– Ну не верю я этим машинам, не верю – и все тут. Ничего хорошего нет в том, что мы пытаемся жить, как гринго: плохо это, душу потерять можем! – причитала Эльвира, пораженная мотовством, которое демонстрировали те сограждане, кому удалось быстро и неожиданно разбогатеть; не зная, куда потратить деньги, они пытались устроить свою жизнь так, как видели это в кино.

Мои хозяева деньгами швыряться не могли: жили они лишь на пенсию по старости; никаких новшеств и признаков роскоши в доме не имелось. Тем не менее они прекрасно знали, что происходит вокруг, и придирчиво оценивали перемены в жизни соседей. Каждый уважающий себя гражданин страны желал стать обладателем огромного автомобиля; дело дошло до того, что по улицам, забитым машинами, стало просто невозможно проехать. Нефть меняли на все: на телефоны в форме старинных пушек, морских раковин или восточных танцовщиц-одалисок; импортного пластика в страну завезли столько, что обочины всех дорог оказались сплошь завалены этим неразлагающимся мусором; каждый день в аэропорту столицы приземлялось несколько самолетов с грузом свежих яиц – на радость просыпающемуся и завтракающему народу; немалая часть этого продукта превращалась в омлеты и яичницы прямо там, в аэропорту: стоило перевернуть коробку, как разбившиеся на взлетно-посадочной полосе яйца мгновенно поджаривались на раскаленном асфальте.

– А ведь Генерал прав: вся проблема в том, что у нас здесь никто не умирает с голоду: протянул руку и сорвал себе манго, потому мы и плетемся позади прогресса. Вот в холодных странах цивилизация и развивалась быстрее, потому что сам климат заставляет людей много работать, – говорил хозяин, прячась в тень, обмахиваясь газетой, как веером, и почесывая живот.

Он долго думал над тем, как улучшить ситуацию в стране, и наконец изложил результат своих размышлений в письме, направленном в Министерство общего развития: в своем послании пожилой холостяк предлагал рассмотреть возможность буксировки айсбергов из полярных регионов океана прямо к нашему побережью; здесь эти ледяные горы предлагалось измельчать и разбрасывать ледяную крошку с самолетов; таким образом вполне возможно локальное изменение климата, а оно уже позволит изменить национальный характер и избавить население страны от присущей ему лени.

Несмотря на то что власти предержащие разворовывали страну без всякого стеснения, воры по профессии, призванию или по необходимости весьма редко рисковали упражняться в мастерстве на согражданах. Полиция зорко следила за порядком в стране; с тех времен и укоренилась мысль, что только при диктатуре может торжествовать порядок и граждане могут жить спокойно. В то же время бо́льшая часть населения страны, самые обыкновенные люди, до которых так и не докатились такие достижения цивилизации, как фигурные телефоны, одноразовые синтетические трусы и импортные яйца, продолжала жить точно так же, как и раньше. Все сколько-нибудь заметные оппозиционеры находились в изгнании, но Эльвира утверждала, что, несмотря на всеобщее затишье и безмолвие, в народе копится гнев и обида на власть – главное условие для того, чтобы возникло сопротивление правящему режиму. Хозяева, в свою очередь, целиком и полностью поддерживали любое решение Генерала; когда офицеры гвардии стали ходить по домам, настойчиво предлагая гражданам покупать портреты правителя, наши брат с сестрой гордо продемонстрировали посетителям уже висевшую в их гостиной на почетном месте парадную фотографию Генерала. Эльвира же копила и подогревала в себе лютую ненависть к этому пузатому вояке, которого сама даже никогда в жизни не видела и который лично ей вроде бы ничего плохого не сделал; всякий раз, протирая портрет тряпкой, она негромко, себе под нос, проклинала Генерала и смотрела на фотографию только искоса, выражая ему свое презрение, а также рассчитывая, что рано или поздно ей удастся его сглазить.

Глава четвертая

В тот день, когда почтальон обнаружил труп Лукаса Карле, лес был как будто вымыт и сверкал мельчайшими капельками росы; от земли поднимались сильный запах палой листвы и легкий, полупрозрачный, какой-то неземной туман. Почтальон проезжал на велосипеде по этой тропинке каждый день в течение вот уже почти сорока лет. Незаметная, но нужная работа и умение крутить педали, не высовываясь и не обращая на себя внимания, помогли ему пережить целым и невредимым две мировые войны, оккупацию, избежать голода и многих других несчастий. Проработав столько лет на одном и том же месте, он знал практически всех обитателей округи; точно так же хорошо ему были знакомы и окрестные леса, где он, наверное, мог бы при необходимости определить вид и породу каждого дерева, а заодно и назвать его возраст. То утро на первый взгляд ничем не отличалось от всех остальных: вроде бы и дубы, и буки, и каштаны с березами были такими же, как обычно; точно так же у основания стволов и между корней расстилался ковер из мягкого мха, над которым кое-где торчали шляпки грибов. Точно так же дул свежий прохладный ветерок, из-за которого на земле постоянно перекраивался и перестраивался узор из теней и пятен солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев. В общем, день был самый обыкновенный, и любой чуть менее знающий и понимающий природу человек не заметил бы в окружающем лесу ничего неожиданного и уж тем более не расслышал бы предупреждения о чем-то мрачном и неприятном. И все же почтальону в то утро почему-то было не по себе, он поеживался и вздрагивал так, словно все его тело чесалось изнутри. Он даже не видел, а скорее чувствовал знаки беды, оставленные в лесу, на которые любой другой человек вряд ли вообще обратил внимание. Для пожилого почтальона лес был чем-то вроде единого организма, огромной живой твари, по жилам которой неторопливо текла спокойная и кроткая зеленая кровь. В тот день этот мирный, безобидный зверь был явно встревожен. Не доехав до деревни, почтальон остановился, слез с велосипеда и глубоко вдохнул, словно пытаясь почуять причину повисшей в воздухе тревоги. Настораживала его и тишина, царившая в лесу. Старый почтальон даже забеспокоился, не подводит ли его слабеющий с возрастом слух. Прислонив велосипед к дереву, он сошел с тропинки, чтобы посмотреть, что делается в лесу. Место для остановки он интуитивно выбрал правильно. Долго бродить по лесу ему не пришлось: он сделал всего несколько шагов и тут же наткнулся на повешенного. Тот висел на грубой веревке, привязанной не слишком высоко к толстой ветке дерева. Почтальон увидел покойника со спины, но, чтобы узнать этого человека, ему и не потребовалось заглядывать в лицо. Лукаса Карле он знал с тех пор, как тот появился здесь много лет назад. Молодой учитель пришел в эти края неизвестно откуда, кажется из какого-то приграничного французского городка; при нем были баулы с книгами, большая карта мира и диплом учителя; едва обосновавшись на новом месте, он женился на милой и симпатичной девушке, от красоты которой буквально через несколько месяцев после свадьбы не осталось и следа. Почтальон узнал мертвеца по сапогам и учительскому плащу. Неожиданно у него возникло ощущение, будто он не то когда-то уже видел эту картину, не то просто подсознательно предчувствовал и, быть может, даже желал такой смерти этому человеку. Поначалу почтальон не испугался: в его душе возникло что-то вроде иронии. Не до конца сформулированная в словах, в голове у него промелькнула насмешливо-торжествующая мысль: а ведь предупреждал я тебя, мерзавец. Несколько секунд почтальон простоял неподвижно, еще не вполне осознав серьезность случившегося. Неожиданно дерево тяжело вздохнуло, сук вздрогнул, и, повинуясь легкому движению ветерка, тело повешенного развернулось так, что мертвый учитель встретился глазами с живым почтальоном. В первое мгновение тот не смог даже пошевелиться. Так они и замерли один против другого, глядя в глаза друг другу. Когда оба – и отец Рольфа Карле, и деревенский почтальон – поняли, что им больше не о чем говорить, старик вздрогнул, повернулся и бросился обратно на тропинку. Потянувшись к велосипеду, он внезапно почувствовал, что его словно изо всех сил ударили ногой в грудь. Боль была острой, жгучей и засела в сердце надолго, словно очередная незаживающая рана от несчастной любви. С трудом сдерживая готовый вырваться из горла хриплый стон, он все же сел в седло, взялся за руль и стал крутить педали изо всех сил.

Так быстро он не ездил на своем велосипеде уже давно; к тому моменту, как велосипед вкатился в деревню, сердце немолодого почтового служащего готово было разорваться. Он рухнул на землю прямо перед пекарней, успев издать не то предупреждающий, не то призывающий на помощь крик. Пекарь и его работники выскочили на улицу и увидели лежащего старика, в широко раскрытых глазах которого застыл страх. Почтальона подняли на руки и внесли в дом, где положили на стол, на котором только что месили тесто для сладких булочек. Перепачканный мукой, старик показывал пальцем в сторону леса и сбивчиво повторял, что Лукас Карле наконец нашел свою смерть, что по нему давно веревка плакала и странно, что этого не случилось раньше. Редкостный он был мерзавец, форменная скотина. Так в деревне и узнали о случившемся. Новость мгновенно облетела все дома один за другим; пожалуй, столь значительного события в этих краях не происходило с самого окончания войны. Жители повыходили из домов, и вскоре на площади собралась практически вся деревня, за исключением пяти учеников старшего класса местной школы, которые засунули голову под подушки и усиленно изображали сладкий безмятежный сон.

Вскоре полицейские уже стучались в дома врача и судьи – те еще спали, но, услышав о случившемся, не потребовали много времени на сборы. Процессия, состоявшая из официальных лиц, представителей закона и сопровождаемая кое-кем из жителей деревни, вскоре уже направлялась в сторону леса – туда, куда указал дрожащим пальцем перепуганный почтальон. Тело Лукаса Карле, висевшее наподобие огородного пугала буквально в двух шагах от лесной тропинки, было обнаружено очень быстро. Стали вспоминать, кто и когда в последний раз видел учителя живым, и выяснилось, что еще с пятницы о нем не было ни слуху ни духу. Покойного снимали с импровизированной виселицы вчетвером. Ночь была свежая, и труп окоченел, превратившись в негнущийся монолит. Врачу хватило одного взгляда, чтобы определить, что тот хоть и умер от удушья, но перед этим успел получить сильнейший удар чем-то тяжелым и твердым по затылку. Полицейским же, в свою очередь, хватило нескольких секунд, чтобы сообразить, что если кто и может дать какие-то внятные пояснения по поводу случившегося, то это ученики повешенного, с которыми он как раз и ушел в предусмотренный учебным планом поход по окрестностям.

– Приведите сюда этих парней, – приказал комендант.

– Зачем еще? По-моему, это зрелище не для детей, – возразил судья, чей внук также числился среди учеников жертвы.