Словно прочитав ее мысли, Найджелус кивает.

– Нас коснулись звезды, тебя и меня. В какой-то мере мы оба созданы звездами. Твоя мать загадала желание, чтобы ты и твои сестры родились, и я снял с неба звезды, чтобы ее желание сбылось. Я полагаю, что и моя мать использовала звездную пыль, чтобы я появился на свет, но она умерла прежде, чем я смог ее об этом спросить.

Твоя мать загадала желание, чтобы ты и твои сестры родились. Конечно, Беатрис слышала об этом. Люди часто исполняли свои желания с помощью звездной пыли. Но желания, которые эмпиреи загадывали на звездах, снимая их с неба, создавали магию столь сильную, что могли случаться чудеса. Чудеса, подобные тому, что ее мать забеременела тройней, хотя ее отец, как известно, в свои восемьдесят лет никогда прежде не имел детей, даже незаконных, даже с помощью немалого количества звездной пыли. Но даже несмотря на то, что эмпиреи, люди, которые могут загадать желание на звезду в небе, встречаются редко – и звезды сами по себе являются ограниченным ресурсом, – Беатрис не удивилась, узнав, что ее мать перешла эту черту. Во всяком случае, на фоне всего остального, что она совершила, это – сущий пустяк.

– И, – продолжает Найджелус, пристально наблюдая за ней, – коснувшись кого-то, звезды могут наделить его даром.

Беатрис заставляет себя сохранить бесстрастное лицо, но в голове у нее роятся мысли. Уже дважды она загадывала желание у звезды, и оба раза желания сбылись, оставив в напоминание о себе звездную пыль. Лишь один из десяти тысяч человек может с помощью магии снимать с неба звезды, и Беатрис никогда не думала, что станет одной из них. А теперь она была в этом уверена. Но они находились в Селларии, где магия считалась преступлением, наказуемым смертью, и Найджелус сам признался, что мать хочет ее смерти. Она не собирается помогать ему себя потопить.

– Если бы каждый ребенок с серебряными глазами был эмпиреем, мир стал бы безумным местом, – говорит она через мгновение.

– Не каждый ребенок с серебряными глазами, – говорит он, качая головой. – Не каждый ребенок, которого коснулись звезды, – у большинства талант дремлет, как у твоих сестер, и никогда не пробуждается. Но у тебя все иначе.

Когда выражение лица Беатрис не меняется, он приподнимает брови.

– Ты знаешь, – спрашивает он, откидываясь на спинку стула и оценивающе глядя на нее. – Сколько раз ты это сделала?

– Дважды, – призналась она. – Оба раза случайно.

– Так всегда поначалу, – говорит он. – Магия накатывает волнами, и зачастую это связано с сильными эмоциями.

Беатрис вспоминает, как впервые обратилась к звездам. В тот миг тоска по дому одолевала ее так сильно, что казалась ей невыносимой. И во второй раз, в миг, когда больше всего на свете она желала, чтобы Николо поцеловал ее. Как бы ни было больно это признавать сейчас, в свете его предательства, она понимает, что тогда ее тоже переполняли эмоции. Какой же она была дурой.

– Не имеет значения, какими талантами я обладаю или не обладаю, – говорит она, поднимаясь на ноги. – Они подозревают о моих способностях и поэтому ночи напролет держат меня в комнате без окон. Если только у тебя нет способа вытащить меня из этого места…

– Способ есть, – перебивает он, наклоняя голову в ее сторону. – Если ты согласишься на мое предложение, завтра же вечером мы покинем это место. Ты можешь вернуться в Бессемию всего через пару дней.

Беатрис наклоняет голову и в течение пары мгновений задумчиво смотрит на него, взвешивая это предложение. Не то чтобы оно было недостаточно хорошим, но она подозревает, что может получить больше.

– Нет.

Найджелус фыркает.

– Ты даже не знаешь, чего я хочу, – говорит он.

– Это не имеет значения. Я не хочу сбегать отсюда одна. Если ты хочешь вытащить меня, то тебе нужно вытащить и Паскаля.

Беатрис не знает, видела ли она когда-нибудь Найджелуса удивленным, но ее слова определенно его ошарашили.

