Когда стало понятно, что за окном опустилась глубокая ночь, я чуть было не поддалась глупой и нечестивой надежде. Может, их всех уже пожрало то самое зло, и меня теперь никто не тронет? Я тут же одернула себя за такие черные мысли, но не могла не признать, что на мгновение почувствовала облегчение. Но потом…

Потом я вдруг вообразила, каково это – остаться здесь совсем одной, связанной, истекающей кровью, один на один с неизвестным мне существом.

Дверь справа скрипнула и приоткрылась. Я вздрогнула и тут же развернулась в ту сторону. Там было темно. В проходе едва ли можно было различить лестницу, ведущую к звоннице. Было тихо. Дверь немного покачалась и замерла. Я судорожно выдохнула, присматриваясь.

За окном дунул ветер, и что-то влажно ударило в стекло. Я обернулась, но ничего не увидела. Я щурилась, пытаясь вглядеться во тьму с той стороны, как ощутила на затылке чей-то пристальный взгляд. Он шел от открывшейся двери. Тяжелый и жуткий.

С трудом сглотнув сухую слюну, я медленно повернула голову. Пустота. А потом вдруг топот. Частый топот бегущих по лестнице ног. Я вжалась в спинку скамьи и открыла рот в безмолвном крике. Топот удалялся. Он летел все выше и выше, а потом оборвался грозным гулом большого колокола. Он завибрировал над моей головой, загудел, запел низким басом, раскатисто несущимся по всей церкви. Я задрожала ему в такт, слезы покатились по моим щекам. Динь-дон. Динь-дон.

В звоннице раздался заливистый смех. Я закрыла руками уши и закричала. Мой собственный голос оглушил меня, но смех не прервался. Он спускался все ниже и ниже, под мерный топот и ровный гул. Топ-дон-топ-дон.

Я вскочила на ноги и принялась судорожно дергать веревку, падая, ударяясь о дерево скамьи, но продолжая неистовые попытки выбраться. Кто-то остановился у двери. Раздался медленный мучительный скрип. В глупой ничтожной попытке я нырнула под скамью и застыла, разглядывая появившиеся в проеме знакомые сапоги.

– Твои мучения терзают мое сердце, – произнес отец Генри, медленно подходя ближе. Услышав его голос, я отчего-то не испугалась, а наоборот, возблагодарила небеса. Ведь он не может быть тем злом, он ведь такой родной и знакомый. И это не его голос заливался хохотом.

Мужчина склонился и заглянул под скамью.

– Я знаю, что тебе страшно, но я помогу. Доверься мне. Давай, я помогу тебе выбраться, – он протянул мне руку, и я ухватилась за нее так, словно это другой человек собирался изгонять из меня демонов.

– Ввы…ввы… слышали? – заикаясь, пробормотала я, пока он помогал мне выбраться. – Смех, – удивленно ответила я. – Такой… громкий…

– Ах это, – он помрачнел. – Да, я слышал, как ты смеялась.

– Я?! – У меня упало сердце. – Клянусь, отец Генри, это была не я. Смеялись там, в звоннице.

Он покачал головой.

– Я ударил в колокол, чтобы призвать всех к церкви, а потом спустился вниз, услышав твой голос.

– Клевета! – выкрикнула я, не в силах совладать с ужасом. – Вы нарочно меня оболгали! Вы все это нарочно! Это вы! Вы!..

Он тяжело вздохнул и неторопливо побрел к алтарю.

– Вы ничего мне не ответите? – всхлипнув, спросила я.

– Я уже сказал тебе, Сара, твои мучения скоро окончатся.

Меня захлестнула злость. Такая жгучая и бешеная, что мое дыхание сорвалось. Мерзавец! Он же убьет меня!

Я рванулась вперед и со всей возможной силы налетела на отца Генри. С криком мы полетели на пол. Раздался глухой удар, и из его рта вырвался болезненный стон. Я заметила капли крови на каменном полу, но не стала уповать на чудо. Мужчина захрипел подо мной и попытался скинуть меня наземь. Я зубами вцепилась ему в шею и сжала челюсти до адской боли. Он орал и чертыхался, дергал руками и ногами, но при каждом его движении я старалась сделать укус глубже и болезненнее. В рот мне заливалась его горячая кровь. Меня замутило, в лицо ударил жар, и потом вдруг вытошнило прямо ему на плечо.

