Вокруг царил безмолвный простор, уходящий в бесконечный мрак ночи. В темноте мир всегда кажется недоступней и больше. Пелена сумерек прячет в себе многое. Привычное становится незнакомым. Видимое – тайным, скрытым от глаз. Живая тьма степи напоминала вязкий кисель, который то и дело вспарывали проворные тени каких-то щупалец… Сейчас многое хотелось отдать за то невероятное чувство единения с окружающим миром. Еще раз взлететь вместе с ветром, утонуть в шелесте травы, услышать биение каждого сердца вокруг.

Но оно не возвращалось.

В груди так и сидел комок горького счастья от встречи с чем-то новым, за которым старательно прятались усталость, обида и злость. Последние постепенно брали свое. В голове спорили за право первого множество вопросов, но Хаук запретил себе задавать их, пока учитель не объяснит прошедший бой. Джей при всей его прямоте слишком хорошо умел уходить от ответов, когда хотел этого.

Зато Хаук никогда не умел сдаваться. Не так просто. Топал против ветра, и чем сильнее становились порывы – тем наглей и напористей шаг. Попер по прямой и сейчас:

– Твое «потом» и мое «потом» в разных сторонах, я понял, – Хаук попытался звучать как можно недовольней и тверже, – но, знаешь ли…

– Раз проснулся, держись крепче, – не дал толком закончить учитель. – Я ускорюсь.

Пришлось замолчать. Ветер слился с холодом ночи и заставил натянуть капюшон. Каким-то чудом Хаук ухитрился пригреться даже так, на «летучке» и теперь прохладный воздух пускал по телу зябкую дрожь.

Раскрывать рот и вообще как-то двигаться расхотелось совсем. В такие моменты Хаук особенно радовался, что их связи хватало мысли:

– Если говорить, дорога будет короче.

– Мы почти на месте.

Хаук снова фыркнул и попытался поддеть:

– Неужто мой легендарный учитель сбегает от разговора?

Удивительно, но Джей промолчал. Только вырулил в сторону от очередного смазанного тьмой щупальца. Или корня. Хаук не стал надевать очки, позволив себе наслаждаться природой вот в таком, истинном виде.

– Нет, – наконец прозвучал ответ. – Но на ходу не дело.

– А по мне самое то.

Снова тишина и гул дороги. Щупалец полезло еще больше. На миг их высветила алая вспышка, и два самых настырных осыпались пеплом.

– Может, объяснишь хоть, какого хрена мы смахнулись с теми «внешними»?

Живое поле осталось за спиной. Как раз из-за облака выглянула луна, окрасив серебром мерзко шевелящиеся позади силуэты. «Летучка» плавно легла в новый вираж, забралась на стесанный с двух сторон каменный выступ и остановилась у чахлого деревца с мелкой фигурной листвой:

– Это клен, – Джей без предупреждения спрыгнул, вытянул под нос Хауку одну из веток и позволил рассмотреть лучше. – Где растет клен, не водится сильных тварей. Во всяком случае, постоянно. В степи эти деревца – неплохой способ найти место для ночлега. Что же до тех людей… Они бродяги.

– Редко заходят в город? – язвительно уточнил Хаук. Слово по-прежнему ничего не объясняло. Остальное он тоже запомнил, а сунутый под нос листок позже нарисует по памяти. Но сейчас было важно другое.

– Нет. Люди с уровнем заражения выше критического. Неизлечимые.

На язык попросилась очередная колкость, но Джей смотрел в глаза слишком серьезно. Хаук качнул головой:

– Я не понимаю этого боя.

– Хорошо, – Джей сел, подобрав под себя ноги, и легонько стукнул по земле рядом. Дождался, пока Хаук тоже устроится. Успел даже достать и запустить походную печь. Только прозвучавший следом вопрос Хауку не понравился. Совсем:

– Скажи мне сам, что будет, если человек с критическим уровнем пустынки попытается пройти в город?

– Смерть. Мгновенная, – после долгой заминки передернул плечами Хаук. – По приговору Системы.

– Верно. А теперь скажи мне еще: ты хочешь жить?

– Конечно.

– И что будешь делать?

– Э? Я не…

– Что ты будешь делать, – терпеливо, не отводя глаз, повторил Джей, – если выживешь с критическим уровнем?

Хаук промолчал. Только снова покачал головой.

Но Джей не позволил уйти от ответа:

– Ну?

