Вопрос, как начать, меня не беспокоил. Я знал: однажды согласившись на лечение, мисс Р. больше не нуждалась в уговорах – она нуждалась в методе, который был бы ей понятен и мог дать то, что она хотела (а хотела она лечения, и такого, как я предлагал, – в этом я уже убедился), но в завуалированной форме, чтобы сопротивление мисс Р., даже самое неразумное, можно было преодолеть с ее же бессознательной помощью. Впрочем, в случае мисс Р., чьи умственные ресурсы до сих пор расходовались, мягко говоря, весьма экономно, для всего, что оставалось на поверхности, подобно нежеланию лечиться, мне хватило бы самой обыкновенной хитрости.

Я дружелюбно улыбнулся, глядя в стол, и заметил, что мне наше общение весьма приятно. Мисс Р. мельком посмотрела на меня и тут же отвернулась – она уловила мою интонацию, увидела то, что я хотел показать: недовольство и огорчение.

– Простите, – произнесла она, и, сказанные добровольно, эти слова оправдывали любые усилия, которые мне еще предстояло приложить. – Мне жаль, что у вас не получилось меня загипнотизировать.

Я учтиво кивнул, как подобает джентльмену, чьи благородные намерения были встречены вежливым отказом (Виктор Райт, маркиз Стейнский!) и, сдержав улыбку, вкрадчиво добавил:

– Может быть, позже. Мы узнаем друг друга лучше, и вы сможете мне доверять.

– Я вам доверяю, – потупившись, пролепетала мисс Р.

Видя, что обсуждать свое самочувствие мисс Р. не расположена, я попытался перевести разговор на семью и работу, однако обнаружил – без особого, стоит признать, удивления, – что и на эти темы подробного рассказа я не услышу. В какой-то момент, совсем отчаявшись, я уже готов был поверить, будто бедняжка вообще не ориентируется во времени и пространстве и, если сейчас вдруг спросить, как ее зовут, замешкается с ответом. В ходе допроса, которому позавидовала бы сама испанская инквизиция, я выяснил, что мисс Р. выполняет мелкую канцелярскую работу в музее: печатает на машинке (заученное действие, не требующее ни воображения, ни изобретательности, и, скорее всего, мисс Р. прекрасно его освоила), отвечает на шаблонные письма (опять же, никакой самостоятельности) и составляет описи (все, что нужно уметь – аккуратно переписывать названия и цифры).

Эту работу ей приходилось пропускать из-за недомогания, а ведь она кормила мисс Р. (впрочем, я сомневался, что тетя, какой бы бессердечной она ни была, допустит, чтобы племянница голодала; судя по ответам мисс Р., ее тетя являлась обладательницей весьма приличного, даже по нынешним меркам, состояния). Без нее девушка потеряла бы последнюю крупицу независимости и страдала бы еще сильнее. Тетя нашла мисс Р. место в музее, убедила пойти туда работать, потом уговаривала не бросать работу, и я бесцеремонно предположил, что она тоже воспринимала ежедневное отсутствие племянницы как возможность развеяться. В ответ на мои пытливые расспросы мисс Р. призналась: у нее по-прежнему болит голова. Потом и вовсе выяснилось, что головные боли, как и боли в спине, мучают ее почти постоянно. А вот относительно полного равнодушия моей пациентки к окружающему миру у меня вскоре возникли сомнения. Заметив, что я взглянул на часы (хотя мне казалось, она, как обычно, смотрит на угол стола), мисс Р. резко вскочила, сослалась на тетю, которая ждет ее дома, и направилась к двери. Я заверил мисс Р., что посмотрел на часы, так как у меня назначена встреча, но до нее еще два часа. И хотя мои слова не убедили ее остаться, я чувствовал: мы на верном пути.

– Доктор Райт, – вдруг сказала мисс Р., замерев у двери, но не поворачиваясь ко мне, – по-моему, мы зря тратим ваше время. Со мной все хорошо.

Я ласково улыбнулся ей в спину.

– Если бы вы могли сами поставить себе диагноз, мисс Р., вы бы не пошли к врачу. Скажу больше… – Я не стал ждать, когда она возразит, что не приходила сама. – Один-два сеанса гипноза – и мы будем знать наверняка, все ли с вами хорошо.

