Происходил он из татарских крестьян бедного села Асаново Шариповской волости Уфимского уезда^[6]. Оно расположено на берегу реки Кармасан, а название села говорит само за себя: «ас» по-башкирски – голодный.

Отца Хамета Нуреева звали Нурахмет Фазлиевич Фазлиев.

То, как Фазлиевы превратились в Нуреевых, объясняют по-разному. Одни говорят, что какой-то чиновник, не спросив фамилию, записал ребенка по имени отца: Нури – это сокращенное от Нурахмет. Сам Фазлиев был неграмотным и не смог его поправить.

Другие объясняют, что это была инициатива самого Хамета: он принял первую часть имени отца «Hyp» в качестве фамилии. «Нур» по-татарски означает «луч» или «свет», и новая фамилия получилась красивой, созвучной времени. Старую же фамилию Хамет сохранил в качестве отчества.

Несмотря на нищету, Фазлиевы-Нуреевы были людьми гордыми, и род свой возводили ни много ни мало к самому Чингисхану. Поэтому небезразлично относились они и к образованию своих детей: в детстве Хамет посещал медресе – мусульманскую церковную школу, где его научили считать и писать – по-арабски, по-татарски и по-русски.

На момент Октябрьской революции Хамету исполнилось уже 14 лет. Это сейчас мы бы назвали его ребенком, но для татарского бедняка то был вполне сознательный возраст. Революцию он принял с радостью. Советская власть дала Хамету возможность покинуть глухую деревню, выбиться в люди.

Хамет был человеком нового времени, идейным: он работал в совхозе, был призван в Красную армию, прошел подготовку в Казанской Объединенной татаро-башкирской военной школе. Затем получил гражданскую специальность – счетовод. В 1928 году вступил в ВКП(б).

Будучи еще курсантом, Хамет познакомился с юной Фаридой Аглиулловной Идрисовой – девушкой из такой же, как и у него, бедной крестьянской семьи, только из Казанской губернии и по национальности – башкиркой. Фарида была сиротой: ее родители умерли от тифа и недоедания в 1921 году. В живых оставался только ее старший брат, живший в Казани. К нему и перебралась Фарида. Существовала она на положении бедной родственницы, в семье своего брата ей помыкали как батрачкой. Но Фарида не сломалась! Она была сильной женщиной, мечтавшей о лучшем будущем: посещала медресе, научилась читать и писать, готовилась к поступлению на педагогические курсы.

В 1929 году Фарида и Хамет зарегистрировали брак. Невесте был 21 год, жениху – 25 лет. Писарь при оформлении документов ошибся и записал их фамилию как «Нуреевы».

Судя по старым фотографиям, они были красивой парой, к тому же Фарида отлично пела и танцевала – и это очень нравилось Хамету.

Женившись, Хамет продолжил учебу. Он договорился с женой так: сначала она работает пока он учится, а потом он будет содержать семью, пока она выучится на педагога (именно об этом мечтала Фарида). Но ее мечта не сбылась: Фарида оказалась на редкость плодовита, и об образовании пришлось забыть.

Один за другим у нее рождались дети – все девочки: Роза, Лилия, Разида… Потом пришла беда: Лилия заболела менингитом. Врачи сумели ее выходить, но девочка потеряла слух.

Но все же Фарида и Хамет были людьми восточными. А для восточной семьи главное – иметь сына! О сыне мечтал Хамет, хмурясь при рождении очередной девочки. О сыне втайне молилась Фарида, боясь так и остаться «матерью ветра» – так тогда называли женщин, рожавших только дочерей.

Примерно через год после свадьбы Нуреевы уехали из Казани в родное село Хамета Асаново, которое теперь было переименовано в Кушнаренково – в честь начальника политотдела Башнаркомзема по фамилии Кушниренко.

В селе им выделили комнату в доме, ранее принадлежавшем местному кулаку, сосланному новыми властями в Сибирь. Хамет Нуреев стал работать в совхозе «Кармасан». Его выбрали заместителем председателя профсоюзного совета, затем назначили пропагандистом. Хамет искренне верил в советские идеалы. Он был образцовым партийным работником: о личном обогащении не заботился, за выгодой не гнался, беспрекословно ехал работать туда, куда посылала партия, не отговариваясь ни семьей, ни больной дочкой…

Но все же Хамету было неудобно возить за собой детей, поэтому Фарида с маленькими дочерьми часто и надолго оставалась одна. В 1937 году его призвали из запаса в Красную армию политруком. В январе 1938-го отправили служить в Приморский край в 32-й легкий артиллерийский полк, базировавшийся близ Владивостока в небольшом селе.

Фарида скучала без любимого супруга. Поэтому, находясь уже на сносях, она, собрав детей и скудный багаж, села в Уфе на поезд и отправилась на Дальний Восток к месту новой службы мужа.

Путь был долгим. Даже сейчас такая поездка заняла бы шесть с лишним дней, а в 1938 году скорость у поездов была куда меньшей, и дорога занимала около двух недель. Вот так и вышло, что Фарида чуть-чуть не успела: толчки и тряска ускорили наступление родов, которые начались прямо в поезде. В те времена роды дома были обычным явлением, и многие женщины знали, что надо делать. К тому же в поезде ехали два военных врача, да и чистые простыни Фарида припасла – так что ее сын благополучно появился на свет.

Но где именно это произошло? В своих мемуарах Рудольф Нуреев всегда утверждал, что родился на берегах Байкала. Так ему казалось романтичнее. Однако более вероятно, что, когда у Фариды начались схватки, поезд уже давно миновал озеро Байкал и находился гораздо ближе к Владивостоку, около Уссурийска. До окончания пути оставалось около ста километров.

Запеленав сына, на ближайшей станции Раздольное Фарида послала старшую дочку отправить отцу телеграмму с радостной вестью. Но Хамет не поверил! Ранее Фарида один раз обманула его: при рождении третьей дочери написала, что родила мальчика, не желая расстраивать мужа. И вот теперь он ожидал прибытия семьи с недоверием, а заполучив младенца в руки, первым делом распеленал его, чтобы удостовериться, что точно – мальчик. И лишь потом предался радости. Вдвоем Нуреевы выбрали сыну звучное красивое имя – Рудольф.

Младенческие годы

Хотя во Владивостоке семья прожила недолго, то были бурные месяцы. Полк, в котором служил Хамет, участвовал в боях на озере Хасан. Это была целая серия столкновений между РККА и японской армией из-за претензий Японии на территории у озера Хасан и реки Туманная. Об этих боях писала даже газета «Правда»!

Хамет Нуреев рисковал жизнью. Возможно, перспектива остаться вдовой с четырьмя детьми напугала Фариду, и Хамет впервые в жизни подал рапорт с просьбой о переводе в более крупный город. Обосновал он это необходимостью лечения дочки Лилии, оглохшей после менингита.

К его просьбе командование отнеслось со всем вниманием, и в июне 1939 года Нуреева перевели не куда-нибудь, а в саму Москву. Рудольфу только-только исполнилось 16 месяцев, когда все семейство отправилось в долгое путешествие по железной дороге.

В Москве Хамет получил комнату в двухэтажном деревянном доме у железной дороги. Он служил в артиллерийском училище, это была спокойная, безопасная работа. Семья продолжала жить бедно, но все же в столице их быт несколько наладился: дети пошли в детский сад, а глухая Лиля – в специализированную группу, где ее учили читать по губам.

Так прошло полтора года. Но Великая Отечественная война безжалостно разрушила относительное благополучие семьи Нуреевых…

Война

22 июня 1941 года гитлеровские войска перешли границу. В первые же недели пали города Брест, Львов, за ними Киев, Минск, Харьков…

Когда была объявлена мобилизация, Хамет ушел на фронт в числе первых.

Несмотря на героическую оборону советских войск, немцы быстро продвигались к Москве, в городе начались бомбежки. Люди прятались от бомб в метро, на станциях установили деревянные настилы и двухъярусные нары, оборудовали буфеты, места для хранения вещей.

