– Ну тише-тише, – Максим обошел привязанного, крепко сжал его голову, чтобы та не дергалась. Наклонился к самому уху. – Ты ведь понял, да? Я их всех нахер порубал. Слышишь? Топором твоим. Головы одну за одной. Слышал, как они сдыхали?

Вася взвыл сильнее.

– Некого тебе больше трахать, да? Некого, – Максим похлопал мужчину по плечу. – Не скучай, сейчас вернусь.

Вася задыхался. Мир обрушился на него темной громадой в алых разводах, придавил к спинке стула, пережал кадык.

Маша открыла дверь спустя минуту, пропуская парней вперед. Из десятилитровой кастрюли поднимался пар.

– Не отрезали яйца, так хоть сварим, – Сеня нервно хихикнул.

– Неси ровно!

– Так горячо же!

– Полотенце тебе на что дал? Так, раз, два. Три!

Васин крик ударил по ушам одновременно со звоном пустой кастрюли о пол. Вязкая масса дымилась на голых ногах, залила живот, комки свернувшейся крови стекали по ляжкам.

– Да! – Маша подпрыгнула на месте.

– Давайте скорее, пока не застыла! – крикнул Максим.

Перепачканные кровью, они веселились, как дети, которые впервые из любопытства выпотрошили голубя. Скакали вокруг, бросая на Васины ноги шерсть из мешков.

– Так-то, козлина! – смеялась Маша, размазывая по щеке засохшие капли.

– Ну чисто сатир, епта!

– Долго провозились, но оно того стоило, – Максим достал из пачки сигарету красными пальцами.

– Кровь с молоком, бабушкин рецепт! – Сеня прилепил к жертве очередной клок шерсти.

– Вы что, потом это жрали?

– Нет, конечно, это она из детства своего. Да и рецепт там маленько другой…

– Хватит про твою бабку, а то меня прямо здесь… Эй, а этот чего затих?

– Вырубился?

– Очухайте его, сейчас вернусь.

Маша подошла к Васе, ударила по щекам. Силой разлепила веко большим пальцем.

– Это еще не все, дружочек. Даже не думай, сука. Ты. Убил. Мою. Сестру, – ее оскал в сантиметре от обезображенного лица. – И мы с тобой еще не закончили!

Макс вернулся, держа свою ношу за длинный рог.

– Ты пока еще преобразился только наполовину.

К Васиным ногам покатилась голова черного козла.

* * *

– Раздевайся, – Вася подошел к шкафу. – Твоя одежда плохо высушилась, а вечера холодные. И курточка у тебя… того, тоже холодная.

Катя замерла, шмыгая носом и не выпуская дверной ручки.

– Вон, сопливишь уже, – мужчина зарылся в шмотки с головой. – Так, вот носки шерстяные. Теплые! И шарфик. Сейчас куртку дам.

Вася встал.

– По лесу одна опять заблудишься. Я провожу. У меня и фонарь хороший есть.

Катя какое-то время медлила, затем стала переодеваться, бросая на Васю короткие взгляды. Ее вещи сложили в отдельный мешок.

– А вы меня точно домой отведете?

– Отведу.

Девочка пристально всмотрелась мужчине в бороду и неуверенно улыбнулась.

До деревни даже коротким путем через лес было около шести километров. Шли молча, Вася по-прежнему стыдился своей лжи о телефоне и старался не смотреть на спутницу. Лес словно умер: свет фонарика выхватывал черные стволы, те мрачными надгробиями тянулись ввысь, кое-где лежал нерастаявший снег, будто припорошенные могильные плиты. Влажный воздух холодил лица.

Катя остановилась.

– Мне хочется…

– Чего?

– Я хочу… в туалет.

– Иди, – мужчина кивнул. – Только недалеко, чтобы видела свет.

Девочка смешно поковыляла за деревья, размахивая непомерно длинными рукавами. Край мужской куртки почти волочился по земле.

«Подумай».

«Нет. Я решил».

«Ее там не ждут. Она как мы с тобой. Будет только хуже».

«Ты ее не получишь».

«Спасибо не скажут. Не поверят, что не тронул. Оболгут. Загнобят».

Голос накатывал тяжелыми волнами, теперь он гремел изнутри, возвращался эхом. Требовал.

«Отдай»!

