После этого разговора Сонджу стала представлять, как стареет в окружении семьи мужа и становится ещё одной Второй Сестрой. Или, того хуже, Первой Сестрой. Сонджу заметила, что несмотря на свои милые улыбки и вежливые слова на публике, наедине Вторая Сестра вела себя очень оживлённо, особенно когда жаловалась на то, что застряла в этом доме. С другой стороны, Первая Сестра замкнулась в своём молчании, весь день стоя на кухне на одном и том же месте и занимаясь одной и той же работой. Сонджу гадала, всегда ли Первая Сестра была такой, или её изменила жизнь. К Первой Сестре должны были относиться с уважением, поскольку она была женой первого сына, но этого уважения она не получала. Её почти невозможно было отличить от крестьян или прислуги. Эта угрюмая женщина медленно двигалась, носила невзрачное традиционное платье из муслина, очень редко говорила, и к ней редко обращались.

Иногда Сонджу ловила на себе её взгляды, бросаемые украдкой. Когда их глаза встречались, эта неловкая женщина тут же отворачивалась. Каждый раз Сонджу при этом чувствовала смутный дискомфорт от того, как по-разному с ними в семье обращались.

Однажды, закончив с вечерней работой раньше обычного, Сонджу взяла Первую Сестру за руку и отвела её на веранду.

– Первая Сестра, посиди со мной. Я так мало о тебе знаю. Расскажи о своём муже. Каким он был?

Первая Сестра затеребила свою муслиновую юбку. Опустила голову:

– Гм-м, тут особенно нечего рассказывать…

Она взглянула на Сонджу. Та кивнула, поощряя её продолжить.

– Я не успела хорошо его узнать, – сказала она наконец. – Сразу же после свадьбы… меня на год отправили в школу-интернат в Сеуле.

– Что произошло после твоего возвращения?

– Гм-м… мой муж много путешествовал по работе. Когда он приезжал, его родители… На меня времени не оставалось. Такова уж жизнь в браке. Да, такова…

Она раскачивалась взад-вперёд. Взгляд её бродил вдоль можжевеловой изгороди в конце сада.

– Может, всё было бы по-другому… гм-м, если бы я родила сына. Я бы стала частью семьи. А вместо этого… меня называют мужеубийцей. Такова уж моя судьба. Да, такова…

Сонджу ахнула. «Мужеубийца»! Эта смиренная женщина с медленной речью, забитая, всюду чужая, раскачивающаяся во время разговора и всегда глядящая или вниз, или в сторону – и кто-то звал её мужеубийцей! Сонджу переполнила ярость. Затем – тусклая беспомощность и сожаление. Она уставилась на деревянные доски веранды, настолько ошеломлённая, что даже не заметила, как Первая Сестра тихо встала и ушла.

На следующий день Вторая Сестра подтвердила, что это свекровь назвала Первую Сестру «мужеубийцей».

– Я слышала только один раз, но и этого достаточно, чтобы прозвище запомнилось.

После этого Сонджу не хотелось ни с кем разговаривать. Она избегала смотреть на Первую Сестру, потому что чувствовала себя от этого только ещё более беспомощной. И всё стало только хуже, когда однажды она увидела нечто странное и тревожное между Первой Сестрой и её дочерью: Чинвон прошла мимо матери в гостиной, но ни одна из них не поздоровалась. Несколько дней спустя это случилось опять. В следующий раз, оказавшись наедине со Второй Сестрой, Сонджу спросила:

– Почему Первая Сестра и Чинвон ведут себя так, будто не замечают друг друга? У них всегда так было?

Не поднимая взгляда от чеснока, который она давила на разделочной доске тупым концом рукояти ножа, Вторая Сестра сказала:

– Когда я вышла замуж, Чинвон было восемь. Даже тогда она большую часть времени проводила с бабушкой и дедушкой. Они избаловали её как единственного ребёнка своего первого сына, – счищая чеснок с доски в маленькую миску, она добавила: – Я никогда не видела, чтобы Чинвон просила что-то у матери.

Это всё ещё не объясняло их странное поведение. Сонджу возразила:

– Они ведь спят в одной комнате. Наверняка они говорят друг с другом.

Вторая Сестра повернулась к Сонджу.