Он тут же сбросил меня на пол, но боль не дала ему сил подняться. Я оказалась быстрее. Тут же вскочив на ноги, я кинулась на него, обхватывая в кулаки свою собственную веревку. Накинув ее на его потную скользкую шею, я стала тянуть изо всех сил. Он трепыхался, как рыбешка. Такой беспомощный, такой напуганный, такой… жалкий.

Даже когда он замер и затих, я еще долго продолжала стягивать веревку. В висках у меня стучало, сердце бешено колотилось в груди, а руки тряслись от страха и напряжения. Когда я, наконец, его отпустила и тело со стуком повалилось на пол, на моих ладонях остались стертые кровавые следы.

Я осела наземь, прислонилась спиной к алтарю и посмотрела на мертвеца перед собой. Неужели я и впрямь это сделала? Неужели я… такое чудовище?! Меня захлестнули рыдания. Слезы лились по щекам, я икала, совсем как невоспитанная девка, и шмыгала носом. Из меня вылетали короткие несвязные извинения, и все казалось, что вот сейчас отец Генри поднимется и посмотрит на меня своими ясными голубыми глазами. Но он не поднимался.

Мой плач прервал шум. Над головой вновь загудели колокола, за дверью раздались шаги и приглушенные голоса людей, а за ними донеслось мерзкое ехидное хихиканье. Я в ужасе вскочила на ноги. Нужно бежать! Я огляделась, и мой взгляд вдруг упал на колыхающиеся огоньки свечей. Ну конечно! Я поднесла руки поближе, с трудом дотягиваясь до слабого огня. Он лишь слегка подпалил веревку и обдал мою кожу жаром, но его силы не хватало, чтобы сжечь ее совсем.

Моя рука дрогнула, и несколько свечей вдруг накренились. Одно мгновение, и вот они уже летят вниз, падают на отца Генри, и его одежда тут же занимается огнем. Я охнула и испуганно отступила. Пламя разгоралось быстро и жарко, с жадностью поглощая его тело. Воздух наполнился мерзким запахом, я стиснула зубы и, собрав всю свою смелость, шагнула вперед. Мои руки лизнуло пламя, болезненно обжигая руки и подпаливая мою веревку. Она почернела, ее толстые нити разошлись, и я рванула кулаки в стороны, разрывая путы. Меня опьянило безудержной радостью, и я захохотала от чувства долгожданной свободы. Смех подхватило эхо, понесло его ввысь и ответом принесло довольное хихиканье.

Мурашки побежали по моему телу, и я сначала было бросилась к центральному входу, но опомнилась. Меня заперли снаружи, а значит, выход только один – с другого хода, через темный проем, где вьется старая лестница. Я подошла к двери и замерла, прислушиваясь. За спиной у меня трещал огонь, а в звоннице стало тихо. Мне не хватало духу сделать шаг вперед. Оно же где-то там. Ждет. Наблюдает. Стоит ступить и…

Рядом заклацали чьи-то зубы, с громким криком ужаса я выбежала в коридор и понеслась к черному ходу. Дверь там была открыта, порог занесло мокрыми листьями, а пол стал скользким от льющего на улице проливного дождя. Потянуло свежестью, прелой листвой и резким холодом поздней осени.

Я выбежала наружу и тут же промокла до нитки. Дождь хлестал косыми струями, ветер выл и гудел, совсем как медный колокол. За мокрой пеленой темнел притихший дом, а около церкви маячили размытые силуэты. Они испуганно перекрикивались, слышался плач, и кто-то звал меня. Кто-то двигался в мою сторону, раскинув руки так, словно решил поиграть в игру и показать мне свою смелость. Но правила звучат иначе… Попробуй повернись ко мне спиной!

Я сделала шаг в сторону, попятилась и, подобрав потяжелевшие мокрые юбки, побежала к лесу. Скорее, пока они не нагнали меня!

Деревья стояли мрачные, куцые и казались сплетенными еще плотнее, чем прежде. Тропинку размыло, и по ней текли красноватые грязевые потоки. Стоило только ступить на нее, как ноги тут же погрузились в хлюпающую размокшую грязь. Перед моими глазами вдруг мелькнуло воспоминание. Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями, а потом… Что же было?

