Так как никаких личных вещей у Максима не было, то и сборы бывшего инженера Брянского технологического института не заняли много времени. Из бытовых принадлежностей он имел только часы (больше всех ими восторгалась Верика), пару трусов и бритвенный прибор. Остальное – одежду, бельё, бритвы, флаконы, платочки, ложки-вилки – он использовал местного производства. Рубашки-вязанки носил в качестве повседневных нарядов вместе с «джинсами» да кафтанами по вечерам, а обувь ему нашла Любава – мягкие и удобные ичиги со змеиным узором. Впоследствии оказалось, что они и в самом деле сшиты из змеиной кожи и подбиты изнутри местной «фланелью» из пуха клюваров.

Попрощавшись с матерью Зоаной и Верикой, а также пообещав коту, который провожал его до крыльца с немым вопросом в огромных глазах, что скоро вернётся, Максим дождался Маляту, и они вдвоём поспешили на заставу. Брат Любавы был одет в такой же милитари-костюм, но в отличие от Максима нёс меч за спиной и выглядел внушительно. Было видно, что он чувствует себя воином, защитником Отечества, не боящимся никаких ворогов. Максим хотел было пошутить: «Тебя даже хладун испугается!» – но передумал. Малята был обидчив и мог затаить обиду надолго.

Максим же вспомнил о хладунах, услышав с окраины Хлумани звук, похожий на смачный плевок. Точно с таким же звуком эти жуткие твари величиной с носорога средней комплекции, помесь кенгуру и жабы с огромным зобом, выстреливали струю мгновенно испаряющейся жидкости, из-за чего зверей и прозвали хладунами. Учёные Роси, изучавшие сей феномен, выяснили, что хладунов вырастили атланты в качестве живого оружия, а впоследствии их приспособили для своих нужд и выродки, жители Еурода. Воинство конунга даже соорудило гигантские болотоплавы, названные хладоносцами, на борту которых размещались до полусотни хладунов.

Во время похода к Еуроду ради спасения Любавы Максиму с росичами удалось захватить одну тварь, а чуть позже, когда они случайно наткнулись на Клык Дракона – военную базу атлантов, сохранившуюся после Великого Сброса Атлантиды в складку иного времени, – на этой базе нашлись ещё хладуны, находившиеся в анабиозе, и трёх «метателей холода» росичи забрали с собой. Теперь одним из них занимались специалисты в центре Хороса под Микоростенем, а остальные два жили на хлуманской заставе. Одним лично управлял Максим, сумевший первым перепрограммировать хладуна и подчинить своей воле, вторым же командовала Любава, и он в данный момент находился у подножия тепуя вместе со своей хозяйкой.

Собрались на центральной площади заставы, напротив колонны Славоспаса, копирующей столичный Монумент Славы Роси: венок из листьев золотого дубоноса, из которого вырастала в небо на два десятка метров отблёскивающая металлом (но не металлическая) рука, держащая меч остриём в небо.

Гонта обошёл строй, вглядываясь в лица бойцов, по большей части среднего возраста, лет тридцати пяти, произнёс краткую речь, сводившуюся к соблюдению не просто дисциплины, но чести.

– Против нас собирается несметная тьма выродков, – сказал он, хмуря густые брови, – для которых не существует ничего святого, никакой морали и правды. Они не только убивают невинных, но и страшно мучают их перед тем, как убить! Однако помните: мы – не они! Отвечать тем же – становиться такими же зверями! Помните об этом.

Обошёл строй и Орловец. Остановился перед Максимом.

– Почему без оружия?

Максим положил руку на рукоять ножа.

– Вот…

– Я имею в виду меч.

– Он же мастер ножеброса… – заикнулся Малята.

Сотник не обратил на него внимания.

– Мне нужен боец, а не ножеброс.

Максим поймал заинтересованный взгляд Гонты, подумал озабоченно: «Испытать решили? Ладно, поиграем». Заметив в руке воеводы свёрнутый лист (роль бумаги здесь играл пергамент – выделанная и специально обработанная до толщины в один миллиметр кора местных сикомор), он вышел из строя, протянул руку.

– Разрешите, воевода?

