Рори

Перелет из Австралии был долгим, но наконец я здесь, впервые за пять лет снова в Британии. Миновав паспортный контроль, я сразу достаю телефон и звоню отчиму, Дейву. Последние несколько дней все мои мысли были только о том, что я возвращаюсь домой. Вот я здесь и понимаю, что мне следовало приехать раньше, что, прячась и избегая напоминаний о своей утрате, я забыл об обязанностях и стал человеком, которым никогда не хотел быть. Я не могу повернуть время вспять и изменить это, но сейчас могу поступить правильно. Я мечтаю увидеть маму и разобраться со всеми проблемами.

– Привет, Рори, рад тебя слышать.

Дейв отвечает сразу и уверяет меня, что все под контролем. У Дейва есть много замечательных качеств, и первое в этом перечне – спокойная манера общения. Он в состоянии сгладить любую ситуацию, обладает силой, доступной только магистрам Ордена джедаев. И все-таки одного ободряющего тона мало, чтобы я почувствовал облегчение. Когда на прошлой неделе в разговоре с мамой прозвучало то слово, у меня перехватило дыхание. Я сразу купил билет на самолет и снял на месяц квартиру в Бате.

В Бристоль мне пока возвращаться тяжело.

Я не самый самоуглубленный человек в мире, но знаю, что просыпаться каждое утро и видеть очертания города, который когда-то любил, – это мне еще не под силу. А остановившись в Бате, я отодвину в сторону багаж своего прошлого, смогу поддерживать маму, общаться с ее врачом и быть уверенным в том, что она находится под лучшим наблюдением.

– Мама очень взволнована твоим приездом. У нас вся кухня заставлена кишами, кексами, печеньем и сосисками в тесте – повернуться негде. Она даже испекла тебе чизкейк в форме сердца!

– Не говори, это сюрприз!

Мамин голос доносится издалека, и уже в следующую секунду она вырывает у отчима телефон.

Я смеюсь. Я живо представляю себе эту сцену – борьбу за телефон (мама неожиданно наступает Дейву на ногу и, пока он приходит в себя и начинает возмущаться, хватает трубку) и горы еды. Кормить – это у мамы пунктик, но не из разряда «запру тебя в подвале и буду пичкать, как на убой», а «я люблю тебя так сильно, что словами не выразить, и потому кушай, милый, кушай, и никого не слушай».

– Ну, вот стоило ли так срываться с места и лететь, – она делает паузу и тихо добавляет: – Но я очень рада, что ты приехал. – Ее голос обретает привычную силу: – И не слушай его. Ничего такого особенного я не готовила.

Я представляю, как «он» в этот момент прыгает на одной ноге со страдальческим выражением в глазах. А мама наполовину радуется тому, что я приехал, наполовину в ужасе – не только из-за диагноза, но из-за того, что боится стать обузой.

– Это важно для меня. Ты важна для меня, поэтому, разумеется, я приехал. Я пробуду здесь месяц и заодно проработаю ряд деловых контактов, встречусь лично, пока тут. Я хочу подключиться к процессу, скажи, чем я могу помочь.

Я знаю, что, если сошлюсь на работу, маме будет легче. Она всю жизнь внушает мне, что я – вся ее жизнь, и не отступится от этого. Как же я могу находиться на другом краю света, когда на нее обрушилось известие, которое потрясло ее до самого нутра и лишило надежды на будущее – ведь она считала, что, прежде чем подступит болезнь, которая унесла в могилу ее мать и бабушку, пройдут еще годы.

– Я не хочу, чтобы ты волновался из-за… ну, ты знаешь… но буду рада, если ты поможешь нам съесть ужин. В холодильник все не влезает, а ведь я, как тебе известно, пятый год подряд становлюсь чемпионкой «Монта» по дженге.

«Монтом» она для краткости именует местный паб. Мама живет в Монпелье с моего рождения, когда еще этот район не был таким престижным.

– Конечно, знаю. Ты непобедима. – Я практически слышу, как она улыбается в телефон, и представляю, как уголки ее губ поднимаются вверх. – Ладно, я беру такси и, если не будет пробок, в течение часа буду у вас.

