На свадьбе я пела громче всех, а плясала так, как будто когда-нибудь танцы вовсе запретят и мне непременно было нужно натанцеваться на всю оставшуюся жизнь. Целовала Кадима искренне и страстно. С той же искренностью отправилась с ним в постель. Заниматься любовью оказалось болезненно и противно, но я делала вид, что сгораю от наслаждения. Меня больше не было, а бездушная кукла с лицом Нилы вполне могла изображать что угодно.

Но Кадим был ко мне бесконечно добр и щедр. Он потакал всем моим капризам, любым способом поднимал мне настроение. Я каждый день меняла украшения, вызывая зависть соседок, но и этим не могла насытить пустоту внутри. Ждала беременности как благословения богов – мама объясняла, что любовь к ребенку безусловна, а мне непременно было нужно кого-то полюбить. Но, возможно, Свет видел мою фальшивую игру и долгожданного подарка не дарил. Вино стало единственным моим утешением. Только благодаря ему я могла смотреть на мужа и принимать его в себя всякий раз, когда он думал, что я соскучилась по ласке. Компании пьянчуг тоже способствовали моему семейному счастью: на фоне этих бездарей Кадим казался сказочным принцем, я общалась с ними ровно до тех пор, пока не начинала по нему скучать – тогда и идти домой было намного проще.

Одним осенним днем Рейн вернулся. Как раз тогда, когда и я ждать перестала. Праздник организовали такой, что ближайшие села содрогнулись. Я же онемела – за целый день не смогла произнести ни слова: открывала рот и только что-то хрипела. Молча смотрела, как Кадим кричит от счастья, сжимая в могучих объятиях старого друга. Молча слушала, как Рейна называли демоноборцем и великим героем. Молча задавалась вопросом: любила ли я до сих пор этого человека? Он стал совсем другим: жилистым, хмурым, некогда красивое лицо портил уродливый шрам, голос его звучал надтреснуто и скрипуче. Я не знала верного ответа – да и в любом случае уже было поздно на этот вопрос отвечать. Он радостно поздравлял нас с женитьбой, искренне интересовался всем, что произошло за годы его отсутствия – и его встречали так, будто он в каждой семье считался родным сыном.

Я сама пришла к нему через несколько дней, когда Кадим уехал в далекий город для очередной выгодной продажи. Не знаю зачем. Просто рассмотреть его пристальнее и что-нибудь сказать, если все-таки смогу говорить. А то выходило так, будто я единственная, кто ему не рад – не принял бы на свой счет.

Рейн встретил меня в старом ветхом доме матери, у него никогда и не было другого жилья. Разделил по тарелкам жаренное с овощами мясо, пододвинул одну мне и сел напротив, задумчиво улыбаясь. Я смотрела, смотрела – и никак не могла увидеть в нем того невинного мальчика, который лупил еловой веткой Кадима и громко смеялся. Наконец, спросила:

– Разве война закончилась?

– Нет, – он покачал головой. – Эта война бесконечна.

– Но ты вернулся навсегда? – с надеждой уточнила я. – Или снова придется уйти?

Рейн промолчал. Отложил ложку, забыл о еде. Встал и пошел поставить на печь чайник, чтобы нагреть кипятка. Но будто снова запамятовал, что делал, и подошел к кровати. Сел на край, сцепил в замок руки. Наверное, я задала какие-то неправильные вопросы, поэтому попыталась заговорить снова бодрым голосом:

– А ведь получается, что ты оказался сильным заклинателем! Я очень рада, что ты жив, Рейн. А помнишь, как мы с Кадимом учили тебя плавать, хотя сами едва умели? Если ты тогда не утоп, несмотря на наши старания, то каким-то демонам тебя не достать!

Он поднял лицо, но на меня не посмотрел – Рейн глядел на дверь, будто чего-то ждал. Но потом начал говорить – и совсем не о том, о чем я:

– Нила, я ненадолго. За мной придут очень скоро.

Я похолодела.

– Придут?

Рейн медленно вдохнул.

– Да. Я не герой, Нила, а предатель. Только тебе или Кадиму могу об этом рассказать. Я сбежал, искать будут здесь. Меня в любом случае казнят, я хотел успеть напоследок навестить могилу мамы и увидеть тебя.

