Шаман Онари занимал отдельный просторный дом, поскольку не хотел ни с кем делиться тайными знаниями о магии и свойствах лекарственных растений. Агуа с ребенком на руках первой ступила на веранду дома супруга. Ее тут же стала осыпать сварливыми упреками старшая жена шамана, стряпавшая еду на костре.

Агуа повернулась к Новицкому:

– Обожди здесь, я сейчас вернусь, – и исчезла в глубине дома.

Новицкий грузно опустился на высокий порог веранды. Детеныш пумы, которого капитан все еще держал под мышкой, стал вырываться и задними лапами задел ему бедро. Прижав к ноге ладонь, Новицкий зашипел от боли. Импровизированная повязка пропиталась теплой липкой кровью. И без того острая боль усилилась.

Тем временем из дома донеслись громкие голоса мужчины и нескольких женщин. Новицкий прислушался, но тут заговорили тише, и он уже не смог разобрать слов. Вскоре из дома вышла старшая жена шамана.

– Идем, могущественный Онари займется тобой! – позвала она.

Новицкий с трудом поднялся на веранду. Заметив это, индианка подставила ему крепкое плечо и провела в отделенное перегородкой помещение.

Моряк впервые переступил порог дома шамана. Новицкий знал, что индеец с явным подозрением относится к двум белым пленникам и все время настраивает против них своих сородичей. Онари был племянником предыдущего шамана, которого убил Смуга, когда тот пытался столкнуть в пропасть Салли и Наташу. Большинство кампа поверили Смуге, обвинившему шамана в намерении прервать обряд, однако Онари был не из их числа. Он подозревал, что Смуга коварно убил дядю в собственных целях и обманул доверчивых кампа. Оба пленника ощущали исходившую от этого смекалистого шамана враждебность и предпочитали держаться от него подальше. Именно поэтому Новицкий не без волнения переступил порог его загадочного дома. Едва войдя, он увидел Онари – тот стоял в глубине комнаты, склонившись над подвешенными над тлеющим огнем сосудами. Как и большинство своих сородичей группы амаценге, Онари ходил полуголым. Лишь низ живота прикрывал передник, подвязанный тонким шнурком. Грязное тело и лицо шамана были раскрашены магическим узором. По индейскому поверью, он оберегает от злых духов, порчи, сглаза и укусов ядовитых змей. На голове красовался венец, сплетенный из пальмовых волокон и расцвеченный яркими перьями попугаев, со свисавшим сзади диковинным хвостом из пучка крохотных засушенных колибри. На локтях и щиколотках шаман носил плетеные повязки.

Онари, подняв голову от дымившихся сосудов, взглянул на Новицкого с детенышем пумы в руках. Медленно выпрямившись, он вперил взор в пленника. Хлопнул в ладоши. На звук из-за перегородки тут же вышла Агуа.

– Забери пуму! – велел Онари, даже не удостоив взглядом любимую жену.

Когда они остались вдвоем, Онари приблизился к Новицкому. С минуту оба сверлили друг друга изучающими взглядами, после чего Онари произнес:

– Снимай штаны, виракоча^[12], и положи их здесь, – и показал рукой на узкий, сплетенный из тростника и обвязанный лианами топчан. Новицкий молча повиновался. Онари неторопливо подошел к полке, тоже сплетенной из прутьев, со стоявшими на ней выдолбленными из тыквы сосудами. Налил из одного в деревянный кубок густую жидкость, после чего подошел к Новицкому. – Вот. Сперва выпей это, а затем я осмотрю твою рану.

– Шаман, ты усыпить меня вздумал? Это еще что за дрянь? – насторожился Новицкий. – Ничего, перебьюсь и так. Как-нибудь смогу выздороветь.

– И без тебя знаю, что ты способен заглянуть в глаза гибели, – отрезал Онари. – Но у всех нас есть своя тайна. Поэтому не упрямься и выпей!

Новицкий раздумывал, в упор глядя на шамана, чье лицо так и оставалось непроницаемым. Онари, догадавшись, что на уме у пленника, произнес:

– Ненавижу белых, и тебе это известно. Но ты, рискуя жизнью, спас от смерти моих жену и сына. Никакой это не яд, выпей!

– Хорошо, пусть будет по-твоему! – уступил Новицкий, усмехнувшись про себя проницательности шамана. Взяв из его рук кубок, он выпил тягучее зелье.

