К этому моменту стало ясно, что у президентских высказываний есть тема или, по крайней мере, подтекст. Он сомневался, как это периодически бывает с президентами. Ничего ужасного не случилось, но ничего хорошего тоже.

Не было ничего ужасно плохого, но было очень много не очень хорошего. Экономика, кризис с банками, роль его сына в этом кризисе, ослабление влияния над Японией и Германией, растущая безработица и в целом недостаток уважения к нему. Кто знал, как это может использовать сильный противник. Не то чтобы демократы были достаточно умны, чтобы найти подходящего соперника, но вдруг они выберут победителя по ошибке? Бейкер понял, что причиной этого смутного беспокойства могла стать смерть Этуотера. Это было похоже на потерю особого оружия. Или на вступление в войну с условием, что у тебя с врагом может быть только одинаковое количество оружия.

– В конце он поверил в Бога, и я рад за него, – сказал Буш, как будто процитировал куплет народной песни.

Возможно, дело было в «Хальционе». Или в скотче. Бейкер чувствовал себя расслабленным, но в то же время сильным и властным. Даже пальцы на ногах больше не болели, и не было того неприятного предчувствия в животе.

– Джордж, – сказал он, – мне надо тебе кое-что сказать.

– Что такое, Джимбо? – спросил Буш, устраиваясь поудобнее под президентским покрывалом с большой монограммой посередине. Бейкер продолжил:

– Прямо перед смертью он позвал меня к себе. Ему хотелось что-то сообщить.

– И что же?

– Ну, он оставался плохим парнем до конца.

– Что, не стал молить о прощении за то, что повесил Вилли Хортона на Джорджа Дукакиса?

– Буши, он дал мне кое-что. Свою последнюю предвыборную уловку. Свое секретное оружие.

– Оно касается всех, кого могут выдвинуть демократы?

– Оно касается нас. Должен сказать, что первым делом, прочитав это, я решил, что он сошел с ума. Что это нужно уничтожить. Но я не стал этого делать. В его записке есть какая-то странная логика. Есть, и все. Но это безумный вариант. На мой взгляд.

– Она у тебя? – спросил президент.

Бейкер поднялся со своей кровати – кровати Барбары – и подошел к своему портфелю. Он открыл кодовый замок и достал сложенные бумаги. На мгновение пожалев, что вообще заговорил о них, он сказал:

– Никто, кроме нас с тобой, этого не видел.

Затем он передал их Джорджу Герберту Уокеру Бушу, который включил свет над кроватью, надел очки для чтения и начал читать последнюю великую аферу Ли Этуотера.

Глава седьмая

У вас бывало такое, что все переворачивалось с ног на голову? Когда мир в один миг становился совершенно другим?

Объясню, что я имею в виду под этим чувством: 1967 год, Вьетнам. Нас несколько человек, только что прибывших из Южной Каролины. Морские пехотинцы идут в I корпус – центральный район Вьетнама, который включает пять провинций, от Куангчи до демилитаризованной зоны. Города Хюэ – старая имперская столица – и Кхешань находятся в I корпусе. Мы худые и злые, слабоумные и отважные. Мы как в фильмах Джона Уэйна: морские пехотинцы явились надирать задницы. Конечно, мы тут же на неделю застреваем на сортировке в Дананге. Нам нечего делать. Мы скучаем, напиваемся, ввязываемся в драки, зарабатываем триппер, смотрим, как мимо провозят мешки с трупами, и думаем, что они сами были виноваты. Уж наверное они были не морпехи.

Наконец нас распределяют на север, в Кхешань – на военную базу в северо-восточной части страны. Это было не то, что позже назвали осадой Кхешани. Та была в январе 68-го года.

Нас отправляли в патруль. Обычно на день. Иногда на два или три. Было сыро. Дождь и туман. Вся страна – тропический лес, тройной полог. Крутые горы. Много оврагов. Ничего не происходит, только у четверых парней с конца начинает капать – им нужны уколы пенициллина, их ноги начинают гнить, но никто не знает, что делать. Мне шестнадцать, большинству ребят по восемнадцать-девятнадцать, старшему лейтенанту около двадцати трех. Все мы полны тестостерона, мачизма, называйте, как хотите, но это еще тупее и унылее, чем мирная жизнь и безденежье.