Кровь отлила от щек. Я поднялась на ноги и бездумно шагнула в его сторону. Замерла – и одновременно замерли все мои мысли. Рейн горько усмехнулся, так и продолжая наблюдать за дверью.

– Я больше не мог, Нила. Когда мы воевали против вооруженных демонов – это было как-то просто и понятно. Добро всегда побеждает зло – и мы обязаны жертвовать собой ради этой цели. Рядом со мной в строю шагали настоящие кейсары, многие из нас выжили только благодаря их поддержке в магической связке. Мы стали братьями, я знал, зачем дышу и ради чего терплю лишения. Но потом она меня сломала.

Поскольку он надолго замолчал, я вынужденно переспросила:

– Кто – она?

– Демонское отродье, – отозвался он глухо. – Она не отбивалась. Ее маленький ребенок даже не плакал – был слишком испуган, чтобы плакать. А она встала перед нами на колени и начала умолять, чтобы разрешили ей скрыться во Мраке. Клялась жизнью сына, что они никогда оттуда не выйдут. Но демонам верить нельзя, нас этому каждый день учили.

– Вы убили их? Рейн, но ведь это демоны, – я заметила резонно, хоть и не без содрогания.

Он покосился на меня и неожиданно улыбнулся.

– Да, Нила, ты права, это демоны – маленькие обоссавшиеся от страха монстры, которые смотрели на нас своими самыми обыкновенными глазами. С тех пор я практически не спал. А почему мы называем их демонами? Разве каждый из них виновен в страшных преступлениях? Они ведь ничем, вот ровным счетом ничем не отличаются от других людей, пока не направляют свой черный дым на зло. С тем же успехом зло можно творить и светлой магией. Я теперь вообще не знаю, кто из нас чудовища. И кого объявят врагом после демонов? Полукровок, внуков полукровок, сочувствующих или ученых, которые по глупости изучали демонское наречие? Лучше бы я погиб в первый день, чем участвовал в том, что уже никогда не закончится.

Мне стало плохо до тошноты, до рвотных позывов. Я покачнулась, но постаралась взять себя в руки и собраться. Не могла представить, прав Рейн в своей щепетильности или сильно заблуждался, но результат один и тот же – скоро за ним придут, чтобы казнить. Он не гордился собой, не упрекал себя и не жалел – он просто бесконечно устал. Рейн не будет доказывать кому-то свою правоту, он сам в ней не уверен и даже не пожелал спрятаться – служители ордена действительно в первую очередь спросят здесь, и каждый сосед покажет рукой, где живет «герой». И это очень жестоко с его стороны – вернуться только затем, чтобы попрощаться.

Его отупленное смирение было заразным. И чтобы вытряхнуть из себя это серое наваждение, я разозлилась. Подошла, дернула его за ворот с такой силой, что пуговицы застучали по полу. Прижалась к губам и яростно укусила. Мне хотелось вернуть ему хоть половину своего отчаянья. Когда-то мы были счастливы – в детстве. А потом плелись неприкаянными душами по жизни, забивая душевные пустоты всем, что подвернется под руку. И Рейн слишком просто сдался – он может укрыться где-нибудь, до конца своих дней просидеть в глухих лесах, но был бы не один, потому что мы с Кадимом никогда не оставим…

Я вздрогнула. Кадим, мой муж, который за все время меня не обидел ни единым словом. Я отпрянула от Рейна, но и он теперь не был тем слабым мальчишкой, образ которого я так бережно хранила в памяти. Уже его сильная рука притянула меня к себе, а жадные губы захватили мои. Вкус крови – то ли моей, то ли его – просочился в рот вместе с настойчивым языком. Именно так ощущается безнадежность – полное безразличие ко всему, что было до и будет после. Он прощался со мной, а я прощалась с ним. Этой неуместной страстью мы просили друг у друга прощения за все, в чем были даже не виноваты. Возможно, это уже была не любовь, а только ее рваные лоскуты и безбрежное отчаянье. Мое лицо было мокрым от слез, но стоило Рейну прекратить яростные движения, как я сама начинала срывать с него одежду. Ни один из нас не мог остановить второго.