– До свидания, – бросила мисс Р. и вышла из кабинета.

Я не стану мучить нетерпеливого читателя излишними подробностями. (Или вы все-таки терпеливы, сэр? Значит, мы оба застряли в том неспешном времени, когда никого не утомляли старания автора развлечь читателя и мы с удовольствием читали долгие, наполненные смыслом рассуждения и любили тяжелые книги в кожаных переплетах. Мы с вами позабыты, сэр, и вынуждены предаваться этим радостям тайком, как некоторые принимают опиум или пересчитывают золото.) Итак, я не буду досаждать читателю подробным отчетом о том, каких успехов я достиг, уговаривая мисс Р. попробовать гипноз. В конце концов она согласилась на короткий эксперимент, хотя, уверен, он представлялся ей каким-то непотребством. Мисс Р. настаивала на том, чтобы я не задавал ей «неловких» вопросов и чтобы под гипнозом она находилась не больше минуты – слишком мало для аморальных действий с моей стороны, цинично заметил я (разумеется, про себя, сэр, – я ведь не изверг!). На все ее условия я с легкостью согласился, так как знал: даже короткий эксперимент уменьшит страх мисс Р., а может, и позволит снять острые симптомы ее нервного расстройства. Как я и подозревал, на деле она оказалась весьма покладистой, охотно выполняла все указания, и очень скоро я погрузил девушку в неглубокий гипнотический сон.

Она дышала легко и ровно, лицо и руки были расслаблены, ноги спокойно лежали на небольшой скамеечке. Я поразился миловидности и осмысленному выражению ее лица. Возможно, недуг мисс Р. проявлялся не только в головных болях и бессоннице, но и в этом образе робкой дурочки, заслонявшем ее личность. Помню, я даже подумал, не скрывается ли под маской болезни веселая, жизнерадостная девушка. Не переставая удивляться ее умиротворенному лицу, которое впервые казалось мне красивым, я тихо спросил:

– Как вас зовут?

– Элизабет Р., – тотчас ответила она.

– Где вы живете?

Она назвала адрес.

– Кто я?

– Вы – доктор Райт.

– Вы меня боитесь, мисс Р.?

– Конечно, нет, – она слегка улыбнулась.

Я с радостью наблюдал, как разглаживаются беспокойные черты мисс Р., как становятся мягкими плотно сжатые губы, а из голоса исчезают резкие нотки. Мне больше не нужно было вытягивать из нее слова – она отвечала охотно, без колебаний, хотя прежде всегда запиналась, говорила односложно и неуверенно. Я предвидел то, во что с самого начала не переставал верить: с неоценимой помощью раскрепощенного сознания мисс Р. мы легко и безболезненно избавим ее от нервного расстройства.

Мне не хотелось прерывать счастливый сон мисс Р., однако, помня о данном обещании, я сформировал в ее сознании установку (это называется постгипнотическим внушением – очень мощный прием): сегодня она будет спать крепко и без снов, а наутро проснется отдохнувшая (я решил, что сперва нужно справиться с бессонницей, – это придаст нам сил в борьбе с головными болями и болями в спине, которые, скорее всего, являлись следствием переутомления) – и разбудил. Она немедленно превратилась в прежнюю мисс Р., мрачную и молчаливую.

– Что я говорила? – первым делом спросила она, избегая смотреть мне в глаза.

Я молча протянул ей свои записи. Она скользнула по ним взглядом и сильно удивилась:

– И это все?

– Здесь каждое слово, – заверил я, хотя стоит ли говорить, что слова про крепкий сон я предусмотрительно записывать не стал.

– Почему вы спросили, боюсь ли я вас?

– Потому что врач в первую очередь обязан установить с пациентом доверительные отношения, – не растерялся я.

Вскоре мисс Р. ушла, пораженная невероятным целомудрием, которое я проявил, когда она находилась в моей власти (уверен, воображение рисовало ей страшные картины).