Я медленно ступила на тропу и побрела вперед. Волосы мои неприятно липли к шее, ноги обхватило мокрой тканью, а по рукам стекали грязные кровавые дорожки. Я прошла еще немного вперед. Все, что осталось за спиной, вдруг стало неважным. Важнее было вспомнить. Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями… Солнечный день…

Я замерла и присела на корточки. Под лесным навесом дождь бил не так сильно, но мокрые струи все равно стекали за воротник и капали с подбородка. Я склонилась над землей, очищая от грязи ту белую девичью руку. Утром я решила, что это Рина, но теперь с точностью могла сказать, что это другая девушка. Пальцы Рины были толстыми, ладонь широкой, совсем неаристократичной.

У этой же было узкое запястье и тонкие длинные пальцы. Рука была белоснежной, словно фарфоровой, и непохожей на руку мертвеца. Я стала очищать дальше, вытягивать тело из-под земли. Что же случилось? Солнечный день, смех девушек, тени за деревьями…

Я схватилась за показавшееся плечо и с силой потянула его на себя. Показались грязные спутанные волосы, голова, шея и грудь. Лицо было отвернуто в другую сторону. На секунду моя рука застыла в воздухе, но потом я положила ладонь на ее затылок и повернула голову.

Я отшатнулась и упала на землю. На меня глядело собственное лицо. Я смотрела на него, ничего не понимая. Мои глаза были открыты, губы плотно сжаты. И оно… оно определенно не было живым. Как и не было мертвым.

– Боже… – выдохнула я, в ужасе отползая подальше.

Раздался тихий шелестящий смех. Я закрутилась по сторонам, но никого не разглядела. Смех стал громче, и меня вдруг пробрала дрожь. Смех слетал с моих собственных губ! Не с тех, что белели сквозь земляную грязь. А с моих. Моих собственных. Я зажала губы руками. Я не плакала, но все мое тело колотилось от страха.

– Что происходит? – прошептала я.

– Кто-то очень хотел выиграть, – ответили с усмешкой моими губами.

– Я… я не понимаю… Кто ты?

– Вопрос в том, кто ты?

– Нет! – яростно тряся головой, закричала я. Догадка, появившаяся в голове, вызвала во мне холодный ужас.

– Ты же видела свое отражение, не правда ли?

– Нет! – снова повторила я.

– Ты же слышала свой смех? Это же ты стала убийцей…

– Я… я… Нет!

Я вскочила и бросилась бежать по тропинке, но мои ноги тут же заплелись, и я рухнула в грязь.

– Хочешь, расскажу, что произошло в тот солнечный день?

Меня пробрал ужас. Я была уверена, что не хочу знать. Но голос, мой собственный голос заговорил:

– Вы играли. Вы хотели узнать, кто смелее всех. Вы вставали к лесу спиной.

– Нет, нет, не надо!

Воспоминания потекли в меня вязкой жижой. Я будто воскрешала в голове давний кошмарный сон.

Мы играли. Мы громко выкрикивали правила и поворачивались к лесу спиной. Мы веселились. И лес веселился вместе с нами. Я вдруг почувствовала это. Его дикую, безудержную, охотничью радость. Я все стояла и стояла, и девушкам стало скучно. И когда они отвернулись, я посмотрела на лес. Я нарушила все правила и ступила на тропинку.

– Кто-то решил, что он смелее и умнее всех, – захихикал голос.

Я прошла далеко, следуя за тенями. Они вели меня вперед, сторожили и скрывали от других. Я ушла очень далеко. И там… что-то было… Оно напугало меня настолько, что я бросилась бежать со всех ног. Но оно шло за мной. Клацало зубами и дышало в уши. Оно было темным, и оно уже никогда меня не покидало.

Я вспоминала. Медленно кусочек за кусочком тот день возвращался ко мне. Вот только я так и не могла понять, что именно я обнаружила в лесу.

– Это неважно, – ласково ответил голос. – Оно поймало тебя. Оно убило тебя. Оно оделось тобой и заморозило душу. Оно хотело поиграть. Поэтому оно все еще здесь. Поэтому тело еще такое свеженькое. Оно очень хотело повеселится… Оно очень ждало новых игр… Оно снова хотело, чтобы девушки вставали на тропу…

Я зажала уши руками и закричала. Я вопила что есть мочи, но голос теперь шептал в моем сознании: