– Скорее всего, против папы Костиса.

– Он тоже немного того?

– Нет, видишь ли… Он то ли филиппинец, то ли ливанец, что-то вроде того.

– Может, кубинец или голландец?

– Может, и так, не помню. В любом случае заканчивается на «-ец». Точно не грек.

– И почему это их волнует?

– Откуда же мне знать. Будешь играть в воров и полицейских?

– Не хочу. Я пойду домой.

– Да ладно тебе, останься. Без тебя всё испортится. Я расстроюсь, если ты уйдешь. Мы же только-только вышли гулять.

– А Костис?

– Он тоже придет. Мы все вместе поиграем. Мальчишки с девчонками.

* * *

Роза предпочла бы вернуться домой. Голова стала тяжелее ноги, которая тоже разболелась. И все-таки ей хотелось увидеть Костиса. Он как раз шел в их сторону и улыбался им издалека.

– Мама велела мне возвращаться поскорее. Роза, мы даже не поговорили. Тебя ведь Роза зовут?

Другие ребята обернулись и посмотрели на нее.

«Да, меня зовут Роза», – ответила она, но внутри себя, а снаружи лишь кивнула.

– Роза, госпожа Ирини что-нибудь сказала про ущерб? Она очень злится?

– Нет, она сказала, что никакого ущерба нет, но будет здорово, если в другой раз ты останешься ей помочь. И еще – что ты не впервые пинаешь мяч рядом с Маленьким Раем.

– О, ну это на нее похоже. Мне стыдно, что я сбежал, но я дико испугался. Вдруг эти типы погнались бы за мной.

– Ты маме рассказал, что случилось на площади? – спросила Афина.

– Нет, она бы начала гундеть. Вы же знаете, какие сейчас мамы.

– Да, – подтвердили все.

– Да, – сказала Роза, а сама подумала, что вовсе не знает, какие сейчас мамы, но в который раз оставила мысль при себе.

Завтра она запишет все это в дневник.

Глазами-зеркалами

Когда я была маленькой, я не знала, что у всех детей есть мама. Думала, что и одного родителя достаточно. По правде, мой папа стоит многих. Потом оказалось, что не у всех так. А еще я поняла, что если спрашивать об этом папу, он сильно расстраивается, так что держала язык за зубами.

Однажды папа показал мне альбом с фотографиями.

– Это твоя мама, – сказал он. – Самая красивая мама на свете. Мой самый любимый человек до того, как ты появилась на свет.

Он вытащил мамину фотографию и протянул мне.

– Можешь оставить себе, если хочешь.

Я положила фотографию в железную коробочку вместе с крыльями бабочки и с говорящей ракушкой, которую принес мне папа. Ракушка попалась в его сеть.

Дни идут, и порой я целыми месяцами не вспоминаю, что ее нет рядом. Наверное, когда-нибудь я совсем привыкну. Взрослые ходят на работу, гуляют, путешествуют, исследуют мир, рыбачат, а может, сожалеют о чем-то и тоскуют, но они не плачут по маме. Мне кажется, взрослые могут вместить в свою жизнь все. И хорошее, и плохое.

День вчера был – из ряда вон. Сначала я пошла одна на площадь. Познакомилась с новыми ребятами, увиделась с Арьей и Афиной, а потом началось полнейшее безумие. Маленький Рай чуть не развалили. Это все Костис виноват. Как оказалось, он ливанец. Ну то есть он не потому виноват, что ливанец, а потому, что со всей дури пнул по мячу. Ну вот, теперь я совсем запуталась. Один мужчина и его друзья, кажется, разозлились из-за того, что Костис ливанец. Они ругались с госпожой Ирини, потому что она собирает у себя дома всех иностранцев и ливанцев. У нее есть Маленький Рай, это такой ларек, то есть она хозяйка магазинчика на площади. А еще, кажется, у госпожи Ирини большой дом. Она живет одна, и ей нужна в компания. Вот она и привечает тех, у кого нет никакого дома. В общем, всего пара шагов от Кошачьего царства – и уже все так запутано.

Но было и кое-что поужаснее этого ужаса. В смысле, самым жутким было другое. Мы с ребятами играли в прятки, а потом сидели на скамейке и болтали, и я много чего узнала, но это как раз совсем не жуткое, нет. Мы очень устали из-за всего, и я пошла домой, а на ходу размышляла, как там поживает Карлито, ведь он столько времени сам по себе. И тут я увидела госпожу Горемыку. Она шла в мою сторону, заглядывала под машины и кричала. В руках она держала открытую банку с консервами, скорее всего для кошек, и всё повторяла: «Кис-кис, где ты, мой мальчик?» Вот это было самое-самое жуткое. Почему она зовет кошек, если день и ночь шугает их с балкона? Мне показалось, что она зовет какого-то конкретного кота, потому что все кошки района следовали за ней по пятам, но она их прогоняла и не давала поесть. Где-то там я увидела и Праксиллу, которая опять побирушничала. Я была уже в двух шагах от своего дома и от дома госпожи Горемыки. Тут она резко остановилась, повернулась и увидела меня. Я испугалась. Вдруг она подумает, будто я ее преследую. Я стала смотреть в другую сторону, но госпожа Горемыка все ждала меня и потому я быстренько свернула в закоулочек.

Я пряталась за старой машиной, пока не услышала, как кто-то поет. Тогда я поднялась и попыталась понять, откуда доносится голос. И поняла. Изнутри машины. Я испугалась до чертиков. Пожилая женщина в перчатках и шапке сидела в автомобиле, среди бумажек, бутылок, книг, газет, кастрюль, одеял и других вещей. Все это выглядело как куча мусора. Женщина пела и расчесывала волосы пальцами, убирая их наверх, но получалось неаккуратно, всюду торчали «петухи». Затем она взяла чашку, покрошила туда хлеб или что-то такое и стала есть. Я поняла, что она там живет. Внутри машины. И конечно же я поняла, что мне пора дать дёру. А то получалось как-то странно. Будто я тайком подглядываю в чью-то комнату через окно. Я почувствовала, что задыхаюсь. От страха. И не могу пошевелиться. Тут она увидела меня, и ее взгляд застыл. Как будто она ворожея. Женщина начала копаться в бумажках вокруг себя. Надо было уходить. Может, она искала, чем бы в меня запустить. Но меня будто ввинтили в землю. Она нашла то, что искала, и открыла дверь. Наконец мои ноги начали шевелиться.

– Погоди.

– Простите, госпожа. Я не хотела вас потревожить. Я возвращалась домой.

– Как тебя зовут?

– Роза.

– Ты любишь помидоры?

Я кивнула, как дурочка, потому что «да» застряло у меня во рту и никак не выдавливалось. Словно у меня вся слюна от страха высохла.

Женщина протянула мне руку. Она держала маленькую бутылочку с чем-то красным.

– Это помидоры. Томатный сок. Я его сама сделала. Там на холме есть сад. Огород. Но это секрет. Возьми. Меня зовут Анна.

Я не знала, как мне поступить. Что вежливее? Брать или не брать? Я все-таки взяла бутылочку и наконец выжала из себя малюсенькое «спасибо».

Затем, будто это обычное дело, она пожелала мне доброй ночи и вернулась в свой автодом.

– Роза! – крикнула она, и я обернулась.

Она поднесла к губам палец, выглядывавший из дырявой перчатки, и сделала «тс-с-с». Я ушла, держа в руках бутылку томатного сока. Это было самое жуткое из всего, что случилось за вчерашний вечер.

Сегодня я встретила Афину. Подумала про «тс-с-с» и ничего говорить не стала, но, когда мы проходили мимо этого закоулка, Афина рассказала, что там, в машине, живет сумасшедшая. Уже десять лет. Поговаривают, что раньше она была пианисткой. Выступала в самых больших театрах мира. Я спросила Афину, почему эту женщину считают безумной. Потому что она живет в машине, ответила Афина. А я подумала, что если кто-то живет в машине, то, может, у него просто нет дома, и дело вовсе не в безумии. Но я промолчала. Не выдала Анну и не рассказала ни про сад, ни про подарок. А днем папа приготовил макароны с соусом из томатного сока. Мне было противно даже пробовать: я прямо видела, как Анна поедала свой ужин в дырявых перчатках, но папа убедил меня, что получилось чудо как вкусно, и я попробовала, и мне понравилось. Папа сказал, что надо бы послать ей рыбы, но как она ее пожарит? Поэтому стоит послать ей сразу жареную.