– Иногда я слышу, как они разговаривают, но их беседы всегда быстро заканчиваются – короткий вопрос и короткий ответ. Однажды я видела, как Первая Сестра отдала Чинвон тарелку с рисовыми пирожными, которые припасла для неё с обеда. Чинвон взяла тарелку и ушла, не сказав ни слова.

Тёплое апрельское солнце, заливавшее комнату сквозь обклеенные бумагой окна и двери, смягчило настроение Сонджу. Она сидела у стены, сложив руки на колене, и думала о своей сестре, которая уже два дня как была замужем за студентом-медиком из очень влиятельной семьи. Хотя бы одну дочь их мать сумела выдать замуж удачно, подумала она с улыбкой. В тепле она сделалась ленивой и сонной. Она подумывала прилечь подремать, когда в комнату вдруг вошла полная энергии Чинвон.

– Младшая Тётушка, пойдём! – сказала она нетерпеливо.

– Куда?

Сонджу даже не пыталась скрыть своё раздражение. Ей не хотелось пока говорить с Чинвон или свекровью. Они обе были слишком жестоки.

– Увидишь! – Чинвон схватила её за руку, потянула вверх и повела к помещениям для слуг.

– Зачем мы…

Но прежде чем Сонджу успела закончить, они оказались в комнате, где на маленькой скамейке перед ткацким станком сидела свекровь. У Сонджу не было настроения с ней разговаривать.

– Прошу прощения, Матушка. Я помешала вам, – она попыталась уйти, но Чинвон держала её за руку.

Добавив ещё один ряд к ткани, свекровь остановилась.

– Это моя комната досуга. – Повернувшись к Чинвон, она спросила ворчливо: – Чего тебе?

Проигнорировав её, Чинвон взяла две подушки и положила их на пол. Села на одну и показала на другую Сонджу.

– Бабушка, давай расскажем тётушке о нашей семье. Начни с того, как Второй Дядюшка женился, пожалуйста. Я люблю эту историю.

Свекровь хмыкнула и посмотрела на Сонджу.

– Мой старший сын к тому времени уже несколько лет как умер, но мой второй сын, несмотря на возраст, всё продолжал откладывать женитьбу. Наконец он согласился, но с одним условием: он хотел жену издалека, – она повернулась к Сонджу всем корпусом. – Ты уже видела, как выглядит рука моего мужа. Мой сын считал, что это из-за близкородственных браков.

На левой руке свёкра не было пальцев – Сонджу полагала, что это результат какого-то инцидента. Если бы только родители знали об этом пятне на репутации её новой семьи…

Свекровь продолжила:

– Мы с мужем посетили немало мест в поисках подходящей женщины. Каждый раз при возвращении я показывала сыну фотографии молодых женщин, с которыми я встречалась, но он не хотел торопиться. Мы уже начинали уставать от разъездов, и ферма нуждалась в нашем внимании, когда кто-то сказал нам о девушке, живущей недалеко отсюда: нам сказали, что её семья происходит из Северной Кореи.

Чинвон кивнула Сонджу, как будто говоря: «Это моя любимая часть».

– Я показала сыну её фотографию из старшей школы. К моему удивлению, он тут же положил это фото к себе в нагрудный карман, – свекровь улыбнулась, погрузившись в воспоминания.

Чинвон широко улыбнулась:

– Вторая Тётушка говорит, что её муж раньше носил эту фотографию в бумажнике. Она показывала её мне. Кажется, она считает это забавным.

Сонджу решила, что это довольно мило. Чинвон повернулась к бабушке:

– А теперь расскажи о своём замужестве и о твоей семье.

Свекровь широко улыбнулась.

– Мы были бедными. Очень бедными. В день свадьбы в миске с завтраком отражалось моё лицо: мать наливала побольше воды, чтобы превратить ложку ячменя в целое блюдо. Мои братья работали на чужих фермах, вечно голодные. Мы слышали, что молодой мужчина из клана Мун не может найти жену из-за своей руки. Его семья искала здоровую девушку со здоровыми генами. Мои родители сказали, что его деформированная рука не имеет значения, поскольку ему не нужно работать в поле. Я испытала облегчение, когда поняла, что мне и моей семье не придётся больше голодать.

Чинвон помахала рукой, чтобы остановить её:

– А теперь, бабушка, расскажи о своём имени!

– Мой муж научил меня читать и писать. Было нетрудно научиться: я уже хорошо считала.