Утомленный долгой бессонницей и недавней страстью, Рейн крепко уснул. Я приютила голову на его плече и старалась не разбудить. Именно за это качество он мне когда-то понравился – еще будучи ребенком, он умел смотреть глубже других, и, вполне возможно, в последней мысли оказался единственным правым. Вначале думала, что обязана его убедить скрыться от преследования, но потом поняла – это бессмысленно. Как только заклинатели расправятся с демонами, они вспомнят о каждом предателе. И уж если тех по одному могут найти, то поиски Рейна не займут много времени. Мне начало казаться, что наша личная трагедия – это ничто в сравнении с трагедией всего мира. Всего за два поколения все изменилось, и снежную лавину уже не остановить. Сила, которую сейчас собрали, натренировали и напитали злостью светлые маги, не исчезнет после окончания войны. Она останется – и будет рассасываться еще сотни или тысячи лет, собирая новых жертв. Когда пропадет один враг, им будет объявлен другой. Кто? Мне это было неведомо, но и перестало иметь значение.

Я по звуку узнала тяжелые шаги Кадима, но не стала распахивать глаза или прикрывать наши голые тела одеялом. Не было никакого стыда – то, что происходило в мире людей, было настолько больше обыкновенного стыда, что для него просто не осталось места. Рейн – уже мертвец. Но мы все трое неразрывно связаны – и волею богов погибнем в один день. Мне почему-то эта мысль показалась простой и очевидной.

Кадим постоял недолго возле двери – я слышала его дыхание. Надо было открыть глаза и объяснить – тогда моя неверность и его ярость ему тоже покажутся слишком мелкими, чтобы их переживать. Но я не успела. Он вышел, а через несколько минут уже некому было что-то объяснять. Да и незачем. Нам троим лучше покинуть этот мир до того, как он целиком заполнится дымом костров и плачем невинных. С той самой минуты, когда «добро» окончательно победит «зло», Свет уйдет отсюда навеки.

Глава 3. Новый Свет

Оказывается, умирать больно – я раньше как-то иначе себе представляла смерть. Но мучение быстро сменяется пустотой и тотчас забывается. Мой взгляд оказался направлен на низкий потолок пещеры, но мысли разнесло сразу во всех направлениях. Ушло несколько часов, прежде чем я вспомнила свое имя – и им оказалось далеко не «Нила». Почти тридцать лет прошло! Тридцать клятых лет, в которых я не была самой собой. Но эти люди жили когда-то давным-давно – еще до изгнания демонов во Мрак, в этом я не сомневалась, ведь моя фантазия не столь бурная, чтобы придумать сотни деталей, о которых я знать не знала.

С большим трудом повернула голову и разглядела Арая – кейсар сидел на пыльном полу, будто забыл о своей неприязни к грязной одежде. Да и поза его была непривычной: он сложил руки на коленях и упер в них лоб, как если бы пытался собрать себя в единое целое. Именно его вид остро напомнил, кто мы и где находимся.

– Арай, – тихо позвала я, но он и через десять минут не откликнулся. За это время я уже успела взять себя в руки – отделила эмоции Нилы от собственных, с мясом отодрала ее жизнь от своей. Приверженцу школы бесчувствия это должно быть сложнее – он вообще с эмоциями знаком лишь поверхностно. Решила разозлить его или рассмешить, лишь бы хоть как-то привлечь к себе внимание: – Арай Сэрс, а ты в курсе, что твое имя с разных языков можно перевести как «чужая свобода»? Представляешь, как забавно? Почти символично.

Забавно – это не про него. Он все еще не поднимал голову. Однако через некоторое время прохрипел:

– Тихо.

Но я не могла унять любопытство:

– Кажется, я теперь знаю, как проходит медитация «тысячелетней жизни». Зря когда-то спрашивала – такое словами не объяснишь.

– Да, ты видела.

Сказав это, он вдруг резко вскочил на ноги, заметался в несвойственной ему суетливости, снес грубо сколоченный деревянный столик и заревел, как раненое животное:

– Сколько времени прошло?! Мейза уже могли убить! Дерьмо!

Опешив, я осторожно выдохнула:

– Арай…

– Я просил меня не трогать!