– Мне кажется, в этом районе живет немало странных людей.

– Да ну брось, так на самом деле во всех районах, – ответил папа. – Ты просто взрослеешь и потому лучше видишь, что происходит вокруг тебя. Наши глаза – это зеркала.

Ох, папа, и на всё-то у тебя найдется ответ.

И все же я не думаю, что в каждом районе есть по седой пианистке, живущей в машине, по госпоже Горемыке, которая мучает всех кошек в округе, но ищет одного-единственного кота, и по госпоже Ирини, у которой есть свой Маленький Рай в центре площади. Интересно, какими они все были в моем возрасте?

Я валяюсь на кровати. Папа опять читает Кирпич. А я смотрю на стену напротив, на те границы дороги, что я начертила. Но куда она ведет? И что еще нарисовать? Дорога-дорога, куда ты нас ведешь? Ничего. Никаких идей. Дорога не разговаривает, не путешествует^[12]. Пора спать.

У этого путешествия нет конца

Как и каждым утром, Луиза открыла Театр в девять часов. Она выключила сигнализацию и остановилась перед фотографией пожилой женщины рядом с дверью:

– Доброе утро, бабуля. Спасибо тебе.

Затем она зашла за барную стойку и поставила вариться первый кофе этого дня. Открыла окна, полила цветы в горшках и разложила еду по мискам на заднем дворе. Услышала, как кошки бегут, а потом почувствовала, как они трутся об ее ноги.

– И вам доброго дня. Где вы бродили целую ночь?

Луиза вновь зашла внутрь и начала наводить порядок, включила музыку и, когда запах кофе окутал комнату, наполнила первую чашку. До вечера она выпьет еще немало.

Театр располагался в двухэтажном здании, в старом частном доме. Нижний этаж Луиза превратила в кофейню, а верхний – в маленький театральный зал со сценой. Каждый день у нее собирались жители района, которые хотели спокойно поработать, потягивая кофе. Деревянные столешницы, цветные стулья, газеты и книги на полках – приятная обстановка. Здесь часто назначали встречи молодые актеры, танцоры и музыканты, которые собирались выступить в театре. Луиза варила кофе, на скорую руку стряпала закуски, но, что бы ни делала, краем глаза непременно поглядывала на завсегдатаев. Как они работают, как говорят по телефону, как утопают в своих ноутбуках. Они были ей как родные. Порой, если кто-то из постоянных посетителей не появлялся несколько дней, Луиза места себе не находила, ждала с тревогой и нетерпением. Она знала, какой кофе они пьют. Знала, что им нравится. Ее заведение атмосферой напоминало скорее читальный зал, нежели кофейню, потому что его выбирали спокойные люди. И про каждого Луиза сочиняла историю. Однако по большей части она так никогда и не узнала бы, насколько верны ее догадки. Иногда достаточно было всего пары деталей, чтобы сюжет забрел в жуткие дебри – даже мурашки бежали по коже.

Дверь открылась, и на порог ступил мужчина лет пятидесяти с книгой в руках. В этот момент Луиза как раз выводила мелом на доске: «Морковный торт, пирог с апельсинами, пирог с баклажанами».

Посетитель заказал кофе и присел за самый маленький столик, у окна. У Луизы появились первые данные: он никого не ждал. Мужчина положил книгу на стол и, сунув руки в карманы, начал искать монеты, а Луиза тем временем прочла название: «Антология поэзии». Она вернулась к стойке и добавила к образу вторую деталь: это одинокий мужчина, который любит поэзию.

Она включила компьютер, чтобы узнать новости. Всё как обычно. Повседневные беды – удел большинства. В кафе стало шумно: вошли актеры, которые готовились к ближайшему спектаклю. Они поприветствовали ее, смеясь, и разложили свои записи на самом большом столе. Пока Луиза варила для них кофе, они оживленно обсуждали вчерашнюю вечернюю репетицию. Когда же она понесла чашки к их столу, разговоры стихли, будто актеры не хотели, чтобы хозяйка их услышала. Луиза сразу смекнула, в чем дело.

– Что случилось, ребята? Снова непорядок с бюджетом?