Ход моих мыслей прерывает пронзительный детский крик – какая-то малышка несется во всю прыть к расположенному в зоне прибытия аутлету «Маркс и Спенсер».

– «Свинки Пер-р-си»!

Вопль как при начале пиратской атаки. Малышка преисполнена решимости, и я чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Маленькие дети – это кошмар. Я всегда считал, что, будь в мародерствующих ордах прошлого помимо закаленных в боях мужчин малолетние дети, они бы сеяли хаос и разруху гораздо более быстрыми темпами.

Минуту я стою неподвижно – возвращение к родным берегам после пяти лет отсутствия бьет меня по нервам. Я всегда мечтал о том, что у меня будут дети, много детей – они будут носиться по дому, играть в футбол в саду, мы будем устраивать барбекю, я буду учить их читать. Это будет моя жизнь, в которой я стану отцом и докажу, что являюсь продуктом среды, а не генетики. Выясняется, что этот жизненный сценарий не для меня, и пусть так.

Я надеюсь, что малышка получит своих свинок. Следом в магазинчик врывается женщина с темными волнистыми волосами – окликает ее, убеждает положить на место семь пакетиков с конфетами и предлагает взамен музыкальную шкатулку в форме рождественской елочки. Я вижу женщину со спины и думаю, что шансов на удачу у нее немного. В глазах малышки пляшет бесовский огонек, который виден даже с того места, где стою я.

За их спинами я вижу цветки пуансеттии – воспоминания оживают и выпускают на волю моего внутреннего Скруджа. Не в силах оторвать взгляд, я наблюдаю за тем, как малышка яростно мотает головой, крепче прижимая к себе пакетики с конфетами. В ней есть что-то знакомое.

Я отправляю имейл Нику Уайльду – подтверждаю, что прилетел, завтра готов встретиться, и направляюсь к стоянке такси. Глазеть на маленьких девочек – неподобающее занятие для взрослого мужчины.

Ответный имейл приходит сразу. Завтра у Ника семейный праздник, но он будет рад, если я загляну. Адрес прилагается – я его знаю и вряд ли забуду. Непонятно почему я оборачиваюсь в сторону магазина – сюрприз, сюрприз! Женщина выиграла: малышка прижимает к груди рождественскую елочку с таким видом, точно нашла сундук с сокровищами. Дребезжащая мелодия «Белого рождества» тает в воздухе.

Белл

Я выиграла. Марша поменяла конфеты на шкатулку и пришла в такой восторг от мелодии, что в порыве чувств заехала матери жестянкой в лицо – не успела та выйти из зоны прилета и подхватить ее на руки. Теперь я уже дома и перевожу дух.

В теории.

– Да, да, вот так. О, боже!

Я закатываю глаза, а звуки из комнаты соседки захлестывают всю гостиную. Опять. Это продолжается все время, пока я нахожусь дома, с очень короткими перерывами. Этого пилота она подцепила на службе – не знаю, чем их там кормят в «Британских авиалиниях», но явно чем-то способствующим выносливости. У меня давно бы отнялись ноги, вагина взмолилась бы о пощаде, и все мысли были бы об одном – спать, а они, судя по звукам, заходят на третий круг.

Звонит телефон. Взглянув на имя абонента, я закатываю глаза. Так и знала, что сегодня это случится. Пусть мне за тридцать, я живу отдельно и не спеша плетусь по жизни, но родители все еще пребывают в убеждении, что я а) по-прежнему ребенок, б) не обладаю механизмами решения проблем и взрослыми навыками, в) нуждаюсь в напоминаниях по любым поводам. Они бы напоминали мне о необходимости чистить зубы, но боятся любых форм сближения. Поэтому они нудят исключительно по поводу вещей, которые значимы для них.

– Привет, папа. Как дела?

Я отвечаю на звонок, а сама смотрю на экран ноутбука. На самом деле меня занимает Леонт, я обожаю финальную сцену пьесы – Взгляните, о королева, Утрата нашлась! – и потом, мне известно, почему звонит папа. Нужно сказать, что Утрате очень повезло с этим приемным семейством.

– Еще, еще, еще!

Шардоне из тех женщин, которые точно знают, чего хотят от жизни.

– Я не ожидал, что ты ответишь так быстро.

Это вместо привета.