Шаман снова подошел к очагу и под шепот заклинаний и заунывное пение занялся приготовлением снадобий.

Новицкий лежал неподвижно, блуждая взглядом по жилищу шамана.

По углам суетились пестрые попугаи с подрезанными крыльями. У некоторых в хвостах недоставало перьев, – видимо, кампа выдрал их для украшений. За птицами гонялась мартышка, хватала их за хвосты и повизгивала от удовольствия, когда, кудахча, словно куры, попугаи неуклюже пытались убежать или же пускали в ход изогнутые массивные клювы.

Новицкому надоело наблюдать за их забавами. Боль ушла, а размышлять было лень. Минуту или две он созерцал развешенные на балках кукурузные початки, гроздья бананов, пучки каких-то трав, испускавших одурманивающие запахи, связки прутиков для изготовления стрел.

Веки отяжелели. Потолок стал мерно раскачиваться, словно корабль на волнах, и расплываться. Новицкому вдруг почудилось, что он слышит доносящиеся невесть откуда мерные удары в бубен, бренчание погремушек, тревожное пение. И тут увидел пуму… Животное не отводило от него горящих глаз, а шерстистой лапой пыталось содрать повязку с бедра. Иногда голова хищника преображалась в голову шамана, увенчанную короной из перьев, а потом Новицкий погрузился в окутавший его мрак.

III
Беседа друзей

Новицкий сделал глубокий вдох, затем медленно открыл глаза. С удивлением понял, что лежит у себя на топчане, в той самой комнате, которую они вместе со Смугой занимали в одной из каменных построек древнего города. Еще не до конца пробудившись от глубокого и долгого сна, он лениво рассматривал дыру в потолке, через которую проникали палящие солнечные лучи. Новицкий не мог сосредоточиться: в голове то и дело возникали непонятные образы. То какие-то пумы крутились вокруг, а он, по примеру Томека, пытался укротить их с помощью гипноза, то шаман в высоком венце из перьев на голове, коварно хихикая, пытался подсунуть ему яд, а стоявшая за спиной мужа Агуа строила Новицкому глазки. Это видение и доконало капитана – он окончательно проснулся.

«Чтоб тебя кит слопал! Приснится же такая ерунда!»

Какое-то время он продолжал неподвижно лежать, постепенно приходя в себя. Фрагменты событий минувшего дня мало-помалу складывались в связную картину – схватка с пумой, таинственный Онари, осматривавший его рану… Чтобы полностью убедиться, что это ему не приснилось, Новицкий уселся на топчане. Быстро сбросив с себя укрывавшую его мягкую звериную шкуру, он заметил широкую повязку на левой ноге.

– Сто пар бочек прогорклого жира! – вполголоса выругался Новицкий. – Оказывается, точно, никакой не сон!

И тут же у него за спиной раздался хорошо знакомый голос:

– Добрый день, капитан! Точно не сон. И не советую тебе делать резких движений.

Новицкий резко обернулся. На топчане в глубине комнаты сидел Смуга. Поднявшись, положил погасшую трубку в карман и подошел к своему другу.

– Добрый день, Ян! – беззаботно отозвался Новицкий. – Ты только глянь – солнышко уже пригревает, а я еще в постели! Как я здесь очутился? Не могу ничего вспомнить. Этот индеец-шаман усыпил меня в своей хижине, а потом…

– А потом ночью кампа перенесли тебя на носилках. Ты спал как убитый, – продолжал Смуга. – Ну и напугал ты меня!

– Было бы чего пугаться. Понимаю, произошло б со мной что-нибудь страшное… А так ерунда, кошка полоснула когтями. Просто царапина.

– Ничего себе царапина! – ухмыльнулся Смуга. – Я все знаю, Онари рассказал. Пойми, здесь с такими ранами не шутят. Не дай бог еще заразу занесешь.

– Я все и так понимаю. Поэтому и приполз к шаману, хоть мы ему и не доверяем.

– Правильно сделал, что приполз, – согласился Смуга. – Здешние шаманы знают столько разных лечебных трав, кореньев, растений! Нашим европейским врачам им бы позавидовать, но они же их презирают, за шарлатанов держат. Онари говорит, что рана скоро затянется. Теперь я спокоен – он в этом толк знает.