Гонта хмыкнул, помедлил, но отдал.

Максим развернул шуршащий желтоватый лист (формата А4, как оценили бы его размер на Родине), вошёл в состояние боевого транса, подкинул лист на уровень груди и, выхватив нож, вырезал в листе круг диаметром в десять сантиметров. Всё это – хват ножа, удар, круговой поворот – за секунду! Лист успел опуститься лишь на несколько миллиметров, после чего Максим подхватил его левой рукой, а правой проткнул остриём ножа кувыркнувшийся кружок пергамента. Снял его с ножа, протянул сотнику.

Послышался общий выдох полусотни бойцов. Затем тишина взорвалась смешками, шепотками и восхищёнными возгласами. Бойцы оценили искусство мастера ножей.

Малята восторженно сжал плечо Максима.

Гонта усмехнулся, отбирая лист и кружок.

Гвидо качнул головой, искривив губы.

– Цирк!

– Могу продемонстрировать брос.

– Продемонстрируй.

Гонта нахмурился.

– Не надо, сотник, я видел, как он бросает, тебе такое не снилось.

Гвидо Орловец свёл брови, разглядывая нарочито бесстрастное лицо гостя из России сверкнувшими глазами, бросил:

– Становись в строй! – Оглядел строй. – Есть вопросы?

Шум на площади стих.

– Колонной по двое – шагом марш!

Сотник повёл отряд через лес и виртуальную горную стену к обрыву, где располагался пограничный пункт и механизм спуска на берег. Высота тепуя Роси достигала двухсот метров по всему периметру плоскогорья. Для лазутчиков конунга подъём являлся серьёзным испытанием, но и для жителей страны отвесные стены тепуя представляли собой почти непреодолимое препятствие для спуска. Поэтому они и создали упадолы – своеобразные лифтовые платформы, способные поднимать и опускать сразу до двадцати человек.

Малята улучил момент, когда они заняли места на платформе, и шепнул Максиму на ухо:

– Он тебе не простит!

– Да ладно, – философски отмахнулся Максим. – Я никого не хотел обидеть.

Пока платформа двигалась вниз, они ещё раз с невольным восторгом полюбовались раскрывшейся панорамой громадного болота.

Великотопь представляла собой серо-жёлто-синее кочковатое пространство, уходящее к размытому полосой белого тумана горизонту, усеянное колодцами чистой воды и редкими купами кустарника. В болоте то и дело возникали движущиеся струи, всплывали пузыри газа, возникало быстро заканчивающееся течение, оно дышало, пенилось, шевелилось и сопело как единый живой организм, вызывая невольную дрожь в коленях.

Когда платформа снизилась, показалась узкая полоса песка и гальки, по которой из выровненных деревянных колод была проложена дорожка. Вблизи этого настила открытой воды было больше, её постоянно чистили, чтобы с берега можно было просматривать глубины болота. Воду прорезали серые короба, представлявшие собой водоросли, используемые в качестве инфразвуковых антенн для отпугивания наиболее опасных болотных обитателей, которых было много.

Стал виден и построенный причал слева от спускового комплекса. У него стояли два катамарана, двухпалубный красавец тримаран и с десяток карбасов разного дедвейта.

Бойцов сотни уже ждали с десяток пограничников в специальных костюмах. Сотник Могута находился там же, и Любава о чём-то разговаривала с ним. Сердце Максима забилось сильней, успев соскучиться по любимой, и он жаждал заключить её в объятия. Однако она, шагнув к нему, увидела сотника Гвидо и остановилась, сразу став чужой и недоступной. Длилось это всего краткий миг, но Максиму показалось, что прошла вечность. Он увидел перегляд обоих, узкие губы Гвидо стали ещё тоньше, но Любава опомнилась и обняла мужа со словами:

– Ох, как хорошо, что ты здесь!

– Ты о чём? – не понял Максим.

– Потом поговорим. – Любава нервно отошла к группе девушек в воинской форме.

Могута подошёл к Максиму, облапил молодого парня по-медвежьи.

– Обрадо зреть! Осьмо погребём у топь?

– Я тоже рад тебя видеть, – сказал Максим.