Идет третья неделя патрулирования. К этому времени новичкам уже разрешают ходить по точкам. На третий день наступает моя очередь. Это напрягает. Но ничего не происходит. Кроме дождя. Все намокает. Мы карабкаемся вверх и карабкаемся вниз. Мы скользим и падаем. Как это всегда бывает, дискомфорт усиливается, а страх и бдительность пропадают. Но мы возвращаемся к периметру. Живые. Так я узнаю, что бессмертен. Мокрый и подавленный, с зудом в промежности и в ногах, но все-таки бессмертный. Четвертый день. Я иду вторым в паре метров позади точки. Все так, как и всегда. Только моросит дождь. Вне леса видимость могла быть метров семь. В лесу – два, может быть, три.

Я отстаю на пару метров. Вдруг я вижу прямо под ногой впередиидущего проволоку. Время останавливается. Я знаю, что проволока подключена к гранате. Еще я знаю, что граната принадлежит патрулю вьетнамской армии, таким же убийцам, как мы, и все мы находимся внутри штуки, которая живет сама по себе, как огромный зверь, имя которому – война. С этого момента все навсегда изменилось.

Телефонный провод – это в некотором роде то же самое. Это маленький кусочек проволоки, который я не вижу, но могу обнаружить с помощью прибора. Я знаю, что он ведет к слушателю, этот слушатель работает в организации, например, в «Юниверсал Секьюрити», которая связана с кем-то еще более крупным, потому что «Юниверсал» ничего не делает сама, ее всегда нанимает кто-нибудь другой. Там есть сила, огромный зверь, который наблюдает. Я только что его заметил.

Глава восьмая

Air Force One взлетел над зоной турбулентности. Внизу бушевали всевозможные бури, а здесь, наверху, царило подобие рая. Стальной кокон плыл рядом со звездами. Превосходный скотч. Отличная еда. Преданные слуги. Джеймс Бейкер смотрел, как президент читает записку Ли Этуотера. Когда Буш дочитал, он воскликнул:

– Господи, мать твою! – те же слова, которые произнес его госсекретарь. Они вообще были на одной волне.

– Вот-вот, – поддержал его госсекретарь.

– Кто-нибудь видел это?

– Я и ты, – ответил Бейкер.

– Вот уж действительно, – сразу перешел к сути. Ли Этуотер даже со смертного одра умудрился бросить крученый мяч^[17]. Тут ты либо забиваешь очко, либо выбываешь из игры.

– Это точно, – согласился Бейкер.

– В этом есть смысл или у него совсем крыша поехала?

– Буши, честно говоря, я не знаю. Ситуация должна стать предельно серьезной, чтобы мы об этом задумались.

– Экстремизм в защиту добродетели – не порок.

– Главное, чтобы никто, кроме нас с тобой, не увидел этот листок.

– Ты прав, – сказал президент. – Я хочу перечитать его. А потом уничтожить.

Это был не очень большой документ. Он был хорошо продуманным, лаконичным и конкретным. Только такая записка действительно способна повлиять на президента. Он слишком занят, чтобы думать о сложном.

Буш прочитал записку еще раз. Три фразы он произнес вслух: «Голливуд?!», «Надо уничтожить» и «Боже, мать твою». Совсем скоро подействовал «Хальцион». Он так и заснул с листком в руках. Бейкер уже был в отключке.

У экипажа была привычка подслушивать, что происходит в салоне у президента. Не из злого умысла. Только для того, чтобы лучше обслуживать его, чтобы появляться с напитком или ужином чуть раньше, чем их позовут. Чтобы быть готовыми оказать услугу, как только о ней подумают. Они приучили себя не слышать слов, которые предназначались не для них, подобно тому, как работники сцены вежливо игнорируют голые груди, когда им приходится заходить в женские гримерки.

Когда Стэн, старший бортпроводник, услышал двухголосый храп, он понял, что оба его пассажира отключились. Он тихо вошел, чтобы убрать грязные стаканы и посуду и укрыть мужчин, если они заснули поверх одеял.

