пахучую жидкость. Меня окутывает густой, насыщенный аромат восточных благовоний.

Все, теперь можно идти.

Думать о том, что последует дальше, не хочется. Но я знаю: пути назад нет. Мне придется выполнить все, на что согласилась. Чего бы это ни стоило…

***

Идти, оказывается, недалеко. Дверь в комнату супруга находится прямо в спальне. Рилия с поклоном распахивает ее передо мной, а я краем глаза отмечаю еще пару дверей, искусно спрятанных между гобеленами.

На пороге теряюсь. Меня охватывает желание отступить, убежать. Ноги будто прирастают к земле.

Открытая дверь ведет в полутемную комнату, озаряемую лишь отблесками живого огня. С порога видны край камина, тяжелое кресло, стоящее ко мне спинкой, и бледная, сероватая кисть руки, лежащая на подлокотнике. Длинные тонкие пальцы унизывают перстни. Изящность запястья подчеркнута белой манжетой с изумрудной запонкой.

Но вот пальцы приходят в движение, и сильный, глубокий голос произносит:

– Заходи, дорогая супруга. Не заставляй себя ждать.

Вхожу на подгибающихся ногах. Дверь медленно закрывается за мной, и я замираю, не зная, что делать дальше.

Осматриваюсь. Слава богу, это не спальня, а кабинет. Вряд ли в спальне будут стоять стеллажи с книгами и тяжелое антикварное бюро. Да и кровати в поле зрения не нахожу.

Тихонько вздыхаю. Последний факт ощутимо порадовал.

Кресло разворачивается ко мне. Сердце замирает на сотую долю секунды, пропускает удар и падает вниз.

Дарион Лемминкейр одет в черное с серебром. Только манжеты, воротник-стойка и слегка ослабленный шейный платок кипенно-белые. На платке брошь с изумрудом, на манжетах – изумрудные запонки.

Сам Дарион бледен, высок, худ и на вид немного нескладен. С удлинёнными чертами лица, суровой складкой между бровей и крепкой челюстью. Прямые черные волосы лежат на плечах. Зеленые глаза смотрят пронзительно, цепко, так, будто в каждом глазу по льдинке.

У меня возникает желание поежиться под этим взглядом.

Я не сразу понимаю, что именно меня в нем пугает. А потом приходит ответ: у Дариона вертикальные зрачки. Узкие, щелевидные, разрезающие насыщенно-зеленую радужку напополам.

Анабель не лгала. Ее муж – не человек. Потому что у людей не бывает ни таких ярких, светящихся глаз, ни вертикальных зрачков.

Пока я, оцепенев, таращусь на Дариона, он разглядывает меня. Потом хмыкает, то ли удовлетворенный осмотром, то ли нет, и лениво замечает:

– Долго будешь стену подпирать? Может, сядешь?

О, Господи… Он ведь прав! Я же сейчас Анабель. Как бы она вела себя рядом с мужем?

– Д-да… да…

Скольжу мимо него к соседнему креслу, пряча смятение. Надеюсь, он ничего не заметил. Сажусь, а у самой руки дрожат. Прячу их в складках пеньюара.

Дарион втягивает носом воздух.

– Ты сменила духи?

Черт!.. И что говорить?

Отвечать не приходится. Он сам это делает вместо меня:

– Раньше ты пахла иначе, не так… привлекательно. Впрочем, это уже неважно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я складываю руки на коленях и выпрямляюсь, представляя, как бы на моем месте поступила Анабель. Но голос все равно предательски дрожит.

– Ты знаешь. Через три месяца Бал Невест. Я хочу успеть на него, и нам лучше начать бракоразводный процесс прямо сейчас. Детей у нас нет, так что это займет не больше недели.

– Что?

Я сижу оглушенная. И вроде приготовилась уже лечь и пару минут посмотреть в потолок, пока «супруг» будет отдавать долг клану и родине, но никак не ожидала, что услышу такое…

Бракоразводный процесс? Анабель же сказала, что муж хочет ее убить! Хотя… Вряд ли он сказал бы ей это прямо. И что это за Бал Невест?

