– Пап, ну как же ты так. Ты ж всегда таким сильным был. Я гордился тобой. Пап! Ну зачем ты…

Глеб зарыдал. Он был один – мог позволить себе не сдерживать эмоции.

– Пап… и что мне теперь делать-то… Как теперь без тебя… Мама болеет… Денег нет… Пап… Я боюсь… Я не справлюсь…

Глеб взял пригоршню снега и вытер лицо. Потом бросил снег на фотографию отца.

– Ты всегда жил как хотел! Науку свою двигал, ученый деятель! А мы с мамой были тебе по барабану! Ты только для себя жил и для науки своей гребаной, и что она тебе дала?! Ненавижу! Ненавижу тебя! Как я теперь один! Я не хочу к Зурабу! Не хочу! Мне страшно, отец!

Глеб упал на колени, застыл на минуту. Потом поднялся, отряхнул колени. Слез уже не было.

– Пап, прости меня. Я справлюсь. Я к Зурабу пойду, я решил. Маму не оставлю. – Глеб пальцами погладил фотографию отца. – Папочка, прости, что не уберег тебя. Я люблю тебя. Ты, если видишь меня сверху, замолви там словечко. Помоги мне, пап. Не на кого мне больше надеяться…

Зураб осмотрел выстроившихся в полукруг членов своей банды. Взгляд остановился на самом щупленьком «братке», больше похожем на недоростка-старшеклассника, чем на серьезного бандита. «Железо» он не тягал, не курил, не пил. Но зато информацию добывал не хуже ФСБ. Сначала у него была кликуха «обмылок», но как-то раз Зураб назвал его Энштеном, без двух «й», и с тех пор так и повелось – «Энштен», причем с ударением на «Э».

Энштен по долгому взгляду понял, что от него ждут информацию. Она была, но не больно-то приятная. А Зураб не любил плохие новости.

– Фейерверки платить отказались.

– Да ну? – нарочито удивленно отозвался Зураб.

– Но прикол в том, что они мусорами пригрозили.

Толпа засмеялась. Причем искренне, даже как будто по-детски. Ну надо же, такую глупость сморозить! Ментам платить – в их городе?! Их ментам!

Зураб только криво ухмыльнулся. Но глаза… глаза совсем не сулили ничего хорошего.

– Глеб, – Зураб посмотрел на стоявшего с самого края новичка, – ты разберешься.

Утром родители Ольги упаковывали чемоданы в просторный багажник вазовской «четверки». Ольга наблюдала за ними из окна квартиры. Она не хотела уезжать – слишком внезапно, слишком скоро. Да и Петю оставлять… Но отец был настойчив: им нужно срочно переехать, в городе зверствуют бандиты, бизнес надо спасать, да и свои жизни тоже. Внезапно раздался звонок. Ольга бросилась к телефону. Через секунду она уже стояла на балконе и кричала отцу:

– Папа, склады горят!

Отец не слышал. Он уже сидел в машине, прогревал двигатель. Ольга бросилась вниз.

Склады с продукцией горели уже минут двадцать. Загорелись упаковочные коробки. Пламя лизало картон, который мгновенно скукоживался и растворялся в огне. Огонь подбирался к палетам, где лежали китайские салюты. Еще несколько минут – и рванет! Двое рабочих суетились у телефона, вызывали пожарные расчеты. Отец Ольги схватил огнетушитель и бросился внутрь помещения. За ним вбежала мать Ольги.

За углом в черном гелендвагене сидел Глеб и наблюдал за пожаром.

Внезапно раздались взрывы. Пламя добралось до палет… Джип Глеба рванул с места…

Через две недели Глеб сидел на скамейке с Петром.

– Глеб, как мама?

– Завтра увожу ее в Москву. Кладу в клинику. Зураб договорился с доктором. Светило какое-то, – ответил Глеб.

– Ты до сих пор с Зурабом? – Петр внимательно посмотрел в лицо Глеба.

– А куда ж я от него? Это теперь навсегда, – усмехнулся Глеб, – кровью общей мазаны.

– Ты о чем? – удивился Петр.

– Да так… Ни о чем. Ольга как?

– Продала квартиру, в Москву уехала, – вздохнул Петр.

– А ты чего?

– А мы после гибели ее родителей только один раз и встретились. Я навещал ее в больнице. – Петр закурил.