– Нет! Молчи, молчи, молчи! – Вася кричал, но не мог перекричать. Ударил по стволу кулаком, чтобы заглушить болью. – Молчи! Да замолчи же ты! Пожалуйста, молчи!

Он бил, пока слушалась рука. Кровь на коре, кора забилась в плоть, а перед глазами пелена из слез. Вася утерся рукавом. Рядом стояла Катя и смотрела на запыхавшегося, окровавленного мужчину с открытым ртом. А потом побежала.

– Стой!

Вася подхватил фонарь и бросился следом. Он должен ее догнать, успокоить! Бежал, не различая дороги, по зарослям, настолько густым, что не каждый зверь сможет проложить здесь свои тропы. Поскальзываясь на мокрых корнях, падал в липкий снег, задыхаясь, сдирал кожу об острые ветки, целился лучом света в ускользающий силуэт, но невысокая фигурка все реже мелькала впереди.

«Да как она так быстро бежит в этой куртке»?

Впереди послышался шум воды. И сразу за ним короткий вскрик.

Вася рванул на звук, ломая колючие ветви. До обрыва он добрался уже на четвереньках, из-за слякоти край стал скользким и норовил обвалиться под весом мужчины. Фонарь осветил торчащую из крутого склона путаницу корней и бурлящий поток черной воды.

Вася ползал вдоль обрыва, измазавшись в раскисшем грунте, кричал в темноту, пока не осип и окончательно не выбился из сил. Сел, поджав ноги, вцепился зубами в грязный рукав так, что почувствовал через плотную куртку, зажмурился до боли. Когда открыл глаза, заметил на одном из корней дрожащий от ветра кусочек ткани. Потянулся, рискуя свалиться, ухватил кончиками пальцев.

Прижал к груди детскую рукавичку.

…Катино тело нашли на третий день в двух километрах ниже по реке. Тем же вечером к Васе постучалась полиция. Он не стал скрывать, что девочка была в его доме, рассказал и о том, что собирался отвести ее в деревню, и что Катя испугалась темноты и побежала, не разбирая дороги. О голосе в своей голове рассказывать не стал. Не стал говорить, что последнее время из дома выходит лишь чтобы покормить коз, а сам ничего не ест.

Дело свернули быстро за неимением доказательств. На теле девочки не обнаружили следов насилия, лишь гематомы от падения с высоты.

Пожилой следователь смотрел на Васю с прищуром, тем немигающим «рабочим» взглядом, которым привык копаться в чужих головах, и жевал седой ус.

– Вижу, зараза, что не все так гладко. С такой-то рожей… По ней все вижу. Но пока свободен. Пшел вон!

* * *

– Во-о-от! Еще пару стежков и готово. Кривовато, конечно, ну как есть. Я плохо шью.

Длинная игла скользнула в отверстие, увлекая за собой черную нить, пропитанную кровью. Толстая шкура козла поначалу не хотела поддаваться, поэтому пришлось заранее пробить шилом дыры. Зато с человеческой кожей иголка справлялась отлично.

Васю трясло. Когда убивали его коз, он переживал с ними последние моменты. Слышал их. Чувствовал на себе каждый удар. Теперь не осталось боли, лишь лихорадка и растекшийся по телу густой туман.

«Ты никогда не спрашивал, кто я», – слова прилетели сверху, забарабанили по темечку холодными каплями.

«Я знаю, ты меня слышишь».

– Вот, козлина. Вылитый! – Макс отошел, вытирая тряпкой руки, чтобы полюбоваться на результат.

– Селфи! – Маша вытянула телефон, ловя в кадр свое лицо и пришитую к мужчине козлиную голову.

– Не вздумай никуда выкладывать! Удали лучше.

– Я ж не тупая, – фыркнула девушка, листая готовые фото.

«Не спрашивал, боялся. Боялся ответа. Боялся поверить, что единственный, кто всегда рядом, только фантазия. Что чудовище здесь ты».

– Нет, ну красавец! Мы тебе одолжение сделали, урод. Всяко лучше, чем с твоей рожей.

«Но я здесь. И у меня есть вариант».

– Жесть какая, – Сеня отвернулся от изуродованного человека, потер уши и зевнул. – Уже почти утро. Чет я замерз.

– Не ной, – одернул его Макс, копаясь в ящиках на столе. – Сейчас собираемся. Но сначала согреемся.