Однажды, выбравшись из бомбоубежища, Фарида обнаружила, что в их дом попала бомба. От ветхого деревянного здания мало что осталось. Собрав все пожитки, что удалось спасти, Фарида с детьми покинула столицу, отправившись в эвакуацию – в Челябинск, где Нуреевы прожили до 1943 года.

Жизнь в эвакуации была тяжелой: семья ютилась в девятиметровой комнатушке, куда то и дело подселяли других эвакуированных – совсем чужих людей. А с фронта шли страшные вести: сдавались врагу советские города, гибли солдаты…

Нуреев вспоминал: «…мы жили вместе с семьей русских крестьян, мужем и женой. Им, должно быть, было около 80 лет. Они были очень набожными, и их маленький угол весь был увешан иконами, а перед Божьей Матерью всегда висела зажженная лампада. Каждый день на рассвете старик и его жена подходили ко мне и, нежно встряхивая, будили меня. Они хотели воспитать во мне религиозные чувства. Они заставляли меня преклонить колени в углу, и я, наполовину сонный, вглядывался в желтоватый огонек. Меня заставляли молиться, бормоча слова, которые я не понимал. Почти всегда неизбежно это будило мою мать, видя это, она свирепела, так как в нашей семье никто не верил в Бога. И хотя это продолжалось каждое утро, но, как ни странно, я никогда не жаловался и даже уговаривал маму позволить мне продолжать говорить чужие непонятные слова.

В действительности была одна простая причина моей податливости – вознаграждение. Когда молитва кончалась, старая женщина давала мне несколько картошек или кусочек козьего сыра. “Пути господни неисповедимы”, – говорили они. Но мой путь к Богу легко понять. В те дни мой желудок был гораздо чаще пустым. Только картошка имела для меня значение, она была ценнее, чем ее вес в золоте, что уж тут говорить о молитве. Вся страна тогда была подобна голодному волку»^[7].

Рудольф не преувеличивал, жили они очень бедно. Денег у Фариды хватало лишь на картошку, которую варили на примусе и ели без масла.

Однажды голодный маленький Рудик опрокинул на себя кастрюлю с варящейся картошкой и попал в больницу. Но он не воспринял это как большую беду: напротив – ведь в больнице сытно и вкусно кормили, давали завтраки, обеды и ужины. Но после выписки его снова встретили голод и нужда.

Уфа

Решив, что в Челябинске, где скопилась масса эвакуированных, им не выжить, не прокормиться, Фарида оставила город и отправилась с детьми в Уфу, а вернее, в ее пригород – Щучье. Поселились они в саманном домике – крошечной лачуге, крытой древесной корой и с земляным полом. Там не было никаких удобств. За водой приходилось ходить к колодцу, в уборную – на двор. Отапливалась каморка буржуйкой – маленькой печуркой, которая больше дымила, чем грела. Еще были лавки вдоль стен и какие-то старые матрасы. И опять в их лачугу прописывали других эвакуированных – таких же бедных, бесприютных, нищих… Порой в их двенадцатиметровой комнатке жило сразу три семьи. Но несмотря на тяжелейшие жизненные условия, эти люди никогда не опускались до скандалов, до драк… Напротив, поддерживали друг друга, а вечерами даже читали вслух книги. Иногда читала Фарида, иногда ее сменяли старшие девочки. Особенно им нравились романы Жюля Верна, но Рудольф часто засыпал, так и не дослушав.

А еще в домике было радио!

Фарида с детьми слушала новости, представляя, как где-то далеко воюет с врагом ее любимый Хамет. Радовалась победам Красной армии. Когда по радио передавали концерты, то дети Нуреевых с удовольствием слушали классическую музыку. Лиля тоже замирала около радио, словно звуки пробивались через поразившую ее глухоту. Девочка даже пыталась петь. Рудик же мог часами просиживать около радиоприемника, внимая мелодиям. По признанию Нуреева, с самых ранних дней он смотрел на музыку как на друга, как на религию, как на путь к лучшему будущему.