– Я… не знаю. Правда. Это… Не правильно об этом думать!

– А ты подумай.

– Не пойду в город! Что еще мне останется? Вдруг повезет и пустынка сойдет или еще чего.

– Вот именно, – Джей вздохнул и сделал «огонь» в печке посильнее. Видимо, их наконец-то ждет ужин. Вернее, очень ранний завтрак. – Мало кто пойдет в город, зная, что его ждет. Они и не идут. Когда влипает кто-то один или двое, центр обычно принимает решение. Как тогда, в бою с Призраком, не даст даже сказать последних слов. Но что, если влип весь отряд? Или что, если выжили единицы? Жить хотят все, Хаук. И когда влипаешь сам, а не смотришь со стороны, законы Системы, законы нашего общества кажутся… Не совсем справедливыми. И уж точно не верными. Те, кто держится за свою жизнь и отказывается возвращаться в город, зовутся бродягами. Их обычно легко узнать: многие становятся мутантами, да и чутье подсказывает, кто перед тобой. И когда узнают – стреляют без предупреждения. Вырезают под корень всех, кого встретят.

Хаук открыл было рот, но Джей предупреждающе поднял руку, остановил поток рвущихся с языка мыслей:

– Потому что иначе убьют они. Бродягам нужно выживать. Им нужны боеприпасы, оружие, медикаменты и много чего еще. А где это взять, если вход в город заказан, а торговать никто не будет? Только забрать силой.

– Но почему им просто не сделать свой город? Почему не объединиться? Почему не охотиться на тварей, как это делаем мы?

– А где, по-твоему, взять технологии и лидера? – вопросом на вопрос ответил Джей. – Выживают-то чаще трусы и крысы. Да, ты прав, есть те, кто выбрал этот путь. Торгаши тоже есть, куда без них? Но правда в том, что люди лучше всего знают повадки… людей. Готовое, знакомое устройство использовать гораздо проще, чем создать что-то новое. Бродяги устраивают засады на ходовых маршрутах средней сложности. Хочешь-не хочешь, а есть места, для которых всего пара путей обхода. Вот там и ловят. Серьезные отряды там редкий гость. Караваны ходят зелеными, проверенными. Кто остался? Те, с кем сладить не составит большого труда. Для человека.

– Это так, но… Можно же найти компромисс? Почему не договориться? Тем более, раз бродяги уже зараженные, значит, они пройдут там, где обычные люди не смогут.

– Империя не поддержит бродяг. До тех пор, пока верна своим принципам.

– Почему нет?

– Уже проверили – не окупятся.

– Это же люди!

– В твоем городе тоже были люди. Заметь, не бродяги.

Хаук прикусил язык. О, он уже прекрасно понимал, почему и за что его город вычеркнули из числа «нужных» и что последовало за этим потом. Теперь, когда стало ясно, что взрыв не позволит разграбить остатки, Хаук был даже рад. Мелочно. Мстительно. Зло. Но рад.

– Хорошо… Империя минус. Но есть еще Вольные!

– Да, есть.

Но продолжать Джей не стал. А Хауку быстро надоела тишина так и повисшего в воздухе вопроса:

– И?

– И все. Ты… правильно думаешь, да. Но подробности будут лишними до тех пор, пока ты своими глазами не увидишь болота и Цитадель. Там поймешь сам. И сам мне расскажешь.

– То есть – очередной экзамен?

– Да. Очередной экзамен… Я с полчаса отдохну. Завтрак на тебе. Потом можешь спать: два-три часа я тебе дам.

– У меня есть еще вопросы.

– И что, они срочнее здорового сна?

– Да.

Учитель тяжело вздохнул и развел руками:

– Ладно, я так и думал, что легко ты не отвяжешься с этим. Учти, я думаю, тебе еще рано забивать себе голову бродягами и этой вечной войной за место под солнцем. Но… ладно. Что ты хочешь знать?

Хаук задумался. Сказанного учителем вполне хватало, чтобы понять: сам он сейчас говорить не будет. Значит надо, наконец, принять предложение задавать вопросы. И задать их правильно. Только вот в голове как всегда абсолютная каша. Сложно выбрать первый. Сложно формулировать. Страшно… узнать ответ. Джей знал своего ученика уже достаточно хорошо и правильно думал, что мысли о подобной несправедливости, о том, что люди должны убивать не только тварей, но и друг друга, просто не дадут Хауку думать о чем-то другом. До тех пор, пока он не найдет для себя ответ. Путь. Выбор.

