Блины, коньяк, чудовища

Дома у Ласкиных обычно был жуткий беспорядок – двое, так скажем, мужчин не сильно дружили с пылесосом, шваброй и тряпками. Теперь в квартире их стало трое, и казалось, беспорядок должен разрастись, как минимум, до бардака, но Федор сразу, как вошел, сказал, что в такой пыли он жить не собирается. Вася противиться не стал, когда Федя предложил немного прибраться (на самом деле Ласкин даже обрадовался такому предложению, но радости показывать не стал). Кошкин пропылесосил и протер пыль на кухне, в коридоре и в комнате Мишки. К Васе в спальню Фёдор решил не соваться. Уборка заняла у него минут сорок – опытный Федя прошелся по беспорядку безжалостным смерчем чистоты и превратил квартиру Ласкиных в образец уюта. А еще Фёдя напёк блинов к ужину, настоящих, домашних, толстенных, таких, что два блина съел и сытый, но Федя съел их штук десять, а Мишка как раз-таки два. Вася ограничился пятью. И вот к девяти вечера они втроем сидели на чистой кухне и допивали чай, не пакетиковый, какой был обычно у Ласкиных, а заварной, за которым Кошкин специально сбегал в магазин.

– Федя, может ты у нас останешься навсегда? – спросил Мишка, а после перевел взгляд на отца.

– Н-да… протянул Вася, – вот это мы не ожидали от тебя. Таких блинов я не ел, с… да, наверное, никогда не ел.

Федор сидел напротив Мишки, спиной к выбитому окну. На следующей неделе приедут мастера вставлять новое. К счастью, на дворе стоял теплый весенний вечер, и огромная дыра на улицу практически не создавала дискомфорта. Федя был одет в полицейскую форму, а сверху он повязал фартук, чтоб не заляпаться.

– Не, – протяжно произнес Кошкин, – у вас, конечно, тут хорошо, но я же с бабушкой живу. Ей восемьдесят семь, так что я там нужнее. А блины печь это она меня научила.

– А родители? Ты что, сирота? – спросил Мишка.

– Нет, у меня есть отец и мать, но они развелись, когда мне было шестнадцать и… ой, там такая история длинная. Если коротко сказать, то мама ушла к другому мужчине, я остался сначала жить с отцом. Отец нашел себе тоже жену и в итоге… и он уехал… ну… короче говоря, все они поуезжали, а я сказал, что никуда я не уеду с деревни, чего-то я должен уезжать! Мне и тут хорошо. Вот и остался там с огородом, домом, коровой. Потом мы обменяли дом наш деревенский на квартиру в Потерянном и переехали с бабой Ниной сюда. Тут я пошел учиться в ПТУ.

– Грустно, – сказал Миша, – и ты со своими родителями больше не видишься?

– Вижусь, – Федя улыбнулся, – с родителями общаюсь. Созваниваемся. Дружим. В гости ездим друг к другу, но редко. Все хорошо, можешь не беспокоиться.

– Спасибо, Федька, тебе за ужин. Это было просто великолепно, – Ласкин встал из-за стола.

– Не за что. Я люблю готовить, – ответил Федя.

– Ты тогда… что? К Мишке же, да? – спросил Ласкин,

– Да, я на полу у него лягу. Я сплю чутко, мимо меня никто не проскочит. Это я с виду такой, ну… может немного нелепо выгляжу, как говорят про меня злые люди, но я свое дело знаю. Стреляю лучше всех в городе, а еще могу голыми руками арматуру согнуть и гвоздь ладонью забить в доску! Со мной Мишка в безопасности, – Федя показал кулак, грозя им… видимо, воображаемым врагам. Ласкин покосился на его руку – кулак тот был, казалось, размером с мужскую голову. “Если таким ударить, то ощущения, наверно, будут, будто под поезд попал” – вдруг подумалось Васе.

Комплекция у Феди была неоднозначная, и сразу понять, толстый ли он или же плотный и крепко сложенный, было непросто. По факту Федю можно было без какой-либо подготовки отправить на соревнования по паурлифтингу, потому как природная сила у него была медвежья.

– Я пойду делать заявку в академию. Надеюсь, завтра вопрос с проходом решится, – сказал Вася.

– Давай, конечно. Чем быстрее заявим, тем лучше. А я пока посуду помою, – ответил Кошкин.

***

Капитана совсем развезло. Перед тем, как Алёна с Володей и Якутом уже собрались выходить из кабинета, Сергей Петрович вдруг подскочил с осоловелым видом и сказал, что он вообще-то тут главный полицейский в городе, и решил тоже поехать и лично все проконтролировать. Спорить с ним было бесполезно.