Гвидо, окружённый пограничниками, посмотрел на Любаву, потом косо на Максима, двинулся к порту. Прибывшие сверху направились за ним. Зашагал вслед и задумчивый Максим, у которого не выходил из головы странный поединок глазами Любавы и сотника. Догнав Маляту, он спросил, понизив голос:

– Откуда Любава знает этого… орла?

Малята сморщился.

– Она тебе не говорила?

– Нет. О чём?

– Орловец – сын управителя Микоростеня.

– Ну и что?

– Они… э-э… дружили.

– Ах, вон оно что! – пробормотал обескураженный Максим. – Давно?

– Он разведчик, был во всяком случае, служил в секретной части Указа Обороны. Ещё до тебя его послали на разведку в Еурод, где он прожил две вёсны. А Любава встретила тебя. Он вернулся, да поздно.

– Понятно. Хотя постой: если он находился у выродков, почему же не помог нам вызволить её из плена, когда Любаву держали в порту Немки?

– Этого я не знаю, – огорчённо признался Малята.

– А ты откуда знаешь, что Гвидо – разведчик? Судя по вашей встрече, он тебя увидел впервые.

– И я его не видел, – лукаво ухмыльнулся молодой пограничник. – Но как говорится, слухом земля полнится. Мне бацька рассказывал. Он всё знает.

Максим кивнул. Гонта действительно мог знать подробности личной жизни родной дочери и секреты оборонной епархии Роси.

– Да ты не парься, – сказал Малята (слово «не парься» он произнёс по-русски), заметив, как помрачнел спутник. – Любава тебя любит.

– Знаю, – невольно усмехнулся Максим, подумав, что ситуация складывается скользкая, и не пришлось бы потом выкручиваться из положения «нового защитника чести и достоинства» жены.

Подошли к причалу, построенному из стволов сухих дубоносов, прочных как сталь. Стволы были отёсаны до прямоугольных плах, и запах дерева перебивал даже болотные ароматы.

Весь причал был заставлен тюками, бочками и разнокалиберными коробами. Их грузили на борт тримарана два десятка мужчин в робах портовых служащих. Только спустившись к берегу, Максим оценил размеры болотохода. Корабль уступал хладоносцам конунга, однако всё же его длина достигала не меньше сотни метров, по ширине он был равен российскому атомному ледоколу «Арктика» (Максим посещал ледокол с экскурсией, будучи в Мурманске), а по высоте тримаран с гордым именем «Светозар», наверно, мог посоревноваться с башней Московского Кремля. Никаких антенн на его пристройках не было видно, локаторами и рациями моряки не пользовались (их заменяли не технические устройства, а специально выращенные живые «гаджеты» – птицы, насекомые, жители болота), но и без них двухпалубный корабль с тремя корпусами выглядел впечатляюще. Максим невольно вспомнил лопотоп – болотную подлодку, на которой он возвращался с Любавой после её освобождения, и покачал головой. Местные «субмарины» могли бы послужить примером героической упаковки экипажей «в консервной банке».

Началась суета с размещением отряда Гвидо.

Надо было не только упаковать грузы в трюмах тримарана, но и пристроить оружие, боеприпасы, консервы, поместить в отдельные боксы двух хладунов, а главное – развести бойцов по каютам и кубрикам, которых оказалось не так много, как требовалось. В конце концов через три часа, к вечеру, погрузка закончилась, сотня перешла на борт «Светозара», и причал опустел.

Прощались с уходящими в поход только пограничники заставы вместе с воеводой да работники порта.

Максиму досталась двухместная каюта на второй палубе. Он надеялся, что будет жить в ней вместе с Любавой, но она решила иначе, поселившись в каюте со своей помощницей Марфой. Эта девушка запомнилась Максиму ещё по первому рейду на берег тепуя, она управляла двуколом (колесницей) с пассажирами Максимом и Сан Санычем и показала себя искусной воительницей. Всего же на борту корабля оказалось восемь женщин, три из которых входили в отряд спецназа Любавы, выбранные из всего ОБГ – отряда быстрого реагирования, которым она и командовала.

Гвидо Орловец поселился один, заняв каюту капитана корабля.