– Так ты и у него побывать успел? – удивился Новицкий.

– Незачем было ходить – он сам здесь был. Тебя притащили под его надзором. И ночью два раза приходил. Поил тебя какими-то отварами, дымом окуривал, бубнил свои шаманские «колыбельные», как ребенку, – усмехаясь, пояснил Смуга.

– Ну, раз уж так все было, вынужден признать, что он вел себя достойно, хоть и терпеть нас не может. Не поймешь их, этих индейцев!

– Вообще-то, если они не воюют – это гордые, прямодушные, вполне приятные люди. Ты их покорил своим благородным поступком и смелостью, а уж они это ценят, можешь не сомневаться.

Новицкий был одновременно и польщен, и смущен словами друга. Смугу он знал не первый день, всегда преклонялся перед его отвагой, выдержкой и ценил его опыт. Тем более ему было приятно услышать от него похвалу.

– Черт возьми, что это значит? Где моя одежда?

– Принесли тебя сюда в чем мать родила, но вот кушму оставили.

Сказав это, Смуга кивнул в сторону лавки, где лежало долгополое одеяние, в каком он и сам предстал перед Новицким.

– Бог ты мой, что это за балахон такой? – недовольно вопросил Новицкий. – Я в нем ни дать ни взять японский борец. Уж лучше голышом разгуливать, как эти кампа.

– Не сомневаюсь, что им это пришлось бы по душе, – хохотнул Смуга. – Только не все кампа ходят голышом даже здесь. Родственные индейцам-кампа ацири и аутанири носят кушмы, которые переняли, между прочим, от жителей соседних Центральных Анд^[13]. Самые примитивные из племен – амаценге, те вообще ничего не надевают. Да при такой жаре в джунглях на восточных склонах Анд это и ни к чему. Ты особо не тревожься насчет одежды, тебе все равно еще надо лежать. И не день и не два, чтобы рана зажила как следует.

– И то верно, – не стал спорить Новицкий. – В любой момент нужно быть готовым делать отсюда ноги. И моя нога должна зажить, иначе как мне за тобой угнаться? Время не терпит. Да и мне покоя не дают мысли о Томеке.

– Мне тоже, – кивнул Смуга. – Нужно смываться отсюда в ближайшие дни. Может, вскоре представится случай?

– Ты правда так считаешь? – с надеждой в голосе спросил Новицкий.

Помолчав с минуту, Смуга высказался:

– Ты своим смелым поступком заработал признание кампа. По сути, они люди как люди. Даже Онари, тот самый, кто еще недавно больше остальных сделал нам гадостей. А сейчас? Подумать только – он тебя выхаживает!

– Это может быть важно для нас?

– Может, и так, а может, и нет. Но я не сомневаюсь, что мы здорово выросли в их глазах. Однако у индейцев настроение меняется быстро. Как бы то ни было, скоро наше положение прояснится.

Из-за закрывающей выход циновки послышались приглушенные женские голоса и характерное позвякивание колокольчиков, сделанных из семян какого-то растения. Женщины обычно подвязывают такие колокольчики на шнурке вокруг пояса и надевают для исполнения танцев или в особых случаях.

Друзья тут же умолкли, явно заинтригованные происходящим. В помещение вошли несколько молодых женщин во главе с Агуа. Как и почти на всех обитательницах джунглей, на них были надеты лишь два сшитых вместе коротеньких передничка из плотного коричневого домотканого полотна, прикрывавших лишь живот и ягодицы. Длинные черные прямые волосы спадали на спину, почти доходя до пояса. На шее у каждой из них на сплетенном из стеблей растений разноцветном шнурке висел деревянный гребешок.

Новицкий широко улыбнулся гостям. При виде полных еды блюд он на пару секунд даже позабыл обо всех своих тревогах и болях. С прошлого утра он не проглотил ни кусочка – по милости шамана капитан проспал весь вечер и всю ночь. Аппетитный аромат жареной курятины и рыбы, запеченного сладкого картофеля, риса, фасоли, кукурузы и свежих бананов, да еще и здоровенный кувшин масато^[14] привели Новицкого в отличное настроение.

– О-го-го, Янек, ты только посмотри! – воскликнул он по-польски. – Не хуже, чем в варшавском «Бристоле», а официантки одеты как на танцы, даже посмотреть приятно.