– Угу…

Противоречить нет смысла. Пассивный нейтралитет – оптимальная тактика с родителями.

– У меня нет времени на болтовню. Я просто хотел напомнить про обед в пятницу, по случаю маминого дня рождения.

– Сейчас… сейчас… сейчас…

Шардоне орет и колотит в стену.

– Да, папа, я помню. Я буду. Как и обещала.

– А ты где? Звуки такие, точно там оргия.

– Не знаю, как звучит оргия. Придется поверить тебе на слово.

Я ухмыляюсь. Пожалуй, в чем-то родители правы: стоит услышать папин голос, и я начинаю вести себя, как подросток.

– Можешь смеяться, но когда я был моложе… «С широко закрытыми глазами» – это практически про меня. Я знаю, что такое сексуальные звуки.

Я кривлюсь и изображаю рвотный позыв.

– О, боже!

Раздается вопль, стена чуть не сотрясается.

– Гоооол!

О, блин. Только не это. Пилот явно футбольный фанат.

– Ага, я слышу это от тебя с двенадцати лет. И это по-прежнему шокирует.

– Другие были бы счастливы иметь таких прогрессивных родителей. А ты вечно всем недовольна. Послушай, я бы хотел обсудить с тобой вот еще что…

Самое лучшее – ничего не говорить. «Другие были бы счастливы иметь…» – одна из его коронных фраз, за которой следует короткий, но чувствительный удар ниже пояса. Многословного ответа он не требует.

– … это касается твоей мамы. Я подумал, тебе стоит напомнить, что она еще не оправилась, так что будет лучше, если мы не будем упоминать об этом.

Он это серьезно? Отец говорит мне не расстраивать маму? Я хватаю подушку, утыкаюсь в нее носом и скрежещу зубами. Телефон на громкой связи остается лежать на столе.

– Думаю, это возрастное, – продолжает он. Замечательно. Ты думаешь, что дальше плыть некуда, и тут на тебе! – И поскольку я знаю, что ты не очень… ну, эмоционально отзывчивая … у меня сейчас тоже момент непростой… – Да, потому что сейчас вся нация в курсе того, что мне известно с раннего детства – что мой отец может быть трижды национальным достоянием, но полный козел. Не говоря уже о том, что использовать в одной связке слова «у меня» и «тоже» ему категорически противопоказано. Он утратил это право много лет назад.

В долг не бери и взаймы не давай;
Легко и ссуду потерять и друга^[3].

Второе декабря

Рори

Нужно ли говорить, что мне нравится проводить время с родителями? Мы давно не виделись, и я только сейчас понимаю, как мне этого не хватало. Вчера было замечательно: мы наелись до отвала, обменялись новостями, повспоминали детство – универ мы всегда опускаем, точно любое упоминание о том времени может вызвать катастрофический системный сбой, – и вдоволь посмеялись.

Мама, разумеется, долго говорила о том, как я отлично выгляжу, какой загорелый и что у меня, должно быть, нет отбоя от австралиек. Пока мне удалось проигнорировать ее намеки, но я знаю, что прямой допрос не за горами. Ненавижу обсуждать эту тему. Я люблю маму, но постоянные разговоры о том, что мне следует снова начать встречаться, меня раздражают. Я злюсь, чувствую себя непонятым и отчасти виноватым. Пусть мы с Джесс не стояли перед алтарем и не произносили супружеские клятвы – хотя это всегда было в планах, – но мы клялись в верности друг другу, делили одну постель, и ее мягкие, как шелк, волосы сплетались с моими. Джесс больше нет, но те клятвы не утратили силы, и нарушить их было бы бесчестно по отношению к узам, которые нас связывали, к пожизненным обязательствам, которые мы на себя взяли. Я знаю, что в моей жизни придет момент, когда я смогу двинуться дальше, не забывая о Джесс, но этот момент пока не наступил.

Утром мы с мамой и Дейвом приятно болтаем о том о сем, и тема Джесс и моего нежелания встречаться, к счастью, не на повестке дня. Сейчас нам нужно обсудить насущную проблему. Я люблю маму, но дело серьезное, и спустить его на тормозах я не намерен. Договориться не получится. Я должен быть сосредоточен и взять контроль в свои руки.