Дарион продолжает:

– Понимаю твои чувства, поэтому увеличил отступные в три раза. Мы женаты уже пять лет, ты не понесла, значит, наш брак не имеет законной силы. Твоя «искра» оказалась пустой. Прости, но мне нужен наследник, и больше я ждать не могу.

Он говорит, а я ничего не понимаю. О какой искре идет речь? Может, здесь так называют способность зачать? Если бы только Анабель дала больше информации! Теперь мне предстоит тыкаться, как слепому котенку.

Но уже сейчас нужно что-то делать. Заставить его изменить решение. Только как?

– А если я забеременею? – слышу собственный голос.

Кажется, я перебила Дариона. Он смотрит на меня с удивлением.

– Что ты сказала?

– Если я забеременею? Что тогда, ты все равно разведешься со мной?

Он с минуту молчит, продолжая изучать меня. Потом озвучивает вердикт:

– Это невозможно. Мы уже перепробовали все, включая совместное паломничество по святым местам.

– Можем попробовать еще раз.

– Не уверен, что это что-то изменит.

В голове хихикает глупая мысль: знала бы мама, чем я сейчас занимаюсь! Но мне почему-то не смешно. Я чувствую, как мой шанс ускользает из рук. И в отчаянии шепчу:

– Пожалуйста…

Руки дрожат, и постепенно всю меня охватывает мелкая дрожь.

Господи, что я творю?! Умоляю чужого мужчину переспать со мной и сделать ребенка? Да я не в своем уме!

Беги, Аня, беги отсюда подальше. Из этой комнаты, из этого мира!

Только куда бежать? Я связана по рукам и ногам. У меня нет ни малейшего шанса вернуться домой без помощи Анабель. И даже если вернусь, что меня ждет?

Сын, которому я неспособна помочь? Неоплаченные счета, долги за квартиру, больной отчим и осуждение матери?

Зажимаю волю в кулак, встаю с кресла и делаю шаг…

Всего лишь шаг, но кажется, что я падаю в бездну. Потом еще один и еще. Как во сне преодолеваю два жалких метра, что разделяют меня и мужчину, от которого зависит будущее моего сына.

От того, что собираюсь сделать, разум бьется в истерике. Приказываю ему замолчать.

Я дала себе слово, что ради сына пойду на все! На все! Но что будут стоить мои слова, если сломаюсь перед первым же испытанием? Если не смогу переступить через свою гордость и отступлю?

Закусываю щеку так, что рот наполняется кровью. Через силу опускаюсь на колени…

Дарион застывает.

Я запрокидываю голову, пытаясь поймать его взгляд. Но в моих собственных глазах стоят такие слезы, что почти ничего не вижу за их пеленой.

– Пожалуйста! – слышу свой тихий голос. – Пожалуйста, дай мне еще один шанс!

Чувствую себя просто ужасно. Нищенкой, вымаливающей крохи с барского стола. В голове вертятся тысячи мыслей, но все они об одном: что я творю? Все внутри протестует против того, что мне приходится делать.

Дарион молчит. Разглядывает меня, не скрывая удивления. Потом медленно, будто нехотя, кладет руку мне на плечо. Только тогда я замечаю, что пеньюар распахнулся, а его ворот съехал с плеча, обнажая кружево сорочки и верхнюю часть груди.

Первая реакция – закрыться. Но я усилием воли подавляю ее.

Второй рукой Дарион касается моих волос. Запускает в них пальцы. Сжимает так, что я невольно откидываю голову еще дальше. Затем наклоняется и проводит носом по моей шее, шумно вдыхая.

– Определенно у тебя новые духи, Анабель, – бормочет странным сиплым голосом.

Я вся сжимаюсь. Там, где его дыхание коснулось меня, по телу бегут мурашки.

От него пахнет чем-то терпким, мужским. Пугающим. Пахнет силой и властью. Этот запах, как черный бархат, окутывает меня с головой, стоит Дариону коснуться моей щеки.