Он застал президента с головой на подушках, очками для чтения на носу и запиской Ли Этуотера в руке.

Стэн снял очки с носа президента. Буш, лежавший в объятиях снотворного и скотча, ничего не заметил. Затем Стэн взял бумагу из рук президента.

Он взглянул на нее лишь на миг, чтобы понять, куда следует ее положить.

ЗАПИСКА ОТ: Л. Э.

КОМУ: ДЖ. Б. III / ТДВГ

Война всегда была приемлемым политическим ходом, во всех обществах, во все времена. Мы, выросшие на Юге, знаем, что значит чтить наших…

Стэна зацепила аббревиатура «ТДВГ». Он имел дело с разными документами: с секретными, совершенно секретными, совершенно секретными для разных уровней, «Ультра», но надпись «Только для ваших глаз» он видел впервые. Он так впечатлился, что не заметил «ДЖ. Б. III». С самыми лучшими намерениями он аккуратно сложил записку по линиям сгиба и положил в портфель президента.

Когда на следующее утро президент и госсекретарь проснулись и не увидели записку Этуотера, каждый из них решил, что другой уничтожил ее – документ, который, как они договорились, никто не должен был увидеть.

Глава девятая

Фрэнк Шихан прилетел из Чикаго. Он был одним из восьми исполнительных вице-президентов «Юниверсал Секьюрити». Пять из них руководили департаментами, имеющими точные названия: «Бухгалтерия и финансовые вопросы», «Продажи», «Менеджмент и обучение», «Правительственные отношения» и «Заграница». Остальные трое работали в отделе под названием «Особые вопросы». Это был отдел Шихана.

Фрэнк был крупным мужчиной, который играл в футбол в старших классах и на первом курсе. Он считал, что спорт воспитывает характер. С тех пор он поправился на десять кило, но, по его собственному мнению, с ростом метр девяносто он мог себе это позволить. Когда-то Фрэнк подумывал о семинарии. Но он был для этого «слишком мужественным». Все ему так говорили. В целом, он был рад, что прислушался. Вместо этого он поступил на службу в ЦРУ. Оно удовлетворяло многие из тех же потребностей, что и церковь, хотя бывали моменты, когда Управление казалось настолько провальным и несовершенным, что его вера подвергалась серьезному испытанию. Но он понимал, особенно после короткого пребывания на должности помощника начальника отделения в Риме, что ему пришлось бы столкнуться с точно такими же кризисами в Римско-католической церкви. Главным преимуществом ЦРУ над церковью, помимо разрешенного секса, было то, что работа хорошо оплачивалась, а также то, что он приобрел навыки, которые впоследствии можно было перенести в частный бизнес, где оплата труда была еще выше.

С госслужбы его завербовал легендарный Картер Гамильтон Банкер^[18], основатель и генеральный директор «Юниверсал Секьюрити». Сам К. Г. отправил Шихана в Лос-Анджелес, чтобы тот стоял за плечом у Мэла Тейлора и давал ему понять, насколько важно это дело.

– Покажи им всем, – буквально говорил он.

Что-то в его речи и манерах всегда заставляло Шихана чувствовать, что он говорит с Богом. Не с католическим Богом – это было бы богохульством. Просто с Богом в исполнении Джона Хьюстона.

Шихан прибыл без предупреждения. Мэл Тейлор получил высокую должность не потому, что игнорировал бумажную работу. Его досье по делу было актуальным и хорошо организованным. Не все было идеально, но все важное было на месте.

– Мы никогда не сомневаемся в людях, которые работают на месте, – сказал Шихан Тейлору. – Ты здесь главный. Я просто хочу держать босса в курсе событий.

Тейлор истолковал это следующим образом: если что-то пойдет не так, его схватят за задницу. Виноват будет он и только он.

– Нет проблем, – сказал он. – Вообще-то я рад, что ты здесь. И я приветствую некоторый надзор в этом деле.

Он подразумевал, что теперь, когда Шихан просмотрел досье, он все равно что подписаться под ним, а значит, его тоже схватят за задницу.