«Я мог разобраться с девчонкой, и никто бы не узнал. Ты не захотел. Я мог заставить их жрать внутренности друг друга. Ты не захотел».

Тьма вокруг, и в свете едва тлеющего уголька, последнего оплота сознания, с трудом удалось сложить слова в ответ:

«Она умерла из-за меня. Не уследил. Я виноват».

«Тогда скажи, что заслужил. Всё это. Скажи, что вправду так считаешь».

Максим нашел бутыль из мутного пластика и начал разливать ацетон на оставшуюся шерсть в мешках.

– А с ним что? – Сеня кусал губу и пританцовывал на месте.

«Молчишь».

– Так оставим. Пускай тоже греется, – оскалился Максим.

«Я мог бы забрать ваших детей. Мог бы проглотить ваше небо и звезды. Но я смирился с положением. Довольствовался малым. Скрылся. Отец забыл про эту глушь, но даже здесь я умудрился вляпаться в ваше дерьмо».

– Есть спички? – спросил Максим, отбросив пустую бутылку.

– Зажигалка только.

– Ну зажги вон ту бумагу и бросай туда.

«Ты не замечаешь уродство мира за своим собственным. Идешь на казнь, а в то время палачи сами достойны эшафота».

Вася почувствовал спиной жар, в нос ударил запах гари.

«Ты не прав. Я покажу. Отдай его мне».

«Кого?»

«Мир».

Пламя росло быстро, тянуло алые листья к крыше.

«Я знаю, ты хочешь. Ты понимаешь, что я справлюсь лучше. Скажи».

Компания улыбалась. Смотрела, как огонь окружает привязанного к стулу.

– Выходим, скоро здесь не продохнешь.

«Скажи»!

– Забирай! – пришитая к лицу голова заглушила слабый голос, но Максим обернулся на самом пороге.

– Что ты там проблеял? Гори в аду, мразь! – и захлопнул дверь сарая.

«О! Червь даже не представляет, как близок», – впервые Васе показалось, что различил усмешку в безликом голосе.

* * *

– Покурим?

– Я пустой.

– Тоже.

– У меня последняя.

Они ежились от холода и курили, передавая единственную сигарету по кругу. За дверью трещал огонь.

– Луна…

– Ага.

Три пары глаз не отрываясь следили за багровым диском над головой.

– Никогда такой не видела.

– Это небо благодарит нас за кровь педофила, – серьезно сказал Максим.

– Ля, как отмываться теперь, – Сеня осмотрел себя.

– Одежду сожжем в лесу, – Макс положил бычок в карман. – Все, валим.

– Подожди, – Маша схватила его за руку. – Почему он не кричит? Я хочу это услышать.

Парень взял ее за волосы, притянул к себе, впился в губы, чувствуя сигаретную горечь с солоноватым привкусом.

– Ты сумасшедшая! – рассмеялся он после поцелуя.

– Мы, – улыбнулась она и сразу поморщилась. – Чем смердит?

– Тухлыми яйцами каким-то. Признавайся, падла, ты шептуна пустил? – Макс повернулся к Сене.

Тот не успел ответить. Дверь сарая распахнулась, выпуская высокую фигуру в клубах дыма. Взмах колуна снес Сене половину лица. Максим успел лишь вскинуть руки, прикрывая голову. Топор вошел ему в левый бок, полоснул живот, и парень покатился по грязи. Женский крик над головой оборвался хрустом. Рядом лежало что-то теплое, липкое и вонючее.

Тело онемело, и Максим с трудом повернул голову, чтобы не видеть собственные внутренности. Маша стояла на четвереньках, из ее разбитого лица щедро капало.

Козья шерсть тлела чуть выше пары раздвоенных копыт. Парень скосил глаза. Шов исчез: черная голова с рогами вросла в человеческое тело.

– Всякий невинный, сваренный в крови невинных, возродится Зверем. И пойду Я в дома клеветников и ругателей, самозванных палачей и истязателей. Чтобы воздать им! И окрасятся ваши ночи в цвета Мои, – голос колоколом разнесся под сводами хвойных великанов.

Человек-козел схватил Машу за волосы и потащил к старому дому. Но Максим не услышал ее криков. Холод тонкими иглами проник под кожу, от щек, по лбу, к вискам. Будто ледяные руки легли на разгоряченное лицо.

В козлиных глазах отразился диск окровавленной луны.