– Я… Я понимаю, звучит глупо. Критический уровень и все такое… – начало вышло опять скупым, неуклюжим. – Но есть, эм, бродяги, которые все-таки могут зайти в город?

– Есть, – огорошил Джей. Даже не задумался над ответом. И вообще с отстраненным видом уже кашеварил в небольшом котелке. – Мутации не всегда явные. Иногда, очень редко, они не во вред. Но такие люди просто не становятся бродягами. Они вообще могут даже не знать, чего избежали.

– Например?

– Например, есть люди с полным иммунитетом к пустынке.

– Да ладно?! – от такой новости Хаук даже вскочил и всплеснул руками. – Но почему не исследовать их?! Вдруг можно как-то повторить? Это же шанс! Огромный шанс для всех нас, разве нет?

– А ты найди сначала такого человека. А потом еще заставь добровольно лечь под нож. И вообще пойти на то, что с ним сделают. Без всякой гарантии результата, к слову.

– Ты же знаешь таких, раз говоришь.

– Я знаю, да.

– Вот! Можно же хотя бы спросить, как так вышло, что случилось. И… Не знаю. Повторить на ком-то?

– Спроси, – так же равнодушно пожал плечами Джей. От котелка уже шел на удивление приятный запах. Видимо, учитель решил компенсировать все мучения едой вкусной, а не полезной. Хотя и не ясно, откуда она взялась в пути.

– Да? Кого, например?!

– Можно меня.

– Ты здесь при чем?!! Я же говорю о… – Хаук запнулся о собственную мысль. Посмотрел на Джея уже совершенно иначе. Тихо выдохнул, будто и не было того возбуждения, которое всегда приглашает к величайшей догадке или открытию.

Уже тихо, спокойно сел на место, уставившись в ало-рыжий отсвет печи. Вскоре в руки тюкнулась тарелка с не самым аппетитным на вид, но действительно вкусным варевом.

– А откуда такое? Это же не паек.

– Я собрал кой-чего, пока ты развлекался с мухами, – хмыкнул Джей.

– Угу. Я лезу не в свое дело, да?

– Нет, почему. Моему отряду эту особенность знать полезно. Чужим не трепи и все.

– Угу.

Варево обжигало язык и губы, но съесть его хотелось побыстрее. Будто еда сможет исправить неловкость. Или хотя бы заставит больше думать, чем спрашивать. Рот-то занят. Неизвестно, только, что хуже: говорить или думать.

Джей по-своему жесток. И по-своему добр. Эту смесь необходимости и души Хаук понять не мог. От любой, даже самой осторожной попытки объяснить внутри все ломалось, трещало как стекло под слишком тяжелым грузом. И мысли тут же меняли ход. Пугливо бежали в «безопасную зону». Должно быть, именно об этой слабости говорил учитель. С другой стороны, джеево деление на «правильное» и «желаемое» тоже не работало как надо. Не было ультимативным. Как будто никогда не было правилом в первую очередь для него самого: он играл в свою игру, и менял правила по ходу дела. Подстраивал под себя как удобно. Разумеется, тут же выигрывал. Даже сейчас, говоря о том, как опасны бродяги и почему обычные люди стреляют первыми… Отнимать их жизни все же не стал. Хаук был рад этому, да. Но потерял ориентир. Заплутал в поисках своего ответа, раз от разу натыкаясь на стену высотой в жизненный опыт учителя.

– Ты ведь не тронул тех двоих?

– Не тронул.

– И тварей ты стреляешь вовсе не всех без разбору.

Джей перестал вглядываться куда-то в бездонную высоту неба и просто качнул головой:

– Мои причины далеки от твоих, Хаук. Пустошь не любит тупой, бесполезной охоты. Её надо уважать. А уважать её – значит, уважать жизни её созданий. Что же до тех двоих – они просто были другими. Бродяги бывают разными, помнишь? Тот мужик защищал ребенка. И все, – по губам скользнула едва заметная улыбка. – Какой смысл стрелять в обычное зеркало?

– Я не ребенок! – притворно возмутился Хаук. Джей расхохотался, и в пустую миску тут же встала еще одна:

– Тогда тебе мыть посуду! Советую поживей – спать уже на час меньше. Зато работы меньше не стало.