Было очень светло. Солнечный свет лился из стеклянных дверей, заполняя все пространство комнаты благодаря открытой планировке. Очень современно. Все стены прямые, углы острые. Я видела такие дома по телевизору, когда в передачах про ремонт показывали результат «после». Отец их любил. Он всегда смеялся над хозяевами. «Больше денег, чем ума», – говорил он. Или: «Идея у них!»

Анджела стояла у гриля и переворачивала сосиски и бекон.

– Ты будешь картошку, Салли?

Я была голодна. Я не стала есть фасоль с тостами прошлой ночью, потому что слишком волновалась.

– Да, спасибо.

Две собаки сидели снаружи и внимательно наблюдали, как Анджела переворачивает очередной кусок мяса.

– Кажется, мальчики голодные, – заметила Надин, улыбаясь и махая им. Они залаяли в ответ.

– Какие мальчики? – удивилась я.

– Собаки, Гарри и Пол.

– Забавные имена для собак.

Анджела игриво улыбнулась.

– Мы назвали их в честь наших бывших мужей, – и они обе засмеялись. Я тоже улыбнулась, хотя подумала, что это немного грубо по отношению к их бывшим мужьям.

Я находилась в полицейском участке семь часов и пятнадцать минут. Они сфотографировали меня и взяли отпечатки пальцев. Сначала они оставили меня в комнате одну на сорок пять минут, потом пришли две женщины в костюмах – сержант Кэтрин Мара и инспектор Андреа Ховард, а вскоре после них – угрюмый мужчина, представившийся Джеффом Баррингтоном, моим адвокатом. Ховард включила диктофон, и они представились еще раз под запись. Я не хотела смотреть на них, так что смотрела на деревянный стол и царапины на нем. Кто-то вырезал на нем слово «сука» острыми заглавными буквами. Это было очень грубое слово.

Полицейские три раза попросили меня рассказать про смерть отца, и меня начало раздражать, что мне приходится повторять одно и то же снова и снова. Джефф тяжело вздохнул и сказал, что лучший вариант для меня – отвечать на их вопросы. Они спросили, почему я не знала, что домашняя мусоросжигательная печь недостаточно мощная для уничтожения человеческих останков. Я покачала головой. А еще они попросили меня говорить громче для записи. Я ответила, что не знала, потому что раньше мы сжигали там все, кроме пластика.

Потом детективы спросили меня про письма и почему я не прочла их. Одна из них засмеялась над моим объяснением, потому что я решила подождать до дня рождения. И вот тогда я разозлилась.

– Почему вы смеетесь? – закричала я. Джефф положил руку на мою ладонь, но я стряхнула ее.

– Салли, вы всегда ждете дня рождения, прежде чем открывать почту?

– Мне не приходит почта, – буркнула я.

Адвокат что-то накорябал в своем блокноте, а потом попросил полицейских воздержаться от насмешек, потому что это доставляет дискомфорт его клиенту. Я очень внимательно на него посмотрела. На вид он такой же уставший, как и я.

Мара спросила у меня дату моего рождения, хотя я уже называла ее дважды. Они уточнили мою настоящую дату рождения, но я не совсем поняла, что они имели в виду. Потом женщины спросили про удочерение и про то, знаю ли я своих биологических родителей, и я очень удивилась, потому что не поняла, как это связано с делом. Я объяснила им, что отец и мать удочерили меня через агентство, когда мне было шесть лет, и что я ничего не знаю о своих биологических родителях. Дальше последовали вопросы о моем самом раннем воспоминании, и я рассказала про то, как задувала свечки на торте на свой седьмой день рождения. Детективы еще несколько раз спросили меня в разных выражениях, не помню ли я чего-нибудь до этого, но я твердо ответила нет. А потом женщины попросили меня постараться вспомнить еще что-нибудь. Я объяснила им, что отец всегда говорил не вспоминать те вещи, которые не хочу.

– Но, – удивилась Ховард, – вы же должны помнить что-то из раннего детства?