– Ты ж не куришь. – Глеб показал на сигарету.

– Она беременна была. Мы никому не говорили. Пожениться хотели.

– Как – беременна? – поперхнулся Глеб.

– Вот так. После того как родители погибли на пожаре, она ребенка потеряла. Выкидыш. Врачи сказали, от стресса. – Петр закурил еще одну сигарету.

Глеб ошарашенно смотрел на друга:

– Брат, а теперь что?

– Да ничего. Она никого видеть не хотела, продала квартиру и в Москву уехала. Вот и все.

– И мы уедем, брат, точно уедем, – Глеб обнял Петра, – я теперь тебя никуда не отпущу, ты без меня не сможешь.

– Не смогу… Куда ж я без тебя… Кому нужен-то… – Петр прислонился головой к Глебу.

– И матерей наших перевезем, в институт поступим, работа точно будет, у Зураба связи везде. Он поможет…

Через год Глеб женился на Ольге, убедив себя, что таким способом искупит вину за то страшное морозное утро. Петр не возражал – он не вспоминал бывшую. Ольга сама сделала свой выбор в пользу Глеба. А куда денешься? Ей нужно было как-то жить, а жить она за год успешной коммерции родителей привыкла хорошо. Глеб мог ей это дать. А Петр – нет.

В том же году Глеб с Петром стали студентами МГУ: Глеб поступил на географический факультет, Петр – на экономический. Освоившись на факультете, перецеловав всех симпатичных и не очень симпатичных однокурсниц, попробовав себя в географической экспедиции – одной ему хватило, чтобы понять, что этой романтики мокрых палаток и песен под гитару у костра ему вовсе не надо, – Глеб взял академ и приехал обратно в родной городок. Перед отъездом тихо, без скандала развелся с Ольгой, а затем вместе с Зурабом, который к тому времени стал теневым хозяином города, Глеб расширил масштаб своих амбиций: он приватизировал несколько убыточных предприятий области, подобрал для империи Зураба все, что валялось на земле бесхозным или лежало на боку. А этого добра было предостаточно. Теперь были нужны бизнес-мозги. Глеб умел захватывать, но не управлять. Получив добро от Зураба, Глеб отправился в Москву, где нищенствовал студент Петя, предъявил ему «котлету» долларов – аргумент серьезный, особенно на голодный желудок, и забрал друга в родной город. Вместе с Зурабом, у которого оказались недюжинные амбиции и крышуюшие чиновники высокого ранга, Глеб, как Петр I, открывал окна в регионы России, где десятками простаивали, превращаясь в декорации для фильмов ужасов, некогда градообразующие предприятия. Петр всегда был рядом. Глеб показывал пальцем точку на карте страны, Петр что-то считал, Зураб договаривался… К окончанию пятого курса университета, где Глеб и Петр продолжали не только числиться, но и успешно «сдавать» сессию за сессией за копеечные, по их меркам, суммы – профессора, правда, считали совсем иначе, – друзья стали вполне успешными молодыми предпринимателями.

Зураб умер. Ожидаемо неестественной смертью. Бандитская разборка, пулевое ранение. Глеб привез из Москвы лучших хирургов. За жизнь Зураба боролись трое суток – и не зря. Утром на четвертый день Зураб пришел в сознание и сразу стал выяснять: как да что, кто помогал, кто сдрейфил и ушел в тину. Выяснилось, что именно Глеб возглавил борьбу за жизнь Зураба, он же контролировал бизнесы и весьма жестко объяснил всем испугавшимся, что их ждет в случае предательства. Но более всего Зураба повеселило, что заказчика покушения нашли на городской свалке, с перерезанным горлом и членом во рту. А исполнитель, стрелявший в Зураба, обнаружился на пороге отделения полиции, и тоже с членом во рту. Причем, как установили эксперты-криминалисты, во рту заказчика находилась половая гордость исполнителя, а у того – заказчика. Зураб по достоинству оценил это остроумное решение. И хотя ему было трудно смеяться, он, хрипя и кривясь от боли, издавал свистящие хлюпанья минут пять.

Затем потребовал нотариуса и переписал на Глеба все свои активы. В одночасье 21-летний Глеб Георгиевич Игнатов стал одним из первых подпольных российских миллионеров.