На улице уже смеркалось и по лесу они вчетвером шли, держа в руках фонари. Алёна была впереди, за ней шагали Володя с Якутом, капитан плелся в конце и пел песню – гимн города Потерянного. В песне было что-то про местный приборостроительный завод, благодаря которому чуть ли не вся Россия имеет современное контрольно-измерительное оборудование. Алёна кипела от злости, потому что терпеть не могла пьяных людей. Девушка была на грани того, чтоб развернуться и высказать капитану в лицо все, что она о нем думает.

***

Майка Ласкина все также была натянута на кустах. Когда полицейские подошли к проходу, на улице стемнело и на лес опустилась непроглядная тьма. Четверо полицейских стояли возле обширного кустарника, в котором был скрыт проход. В этот раз из-за разницы в температуре и давлении между мирами, из другой вселенной дул ветер и кусты шелестели и колыхались. Выглядело это очень необычно, даже, скорее, противоестественно – вокруг тишина, штиль, и только один этот кустарник шипит и трясет своими ветками.

– Гром гремит, кусты трясутся, – произнес капитан заплетающимся языком, – что там делают? … ага. То самое… делают… не при дамах будет сказано… Федя, а знаешь-ка что!? (оглядывается) А где мой Федя? Фе-е-е-едя!

– Перестаньте так себя вести! – Алёна подошла к Сергею Петровичу и, поймав его взгляд, уже не отпускала, а он, будто провинившийся ребенок, сделал брови домиком и кивнул.

– Хорошо, простите, шумлю, да, – сказал он шепотом.

Алёна, продолжая сверлить его взглядом, таким, от которого любому человеку тут же бы захотелось отвернуться, произнесла:

– Если ты, старый пердун, не заткнешься, я сниму тебя на видео и отправлю высшему руководству, ты понял меня! Алкаш чертов!

– Понял, понял, Алёнушка, – капитан улыбнулся, казалось, вообще не отреагировав на оскорбления и угрозу.

– Я тебе не Алёнушка!

Вова и Якут, замерев, смотрели на то, как приезжая девчонка отчитывает их начальника. Они стояли и надеялись, что гнев её не перекинется и на них. Не перекинулся. Алёна, как ни в чем не бывало, повернулась к мужчинам. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

– Вот то самое место, о котором мы говорили, – Алёна раздвинула ветки руками, – можете взглянуть сами.

Двое полицейских робко подошли к кустарнику и остановились на сквозняке. Якут заглянул в проход, который сейчас, на фоне ночного леса был светлее, потому что в том мире только начало вечереть.

– Чудеса, – сказал Володя.

– Мистика, – добавил Якут.

– Я предлагаю поломать кустарник, чтоб проход было лучше видно, – сказала Алёна, – вы себе выберете место и засядете.

– А я вообще-то тоже буду следить! – раздался сзади голос капитана, но на него никто не обратил внимание.

– В проход не заходите, поняли? – продолжила Алёна.

– Не будем, – ответил Якут, – мы видели, что там было. Меня туда и огнем не загонят.

– Если что, я на связи. Утром вас сменят, – сказала следователь.

– А с этим что делать? – прошептал Володя и кивнул в сторону капитана, который покачиваясь, стоял с закрытыми глазами и, судя по шевелению его губ под густыми усами, что-то бубнил.

Даже смотреть на этого чудного деда Алёне было противно, не говоря уже о том, чтоб что-то попытаться ему объяснить. Но она все же подошла к нему и спокойно произнесла – Сергей Петрович, вы спите?

– А! – тот открыл глаза и принялся оглядываться. Фонарик выпал из его рук, – враг не пройдет!

– Поехали, – сказала она, – я вас до дома довезу, спать ляжете.

– Никаких спать! Я буду в засаде сидеть! Как на кабана! – капитан развернулся и побрел во мраке к соседнему кусту, расположенному практически напротив прохода, в метрах пятнадцати. Главный полицейский поднял указательный палец вверх и грозил им кому-то невидимому. Девушка направила в спину капитана фонарь. Сергей Петрович, неуклюже покачиваясь, чуть не завалившись на бок, залез в куст и скрылся там. Куст этот еще какое-то время трясся. Оттуда доносились чертыханья и проклятия в адрес параллельного мира и всех этих интерпретаций Эверетта и тонких настроек Вселенной, но через полминуты всё стихло.