– Дальше, – Чинвон помахала рукой, поторапливая её.

– До свадьбы меня звали просто Красавицей. Родители не потрудились дать мне официальное имя, поскольку я родилась девочкой.

Бросив быстрый взгляд на Сонджу, Чинвон сказала:

– Бабушка, расскажи тётушке, почему ты нуждалась в имени.

– Мой муж сказал, что если у меня нет имени, то я как будто и не жила никогда, и что мне нужно имя, чтобы наши дети, внуки и правнуки знали своё наследие, – с широкой улыбкой сказала свекровь. – Он назвал меня Чхусун. Это моё официальное имя.

Похоже, она гордилась наличием официального имени, как будто это было чем-то выдающимся. Сонджу была тронута.

Чинвон воскликнула с наигранным удивлением:

– У неё не было имени! Представляешь, Младшая Тётушка?

Затем она повернулась к бабушке:

– Вот только, бабушка, имя у тебя похоже на мужское. Вот что происходит, когда позволяешь мужчине назвать девушку.

Свекровь одарила Чинвон укоризненным взглядом и повернулась обратно к Сонджу.

– Моя свекровь умерла вскоре после моей свадьбы, так что я стала хозяйкой дома. Я поладила с женщинами клана и управляла многими семейными делами и обязанностями, – она облокотилась на ткацкий станок, мечтательно улыбаясь. – Видела бы ты лицо моего мужа, когда родился наш первый сын. Он так гордился тем, что мальчик здоровый и совершенно нормальный.

– Этот ребёнок был моим отцом, – сказала Чинвон.

Сонджу кивнула. Вторая Сестра уже говорила ей, что некоторые дети свекрови умерли рано. Теперь она гадала, было ли это связано с врождёнными дефектами.

– Как много детей вы родили?

– Семь. Трое умерли в младенчестве. Один ребёнок умер при рождении, другая подавилась сладкой картошкой в три года, третьего нашли мёртвым однажды утром. Ему было всего два месяца, – она кивнула несколько раз. – Но мой первый сын…

Она замолчала и долго смотрела куда-то вдаль невидящим взором. Затем снова повернулась к Сонджу:

– Он всё делал рано – рано начал ходить, говорить, читать. Умнейший мальчик в клане. Он ходил в лучшие школы Сеула, начиная с детского сада, потом поступил в Сеульский национальный университет и получал на работе повышение за повышением, – она будто переживала эти воспоминания заново. Уголки её губ приподнялись, глаза затуманились. Затем на лицо её легла тень. – В день, когда мой сын – мой исключительный мальчик! – умер, ему было всего двадцать шесть. Мой мир тогда рухнул.

Подавив всхлип, она сгорбилась. Выпрямилась снова, но теперь морщины на её лице стали будто глубже под тяжестью потери.

Видя, что смерть сына принесла ей такое горе, теперь Сонджу понимала, почему свекровь так злится на Первую Сестру, пусть даже та была совершенно не виновата. Свекровь продолжила:

– Мой второй сын – старший из выживших. Он всегда был болезненным мальчиком. После физической активности он часто заболевал.

Сонджу мягко сказала:

– Сейчас он кажется здоровым.

– Это самое худшее, что только может случиться. Когда ребёнок умирает раньше родителя. Это так неправильно… И я прошла через это уже четыре раза.

Сонджу взяла испещрённые венами руки свекрови в свои и погладила их в утешение.

– Оставьте меня, – сказала свекровь напряжённо.

Чинвон встала.

– Я пойду в Большой Дом. Надеюсь, там будут мальчики из клана.

Сонджу вернулась в комнату, думая о том, как свекровь сейчас плачет в одиночестве. Её сердце переполнилось сочувствием. Сонджу сказала себе: нужно быть к свекрови добрее.

Посев риса, осенний урожай

Вскоре после возвращения в комнату к Сонджу пришла Вторая Сестра.

– Я видела, как вы с Чинвон ходили в комнату досуга свекрови. О чём вы говорили? – спросила она с улыбкой, как будто имела полное право знать всё, что происходит в семье.

На сердце у Сонджу всё ещё было тяжело. Она боялась, что этот разговор чересчур взбудоражит Вторую Сестру, которая часто критиковала свекровь наедине. Она сказала:

– Чинвон убедила бабушку рассказать мне историю семьи. Оказывается, у нашей свекрови не было официального имени.