Так началась славная эпоха компании «Бегемот». Название Глеб взял из своей любимой книги «Мастер и Маргарита». Он всегда восхищался вершителем судеб Воландом. Но замахиваться на величину такого масштаба в названии собственной компании не рискнул – остановил выбор на обаятельном хулигане и затейнике, коте Бегемоте.

Зураб же из больницы не вышел. Совсем было все хорошо, московские врачи давно уехали, но дура медсестра ввела идущему на поправку пациенту что-то не то. Не то настолько, что у Зураба остановилось сердце.

Шум поднимать никому не хотелось. Глеб настойчиво и убедительно предложил прокурору дело замять, что тот с радостью и сделал. Потом служителю Фемиды об этом незначительном эпизоде напоминало шикарное охотничье ружье, подарок нового хозяина города.

Допустившая досадную оплошность медсестра, которой давно уже пора было на пенсию, наконец перебралась из коммуналки в аварийном доме, построенном еще в XIX веке каким-то промышленником для рабочих его фабрики, в чистенькую однушку хрущевской застройки. И каждое 15 мая, в праздник святого мученика Глеба, не скупилась на самую толстую свечку за здравие своего благодетеля Глеба Георгиевича.

Лето 2017 года. Москва

Елена ушла. Петр еще некоторое время смотрел на закрытую дверь. Поймал себя на том, что глупо улыбается. Душа пела. Банально, подумал он, но ощущение было именно такое.

Он вышел на балкон, расправил плечи, вдохнул полной грудью. Посмотрел на город. Деревья стояли зеленые и свежие, ароматно пахли липы. Петр опять улыбнулся: этот запах напомнил ему вкус чая из далекого детства. Он смотрел на пока еще тихий просыпающийся город, сверкающую темной водой Москва-реку, которая отражала золотой и робкий ранний солнечный свет. Рядом возвышался величественный храм Христа Спасителя. Голубое небо без единого облачка. Утреннее щебетание птиц. Петр улыбался и небу, и городу, и рассветному солнцу. «Как дурак, чесслово», – опять подумал он, но с балкона не ушел. Петр давно не позволял себе бесцельно тратить время, но сегодняшнее утро было особенным. Петр вспоминал, как вчерашним вечером на этот балкон вышла Елена, а он подошел сзади, обнял ее, потом приподнял волосы, нежно провел пальцем по ее шее. Она потерлась подбородком о его предплечье, откинулась спиной на грудь и затихла в его объятиях. Петр обомлел, потом развернул ее к себе и начал целовать…

Ночью он поразился, насколько искренне и жадно Елена отдавалась страсти. Она требовательно и в то же время очень нежно проявляла себя как женщина, раскрывалась будто нераспустившийся тюльпан, принесенный в теплый дом. Елена обволакивала его своим женским естеством, он тонул в ее шепоте и стонах, сливался с ее телом, будто первый или последний раз в жизни… Они заснули только под утро.

Петр с сожалением выдернул себя из воспоминаний о вечере и ночи, вернулся в спальню. Кровать была смята. Он присел на краешек, провел рукой по подушке. Она еще хранила запах Елены: немного ландыша, ванили и еще чего-то очень женского, тонкого, что будоражило воспоминания Петра. «Скажу сегодня домработнице, чтоб кровать не застилала. Нет, пусть вообще не приходит, не хочу видеть никого из женщин, кроме Лены», – подумал Петр. Он взял телефон, набрал:

– Тамара Петровна, доброе утро. У вас сегодня выходной. Оплачиваемый. Да, завтра по графику. – Петр привык давать четкие указания тем, кто на него работал.

Петр положил телефон и тут же взял его опять. Экран ярко высветил: «Елена Осипова».

– Алло? – Голос Елены был немного удивленным.

– Леночка… – Петр не знал, что сказать, и чувствовал себя немного неловко.

– Я что-то забыла у тебя?

– Нет, но взяла мое. – Петр сидел на кровати, гладил рукой шелковую простыню и снова улыбался.

– Я… может, случайно?

– Ну, не знаю. Ты взяла мое сердце. Звучит очень банально, но… но я правда так чувствую. А еще ты забыла пообещать, что сегодня вечером мы снова встретимся.

Елена засмеялась:

– Я попробую, но точно пока сказать не могу. Обещала помочь мужу отредактировать материал для журнала.

Упоминание о законном мужчине отрезвило Петра. Он помолчал, потом произнес:

– Постарайся, пожалуйста, я буду очень рад тебя видеть.