– Селларианского принца? – спрашивает он, нахмурившись.

– Моего мужа, – говорит она, потому что, хотя брак так и не был скреплен – и никогда не будет, – они дали друг другу клятвы, как на свадьбе, так и после нее. И эти клятвы Беатрис намерена сдержать.

– Его удерживают в Братстве на другом берегу реки Азина, так же как меня удерживают здесь. По тем же самым сфабрикованным обвинениям в государственной измене.

Найджелус бросает на нее понимающий взгляд.

– Насколько я слышал, обвинения были обоснованными.

Беатрис сжимает челюсти, но ничего не отрицает. Они замышляли свергнуть безумного отца Паскаля, это было правдой. Обвинение в измене можно было счесть весьма скромным, ведь, помимо прочего, они принимали участие в побеге из тюрьмы другого предателя короны, а Беатрис к тому же была виновна в нарушении религиозных законов Селларии, потому что использовала магию.

– Это неважно. Если ты сможешь вытащить нас обоих, то, может быть, мы сможем обсудить твои условия.

Мгновение Найджелус молчит, а затем кивает.

– Хорошо. Я доставлю тебя и твоего принца в безопасное место, далеко от Селларии.

Она смотрит на Найджелуса, пытаясь разгадать ход его мыслей, но это кажется невозможным. Найджелуса не раскусить, и она была бы дурой, если бы не понимала, что он уже на два шага впереди нее в игре, правил которой она даже не знает. Он с ней не заодно, они преследуют разные цели.

Она не должна ему доверять. Но выбора нет.

– По рукам.

Дафна

Завтра Дафна выходит замуж, и есть примерно тысяча вещей, о которых ей нужно позаботиться. Свадьба и так уже была отложена, чтобы дать ей возможность поправиться после того, как в нее стреляли в лесу недалеко от дворца. Но теперь ее рана прошла – с небольшой помощью эмпирея, Аурелии, и звездной магии. Теперь всем не терпится увидеть, как они с Байром поженятся. И, пожалуй, больше всего не терпится самой Дафне.

Она написала своей матери сразу же, как только вернулась во дворец, рассказав ей об откровениях Байра и Аурелии, но все же умолчала о моментах, которые она, Беатрис и Софрония провели в мыслях друг друга. Как и о мучительном подозрении, что Софрония мертва. Она словно почувствовала это на себе. Она понимает, что это глупо, но ей кажется, что пока она не облекает мысли в слова, они не становятся реальными.

Сейчас нужно доработать схему рассадки гостей и провести последнюю примерку платья. К тому же во дворце полно гостей со всего Фрива, с которыми Дафне нужно пообщаться. У нее совсем нет времени думать о своей, возможно, умершей сестре.

О, Софрония постоянно проникает в ее мысли. То цветочница предложит добавить в ее букет маргаритки – любимые цветы Софронии; то один из горных лордов расскажет ей такую историю о привидениях, которая наверняка бы привела Софронию в ужас; то горничная достанет для Дафны из ее шкатулки изящное опаловое ожерелье, которое подарила Софрония на их пятнадцатилетие. По меньшей мере дюжину раз в день Дафна ловит себя на том, что мысленно составляет письмо своей сестре, но каждый раз кровь леденит воспоминание об их последнем разговоре.

Она не может знать наверняка, что Софрония мертва. Вот что сказал ей Байр, когда связь с ее сестрами оборвалась и она снова оказалась в доме Аурелии вместе с ним. Он так старался успокоить ее, что она притворилась, будто ему удалось. Но когда она встретилась взглядом с Аурелией, стало очевидно, что женщина все прекрасно поняла.

Пролилась кровь звезд и величия. Софрония, которую коснулись звезды и в жилах которой текла кровь императоров, была мертва, как и было предсказано.