Я покачала головой. Они велели мне говорить громче для записи.

– Я не помню ничего до моего седьмого дня рождения, – уверенно произнесла я. Джефф попросил их поговорить с ним снаружи.

Вскоре после этого пришла Анджела и принесла бургер с картошкой из «Супермакс». В углу комнаты продолжал стоять еще один полицейский. Я предложила ему картошки, но он отказался.

– Вы молодец, – улыбнулся он. Этот полицейский мне понравился. Он был немного похож на Харрисона Форда в молодости. Мне бы хотелось поболтать с ним. Но он снова замолчал и уставился на свои ботинки. Я тоже смотрю на свои ботинки, когда мне не по себе.

Анджела объяснила, что полиция пробудет в моем доме еще несколько дней и что меня могут обвинить в преступлении.

– Каком преступлении?

Она не ответила.

– Пусть Джефф делает свою работу. Поверь, он искренне болеет за тебя.

Глава 8

Я провела у Анджелы и Надин пять ночей. Джефф в основном говорил с Анджелой и игнорировал меня, и в основном меня это устраивало, но разговаривали они все время обо мне. Анджела время от времени уточняла, понимаю ли я, о чем идет речь, но адвокат никогда не обращался ко мне напрямую, не считая последнего раза, когда мы были у него в офисе в Роскоммоне и он попытался пожать мне руку на прощание, но я ее отдернула. Проще смотреть на кого-то, когда не смотрят на тебя. Адвокат был симпатичный и, видимо, достойно выполнял свою работу, потому что обвинения в незаконном самовольном захоронении тела, скорее всего, будут сняты ввиду обстоятельств. Анджела сказала, это из-за моего состояния.

Джефф и Анджела сошлись на том, что с точки зрения закона она не может стать моим официальным опекуном или представлять меня в суде, потому что я взрослый человек и почти всегда сама принимала все решения, даже если они были «ошибочны». Но Джефф добавил, что суд может поставить условие, при котором в случае возникновения передо мной какой-то неочевидной задачи в будущем мне нужно будет обратиться к Анджеле или другому опекуну. Например, если я снова решу сжечь чье-нибудь тело, Анджела должна будет вмешаться и подсказать мне, что делать. Не самый удачный пример. Вряд ли мне захочется снова переживать такую суматоху.

Джефф также объяснил, что отец оставил мне деньги по завещанию. Он не знал точно, сколько, потому что большая часть была в разных вкладах и облигациях, но он планировал все их собрать. «Денег достаточно, чтобы ты довольно долго на них жила, только надо быть экономнее», – добавил он. И еще мне придется платить за вывоз мусора, разделять его на смешанные отходы, вторсырье, мягкий пластик и стекло, и у меня появится четыре контейнера разных цветов для каждого вида, и я буду по очереди оставлять их у ворот раз в неделю, чтобы мусорщики увозили их на своих пахучих грузовиках. Почтальон станет доставлять почту прямо ко мне домой, но меня заверили, что внутрь он входить не будет. По словам Анджелы, так гораздо удобнее.

С тех пор мне перестало нравиться находиться дома одной, потому что у моей двери постоянно ошивались какие-то люди. Они хотели взять у меня интервью или услышать «мою сторону истории». Их гораздо больше интересовало мое удочерение, чем то, что я сожгла своего отца. Меня это смущало. Какое отношение одно имеет к другому?

Теперь все в Каррикшиди глазели на меня. Некоторые улыбались и наклоняли голову набок. Сочувствовали. Другие переходили дорогу, когда видели, что я иду им навстречу, но мне все равно. Некоторые начали здороваться, даже молодые люди с автозаправки, когда отрывались от своих телефонов. Они кричали: «Привет, Мэри!»

Но меня зовут Салли: неважно, как меня называют они.

Полиция устроила ужасный бардак в доме. Я очень долго кричала, когда увидела все это. Анджела и Надин были со мной. Анджела велела мне дышать и считала вслух, пока я не взяла себя в руки, а потом мы начали приводить дом в порядок. Через какое-то время я попросила их уйти, потому что они не знали, где точно все должно лежать, так что проще было убраться самой.