Задуманное мною лечение было весьма простым, так что даже далекий от психологии человек уяснил бы суть. Говоря обычным языком, намерения мои заключались в следующем: с помощью гипноза, под которым мисс Р., как я полагал, будет говорить и действовать куда свободнее, выяснить и устранить причину, побудившую бедняжку добровольно загнать себя в клетку нелюдимости и страха. Я нисколько не сомневался, что в какой-то момент, не сохранившийся в сознательной памяти мисс Р., она поставила на себе крест и надела маску дурочки, в которой прожила много лет. Я могу сравнить такое состояние (да простит мне читатель столь неблагородное сравнение) с засором канализации: мисс Р. ухитрилась засорить сточную трубу у себя в голове (боже милостивый, я угодил в ловушку, которую сам расставил своей метафорой!) каким-то эпизодом из жизни или болезненным опытом – он оказался слишком тяжелым, и сознание не справилось. С тех пор даже малейшая струйка настоящей личности мисс Р. не могла пробиться сквозь засор, и девушка остановилась в развитии. Передо мной стояла задача вернуться к засору и прочистить его. И хотя мне, человеку, который не любит замкнутых пространств, эта фигура речи в высшей степени неприятна, единственный способ устранить засор – самому залезть в трубу (с помощью гипноза, разумеется) и сразиться с ним, вооружившись здравым смыслом и проницательностью. Ну вот, с метафорой, к счастью, покончено, хотя я, если честно, думаю, что Теккерей мог бы мной гордиться – так упорно я ее развивал, – и потом она, увы, и правда наглядно описывает диагноз, который я поставил мисс Р., и то, что мне предстояло сделать. Итак, добрый доктор Райт собирается с духом и мужественно лезет в сточную трубу (интересно, сравнивая разум бедной мисс Р. со сточной трубой, не уподобляюсь ли я вашим психоаналитикам, этим водопроводчикам, для которых все головы – выгребные ямы и все души черны?). Ох, мисс Элизабет Р., до чего вы довели вашего доктора!

Но шутки в сторону. Остается еще одна вещь, которую следует прояснить, чтобы в будущем не возникало вопросов. У меня давно вошло в привычку – как, полагаю, и у многих врачей, использующих в качестве метода лечения гипноз, – разделять бодрствующую личность и личность в состоянии гипнотического транса с помощью цифр. Бодрствующая мисс Р., какой я увидел ее в день знакомства, автоматически получила обозначение Р1, хотя цифра 1 еще не признак того, что я считаю эту личность здоровой или главной по отношению к другой личности. Р1 была первой в моих мыслях и записях. Мисс Р., возникшую во время гипнотического сеанса, я обозначил Р2. На бумаге я легко различал их слова, делая соответствующую пометку, и уже понимал, что ответы Р2 и ее личность в целом занимают меня гораздо больше.

И действительно, когда два дня спустя мисс Р. вошла в кабинет, я как будто увидел в ней черты Р2: походка стала легче, и, хотя на меня девушка по-прежнему не смотрела, кроме обычного хмурого приветствия, она произнесла: «Мне уже лучше» и, кажется, даже на мгновение просветлела.

Я воодушевился, как любой доктор, заметивший у пациента улучшения.

– Превосходно. Вы хорошо спали?

– Очень хорошо.

– Однако не стоит полагать…

– И поэтому гипноза больше не будет.

Мне ужасно захотелось сказать ей колкость, напомнить, что ее хорошее самочувствие без моей помощи может вдруг улетучиться и она снова впадет в глубокое уныние, из которого мы только начали выбираться, но я лишь мягко заметил:

– Ни лечение, ни даже постановка диагноза в вашем случае, дорогая мисс Р., невозможны без достаточных знаний. Едва ли вы добровольно расскажете то, что мне нужно, а в состоянии гипноза будете отвечать честно и непринужденно.

Вспомни я в эту минуту ее требование относительно «неловких» вопросов, то, возможно, не был бы столь прямолинеен. Так или иначе, ничего не ответив, она с угрюмым видом опустилась в кресло. Я тотчас пожалел о своих резких словах и некоторое время молчал, не желая вымещать недовольство собой на мисс Р. Наконец, глубоко вздохнув, я улыбнулся про себя и честно сказал:

– Обычно я не сержусь на пациентов. Пожалуй, моя дорогая мисс Р., общение с вами пойдет мне на пользу.

Я, сам того не зная, нашел верный путь. Мисс Р. взглянула на меня и почти рассмеялась.

– Я больше не буду вас сердить, – пообещала она.