«Я рад, что все закончилось. Я вышел оттуда живым и невредимым и собираюсь прожить остаток своей жизни спокойно и мирно». Многие люди вернулись не такими. Многие вернулись с мыслью, что мир – это унитаз, и я собираюсь в него насрать. Или хватай все, что можешь, как только можешь, потому что кто-то идет. Или я пошел и сражался за вас, и теперь вы должны мне жизнь героя, и если я этого не получу, то буду дуться.

Думаю, это можно сравнить с ковырянием в носу. Ты делаешь это в присутствии других людей, только если они уже знают, что ты это делаешь.

Мне повезло. Я всегда знал, что мир – это жесткое и грязное место. Что никто не заботится о героях. Это то, что дал мне мой отец. Он не дал мне иллюзий, которые можно утратить.

Люди ненавидят тех, кто обещает больше, чем может выполнить. Начальству нравятся сотрудники, которые честно сообщают им, что и когда можно сделать, а что нельзя. Это было смешно. Боссы это ненавидят. Им нужны люди, которые могут сделать для них невозможное без споров. Именно это производит на них впечатление. Лучше не говорить. Просто делай, что можешь.

Язык фильмов был ясен. Террористы были плохими. Другой стороны истории не было. Терроризм был полезен и важен. Он позволял экономить на объяснениях. Как и в случае с нацистами, дайте парню монокль, оденьте его в кожу, покажите приветствие прямой рукой и ухмылку – и зрители уже знают, что это злодей, и режиссер может сразу перейти к делу.

Убийство оправдано до тех пор, пока человек не получает от него удовольствия и совершает его аккуратно, желательно с безопасного расстояния: бомбардировки со сплошным поражением и зоны свободного огня во Вьетнаме были законными, а резня лицом к лицу в Сонгми – военным преступлением.

Пропаганда в Америке гораздо успешнее, чем кто-либо думает. О ее достижениях не говорят, не обсуждают, даже не думают. Даже ее невидимость – это преимущество, ведь невозможно противостоять бездействию.

Я настоящий американский герой. Серьезно. Вот кто я такой.

Тот, у кого есть маленькие дети, с большой вероятностью, как и я, будет судить о людях по тому, как они относятся к вашим детям, и по тому, что дети думают о них. Есть множество выдумок, где о характере человека судят по тому, как собака реагирует на него. Я не знаю, есть ли у собак чувство врожденной человеческой ценности, но моя дочь, которой на тот момент было три года, всегда обладала этой способностью. Это глубокое чувство, и я ему доверяю.

Итак, если шутка «Зачем Господь наградил женщин пиздой? Чтобы мужчины с ними разговаривали…» не вызывает у вас желания выпрыгивать из штанов, крича о неполиткорректности, женоненавистничестве, сексизме, Сандре Дэй О’Коннор и прочее, – добро пожаловать в мир исчисления тысячелепесткового лотоса или Чуда Георгия о змие…

Александр Равен,

основатель рекламного агентства ПроКонтекст и IT-компании ContextUs

Эта книга – художественное произведение. Имена, персонажи, места и происшествия являются плодом воображения автора либо используются в вымышленных ситуациях. Любые совпадения с реальными событиями, местами или людьми, живыми или мертвыми, случайны.

ИЛИ, КАК ВЫРАЖАЕТСЯ ТЕЛЕКОМПАНИЯ ABC ВО ВСТУПЛЕНИИ К ФИЛЬМУ «ГЕРОИ «БУРИ В ПУСТЫНЕ»:

«Данный фильм основан на реальных событиях. В нем переплетаются материалы из новостных хроник и инсценировки с актерами и реальными участниками событий. Для создания эффекта реализма между этими элементами не делается никаких различий».

Глава первая

Он считал себя реинкарнацией Макиавелли. Идеологом. Мастером интриг. Самым умным и беспощадным человеком во всей империи.

И это, безусловно, была империя. Во многом величайшая из тех, что были известны миру, однако так было запрещено выражаться в приличных политических кругах. В любом случае эта империя превосходила маленькое королевство Борджиа, жалкие владения Медичи и любой влиятельный город-государство в Италии. Поэтому сравнивать их было все равно что противопоставлять слона муравью. Независимо от политических ограничений, ее можно было сравнить только с Римом, когда Рим воплощал собой само определение импе- рии.

А он был создателем Короля. Пускай этот Король и не проходил коронацию, он все равно руководил государством. В его распоряжении были армии, миллиарды и власть, позволяющая создавать богатства или разрушать жизни. Спящий в постели был Советником Короля. И в сущности, он добился большего, чем сам магистр Никколо Макиавел- ли^[2]. И хотя он бредил – из-за смертельной болезни, сильных болеутоляющх и усыпляющих лекарств и страха неминуемой смерти, – в его мыслях не было неправды. Возможно, эти мысли стали более яркими и причудливыми, но они были проверяемы, точны и реальны. У него было бы (и было) право на те же мысли в здоровом состоянии, дома, в окружении семьи, друзей, подхалимов, попустителей, угодников, интриганов, последователей, подражателей, имитаторов, эпигонов, торговцев властью, миллиардеров, на всеамериканском барбекю 4 июля, где подавали курицу, и ребрышки, и арбуз, виски со льдом и пиво в ведерке со льдом.

– Он спит, – мягко сказала медсестра. Она была некрасивой, зато очень чистой и белой. – Может быть, скоро проснется.

Гость вопросительно посмотрел на нее.

– Вы можете подождать здесь, – сказала медсестра, указывая на стул возле кровати. – Если хотите, – немного неуверенно добавила она.

Это была не государственная больница с деспотичными предписаниями и правилами посещения, где врачи и даже простые медсестры могли указывать пациентам, их семье, друзьям или посетителям, что и когда делать, ожидая послушания.

– Он спрашивал обо мне? – спросил гость.

– Да, – ответила медсестра. – Он сказал, что это важно. Очень важно.

– Но, – тут же добавила она, – кроме этого он ничего мне не говорил, – как бы желая уверить посетителя, что знает не больше, чем ей следовало бы.

Посетитель прикинул в уме. Он был очень, очень занятым человеком. Очень занятым. Чуть ли не самым занятым в империи. Значит, так. Умирающий был его другом. Коллегой. Товарищем по победоносной команде. Гость решил, что может уделить ему десять минут. Если спящий проснется и заговорит, то миссия будет завершена. Если нет, то его долг можно считать выполненным, и он сможет уйти с чистой совестью.

Пациента звали Ли Этуотер^[3]. Он умирал от рака мозга.

Это была настолько зловещая ирония, что даже его враги сочли дурным тоном смеяться над этим^[4]. А ведь враги его ненавидели. Он блестяще и разрушительно использовал инсинуации, полуправду и политические искажения, чтобы оперировать пороками американского общества, особенно расизмом^[5].

Расизм всегда был эффективен, но его применение считалось опасным и требовало квалифицированного обращения. Умирающий человек без чрезмерного самомнения был уверен, что именно он лично сделал Джорджа Буша президентом в 1988 году. Перед тем как Этуотер развернул свою кампанию, Буш отставал в опросах общественного мнения на 18 пунктов. До того как Этуотер организовал событие в СМИ, в котором Дэн Рэтер был втянут в нападение на Джорджи, чтобы вице-президент мог дать отпор, Буш имел репутацию слабака. Он с трудом мог произнести полное и связное предложение, если только оно не было написано для него заранее. Он был запятнан скандалом «Иран – контрас» и так далее и тому подобное – провал за провалом. Но на этой хромой кляче (если не на хромом осле) Этуотер выиграл самую большую гонку в мире.

Секунды пролетали незаметно. За окном проплывали серые облака. «Похоронная погода», – подумал посетитель. Прошло меньше минуты, а он уже начал сгорать от нетерпения. С его стороны было безумием не взять свой сотовый телефон в больничную палату. Черт возьми, безумием с его стороны было не взять с собой сотовый телефон, пару помощников и органайзер. Ли как никто понимал, насколько драгоценным было время для очень, очень занятого человека.