Но Дафна не может думать об этом сейчас. Как и о том факте, что на нее трижды совершалось покушение. Она не может думать о Байре, у которого полно собственных секретов и который теперь знает несколько ее тайн, но все равно остается с ней. Она не может думать о Беатрис, по уши увязшей в собственных проблемах в Селларии. Стоит ей подумать о чем-либо из этого, и она рискует разрыдаться, поэтому вместо этого она должна сосредоточиться на том, что ей подконтрольно, – на завтрашнем дне. Дне, когда она наконец достигнет того, ради чего ее растили, и выйдет замуж за наследного принца Фрива.

– Я никогда не видела невесту такой взволнованной, – говорит ей Клиона.

Девушка практически вынудила Дафну пойти на прогулку по заснеженным садам Элдевальского дворца – Дафна предпочла бы остаться внутри, обдумывая каждую деталь завтрашнего дня и с тревогой ожидая каких-либо известий из Темарина, Селларии или Бессемии. Это странно – знать, что ее сестра мертва, но все еще не иметь возможности ее оплакать.

– Нет? – спрашивает Дафна, глядя на девушку и приподняв брови. – Мне кажется, я еще не встречала невест, которые бы не были взволнованы.

Она не может удержаться, чтобы не оглянуться через плечо туда, где стоят шесть стражников, следящих за каждым ее движением. В прошлый раз их было двое, а до этого они и вовсе гуляли без сопровождения. Но поскольку свадьба уже на носу и кто-то так решительно настроен убить Дафну, король Варфоломей приказал усилить ее охрану.

Дафна знает, что она должна быть благодарна за это, но постоянное присутствие стражников ее раздражает. Кроме того, у Клионы есть не менее весомая причина желать ей смерти, чем у кого-либо другого, и, конечно, она могла бы вонзить кинжал меж ребер Дафны прежде, чем кто-то из шести стражников успеет сделать даже шаг. И это при условии, что они вообще потрудятся ее спасти, потому что Дафна готова была поспорить – по крайней мере половина из них работает на отца Клионы, лорда Панлингтона, лидера повстанцев.

Эта мысль должна была бы встревожить Дафну, но ей все равно. В конце концов, враги повсюду, и есть некоторое утешение в том, что она знает о том, кто такая Клиона: дочь лидера восстания, такая же смертоносная и хитрая девушка, как и сама Дафна.

Может быть, именно поэтому она ей так нравится.

Кроме того, Дафна знает, что повстанцы не хотят ее смерти – по крайней мере, пока. Ведь на их стороне сам Байр, так что они думают, будто Дафна тоже с ними заодно.

– Возможно, невестам и положено волноваться, – признает Клиона. – Но ты словно заболела – бледная, как привидение.

– Это все фривийская погода, – говорит Дафна, поднимая взгляд к серому небу. Теперь, когда зима полностью вошла в свои права, в нем нет и намека на синеву. – Прошло так много времени с тех пор, как я чувствовала солнечный свет на своей коже, что я забыла, каково это.

Клиона смеется, и ее голос остается легким и беззаботным, даже когда она понижает его, сжимая руку Дафны.

– Ну, я уверена, скоро ты вернешься в Бессемию.

Дафна бросает на нее косой взгляд – Клиона не может не понимать, что такое не следует говорить в присутствии стражников. На самом деле Клиона и правда не может этого не понимать. И это подтверждает подозрения Дафны о том, что по крайней мере большинство из них находится на стороне повстанцев.

– В таком случае, – говорит Дафна, подражая интонации и громкости голоса Клионы, – свадьба рискует завтра не состояться.

Клиона улыбается.

– О, чем меньше ты будешь знать, тем лучше, принцесса, – говорит она. – Постарайся все же немного больше походить на краснеющую невесту, ладно? Это не должно составить тебе большого труда, учитывая, насколько близкими стали отношения между тобой и Байром.

При этих словах Дафна и правда почувствовала, как к ее щекам прилила кровь, но сказала себе, что дело в порыве фривийского зимнего ветра и что это никак не связано с воспоминанием о том, как губы Байра коснулись ее губ, или с тем, как он произнес ее имя – с благоговением и крошечным намеком на страх.

На самом деле за последние несколько дней у них не было времени поговорить ни о поцелуе, ни о чем-либо другом. Обычно их окружают стражники, а это не тот разговор, который кто-то из них хочет заводить в присутствии слушателей.