Когда Анджела уходила от меня на третий день после моего возвращения домой, она сказала, что будет приезжать проведать меня два раза в неделю и мне всегда рады в ее доме. Она передала мне первую часть писем отца и добавила, что мне не стоит переживать или грустить. К тому времени я уже поняла: пытаться сжечь тело отца было неправильно. Все мне об этом сказали. Когда мне что-нибудь говорят прямо, без шуток и намеков, я абсолютно все понимаю. Можно подумать, будто я всю жизнь этим занималась – постоянно жгла тела, – настолько упорно они продолжали об этом говорить. Было всего одно тело, и отец сам сказал мне так сделать – ну, в каком-то смысле.

Когда я наконец привела дом в божеский вид, было 13 декабря, 8 вечера, и я села перед телевизором, чтобы посмотреть «Холби Сити^[7]». В этой серии у Эсси был день рождения, и я вспомнила, что у меня тоже день рождения. Я поставила сериал на паузу. Как я могла забыть? Никогда не забывала. Но со мной столько всего случилось!

Последние десять лет я сама пекла себе торт по рецепту из книги Делии Смит^[8]. Хоть я и знала рецепт наизусть, всегда приятно взять с полки книгу. Мне нравилась Делия. Ее фото на обложке улыбалось, и на ней была красная блузка. Я всегда держала в шкафу хотя бы одну такую же блузку, как у нее. Ярко-красную и с пуговицами на горле. Делия казалась надежной. Если б у меня когда-нибудь появилась подруга, она была бы как Делия.

Было слишком поздно начинать печь торт, но мне исполнилось сорок три. Я решила прочесть первую часть отцовского письма, когда закончится «Холби Сити». Я досмотрела серию и выключила телевизор. В письме было всего две страницы. Каждый раз, когда отец получал длинное письмо, он выпивал бокал виски, пока читал его. Теперь я стала хозяйкой дома, и надо делать все то же, что раньше делал отец, – очевидно, не считая утилизации мусора.

1 ноября 2017 г.

Дорогая Салли!

Думаю, мы оба знали, что этот день скоро настанет, и я сожалею, если тебе грустно. Но пойму, если нет.

Первое, что ты должна сделать, – это позвонить доктору Анджеле Кэффри. Ее телефон – 084–5412396. Извести ее о моей смерти. Она, вероятно, будет удивлена, что я так долго скрывал от нее свое состояние, но, как и ты, я не люблю суматохи, а благодаря рецептурным препаратам, которые ты покупаешь в Роскоммоне, меня не мучают боли. Я боялся, как бы разум не подвел меня, но, отправившись сегодня спать, я почувствовал, что могу остаться в себе до самого конца. Вставать и одеваться стало значительно тяжелее в последнее время, но я знаю, ты хорошая девочка и будешь кормить меня и заботиться обо мне.

У меня рак поджелудочной железы. Все началось с болей в спине, и специалист из Дублина подтвердил, что болезнь не подлежит лечению. Полагаю, рак очень быстро прогрессирует, так что не думаю, что тебе долго придется со мной возиться. Если это продлится дольше шести недель, я попрошу тебя позвонить Анджеле, чтобы она определила меня в какое-нибудь богомерзкое заведение паллиативной помощи. И если я впаду в бессознательное состояние, ты тоже ей позвонишь. Я знаю, ты не любишь разговаривать по телефону, но ты сделаешь это, потому что ты умная девочка.

Что касается организации моих похорон, я понимаю, что никогда не обсуждал с тобой подробности, так что позвони, пожалуйста, в похоронную службу Донована в Роскоммоне. Анджела тебе с этим поможет. По традиции меня стоило бы похоронить рядом с твоей матерью в Дублине, на кладбище «Гласневин», но ты знаешь, я не очень люблю Дублин. Тут мы с тобой похожи.