Этуотер продолжал думать о человеке, которого он сделал Королем и кого теперь оставлял на произвол судьбы. Буш был президентом, а Этуотер – советником, притом умирающим. Именно Буш должен был войти в историю, а Ли посчастливилось бы попасть хотя бы в примечания. Именно Буш обладал властью, а Этуотер мог лишь подсказывать, как ее следует использовать. Отбросив все лишнее, одно можно сказать точно: Этуотер все еще чувствовал довольно покровительственное отношение к Джорджу. Для политических консультантов это обычное явление. Как и в отношении адвокатов к клиентам, врачей к пациентам, продюсеров к звездам. Они считают, что клиент – это продукт, неспособный позаботиться о себе, и его нужно направлять, инструктировать, заботиться о нем, защищать. Когда клиент делает то, что ему говорят, он преуспевает, процветает, выживает. А когда он не прислушивается к советам, то устраивает беспорядок, вредит себе, создает больше работы для куратора, независимо от того, как называется этот куратор.

У основной истории была сотня различных версий, которые проплывали, а иногда и проскакивали в голове Этуотера. Целый ряд образов. Для короля Артура он был Мерлином с волшебной палочкой в мантии и колпаке. Он был Касом Д’Амато для Майка Тайсона. Брайаном Эпштейном для «Битлз». Ливией для императора Тиберия. Его миссия заключалась не только в том, чтобы воскресить короля, но и в том, чтобы защитить его – даже из могилы. Как ангел-хранитель. Нечто большее, чем простой смертный. Дух, который может дотянуться с другой стороны. Рука, держащая огненный меч, как архангел Гавриил, спустившийся с небес… В этом было своего рода бессмертие. Если он сможет это сделать, то окажется умнее всех, сможет перехитрить саму смерть.

«Хватит об этом, – подумал человек в кресле у окна. – Я выполнил свой долг». Прошло почти три минуты. Он встал, чтобы уйти.

Этуотер молчал и не шевелился. Его послание все еще было похоронено в усталости и морфии. Его гость, проходя мимо кровати, посмотрел вниз на истощенное тело и забинтованную голову. Когда-то это лежащее создание было переполнено жизненной энергией, оно было умным, задиристым, зорким на глаз и острым на язык, но теперь было раздавлено унынием и опустошенностью. Рука Этуотера под простыней казалась сжатой в кулак.

Гость не мог придумать, что сказать. О чем говорить с этим безжизненным телом? Он был не из тех, кто разговаривает с людьми в коме, используя слова для телевидения: «Да, да, да, он… (или она) слышит меня. Я точно это знаю». Для чего бы Ли его ни вызвал, ему придется подождать до второго пришествия, до рая или ада, или Вашингтона в летний зной, или куда бы там ни отправлялись мертвые политики в этом тысячелетии. Он кивнул и развернулся, чтобы выйти из комнаты.

Внутри Этуотера встрепенулся Мерлин. Словно по волшебству он вышел за пределы притупленных чувств – или, возможно, открыл портал между разумом и чувствами. Этуотер получил сообщение, что его гость прибыл.

– Джим, – прошептал он, – Джим.

Государственный секретарь Джеймс Бейкер остановился, взявшись за дверную ручку. Он повернулся. Глаза Этуотера были по-прежнему закрыты, но его дыхание участилось, а рука как будто пошевелилась.

– Ли?

– А-а-а-х, – раздался вой, хрип, призыв. Бейкер подошел к кровати. Глаза Этуотера внезапно открылись. Старый ястреб бросил взгляд, полный хитрости и самолюбия.

– Слушай, – сказал он. – Джордж…

– Джордж что?..

Бейкеру казалось, что он видит мысли Этуотера – как часовые механизмы, вращающиеся и скрещивающиеся за глазами Ли, – и то, что он, казалось, думал: «Я могу говорить все, что захочу, Бейкер не сможет использовать это против меня, потому что, хе-хе, не успеет до того, как я умру».

– Джордж – трусишка, – сказал Этуотер о президенте. – Амбициозный, коварный, мстительный, но все же… И он все испортит, Джим. Если он это сделает…

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду рейтинги, – сказал Этуотер так, как будто это было очевидно. – И если он ничего с этим не сделает, то будут перевыборы.