Его ладонь холодна как лед, а дыхание очень горячее. Такое горячее, что мне хочется отползти. И я отползла бы, если бы не почувствовала, что пальцы в моих волосах сжались сильнее.

– Чш-ш-ш, – голос Дариона опускается до хриплого шепота. – Не спеши. Дай я тебя рассмотрю.

От его тона у меня по спине ползет холодок.

Легонько – всего лишь костяшками пальцев – он гладит мою щеку. Я закрываю глаза. Чувствую, как глаза обжигают слезинки.

Будь что будет.

Мужские пальцы медленно опускаются вниз, обрисовывая линию челюсти, касаются губ и дальше по шее – к груди.

У меня внутри все покрывается изморозью. Оцепенев, чувствую, как Дарион кладет руку на обнаженную кожу декольте. Его ладонь опускается ниже, под ткань пеньюара. Теперь между мной и этой ладонью только кружево сорочки.

До боли закусываю губу.

Не кричать! Не кричать!

Мужская ладонь обхватывает мою грудь. Легонько сжимает.

– Ты всегда была покладистой, Ани, – сквозь грохот крови в ушах слышу, как Дарион бормочет мне в шею, – будь покладистой и сейчас. Еще один раз ничего не изменит. Я устал от пустых надежд.

Ладонь разжимается.

Дарион убирает руки и отстраняется от меня.

Судорожно выдыхаю.

– Иди спать, – говорит он, глядя на меня то ли с жалостью, то ли с презрением. – Не нужно так унижаться передо мной. Ты же все еще льера.

Глава 3

Фурией влетаю в свою спальню.

– Госпожа…

– Не сейчас!

Перед глазами мелькает испуганное лицо Рилии, но я машинально отмахиваюсь от нее. Мне плохо. Так плохо, что в эту минуту я ненавижу весь мир.

Только что мне пришлось пережить самое большое унижение за всю мою жизнь. Я пришла к чужому мужчине, предложила ему себя…

А он отказал.

Даже не знаю, что было бы хуже: возьми он меня прямо там, на столе, или то, что случилось.

В любом случае, мне нужно побыть одной. Успокоиться. Обдумать случившееся. Сделать выводы и решить, как действовать дальше.

Захлопнув за Рилией дверь, я падаю на кровать. Зарываюсь лицом в подушку. И снова что-то ноет в груди.

Перевернувшись на спину, тру больное место, но оно продолжает болеть.

Да что это, черт возьми?!

Запускаю руку под ткань пеньюара, под ткань сорочки… Аккуратно ощупываю кожу. Мне кажется, будто я чувствую под пальцами тонкие линии.

Что это может быть?

Поднимаюсь, распахиваю пеньюар и спускаю сорочку с плеч. Отражение в зеркале делает то же самое.

Я застываю.

В центре моей груди слабо мерцает какой-то рисунок. Круг, вписанная в него восьмиконечная звезда, непонятные символы…

Так вот какая ты, магическая печать!

По мере того, как я успокаиваюсь и начинаю разглядывать ее с интересом, она тоже бледнеет, сливается с кожей и вообще исчезает. Боль уменьшается, но все еще не дает о себе забыть.

Значит, у Анабель, если она не обманула, точно такая же печать. Нужно узнать о ней побольше. Только как это сделать, не вызывая ни у кого подозрений?

В старших классах я подсела на женское фэнтези. Каюсь, был такой постыдный период в моей жизни, когда драконы и попаданки занимали меня куда больше, чем подготовка к экзаменам. И сейчас вдруг вспомнились давно забытые книги.

Вот уж не думала, что однажды сама стану «попаданкой», и тем более не думала, что придется использовать женское чтиво как инструкцию по выживанию!

Меня пробирает легкий смешок. Я начинаю тихонько хихикать.

Постепенно смех становится громче. Я зажимаю руками рот. Почти без сил опускаюсь на пол и продолжаю давиться смехом.