Из-за разницы в возрасте она ощущала на себе груз ответственности и стыда за каждую глупость, что совершали малышки, но чересчур яркая заинтересованность в моих историях раздражала ее больше всего. При Дворце Жизни ее уже обучали чтению на древнеэльфийском, а дома заставляли возиться с детьми, будто няньку, и выслушивать давно неинтересные ей истории. На ее месте я, вероятно, реагировал бы также, однако я был на своем, и любовь сестер грела мое сердце.

– День, когда родилась Маэрэльд, был морозным, как и любой другой в середине зимы. Представьте всеобщее удивление, когда снег в один миг растаял под ослепляющим солнцем, а из земли пробились, тут же распускаясь, все существующие в мире цветы, – таинственно прошептал я. Близняшки театрально ахнули, изображая удивление. – А когда первый крик малышки Маэрэльд раздался эхом по всему Арруму, в дерево рядом с ней ударила молния.

– Вот это зрелище, – восторженно прошептала Файлин.

– Вы же знаете, что азаани не стареет? – поинтересовался я, и девочки активно закивали. – Когда рождается новый правитель, ход жизни предыдущего начинается вновь. Он обучает нового азаани с самого детства, подготавливая к ответственной должности и обучая справляться с силами, что простого эльфа запросто свели бы с ума. Помните, что умеет азаани?

– Управлять лесом!

– Говорить с Эвлоном!

– И лечить, – серьезно вставила Талани. – По-моему, это лучший из даров Маэрэльд.

Произносить имя азаани вслух было странно, но слышать его из уст двенадцатилетней девочки – еще необычнее. Талани питала к королеве особую, чуткую любовь и крайне трепетно относилась к упущениям и неточностям, что я порой допускал в ходе рассказа.

Отвлекшаяся от сбора трав мама завороженно смотрела, как девочки скакали вокруг меня, называя все больше и больше талантов правительницы, а Талани поправляла их, если те оказывались неправы. Отец, отчаянно мечтавший о дочерях, погиб почти сразу после рождения Шаэль и Файлин, и они не познали той безграничной любви, коей было наполнено мое детство; очевидное сходство моих черт с отцовскими делало это осознание лишь больнее. Он был чудесным человеком – вернее, наполовину человеком, – и я, как ни старался, не мог его заменить.

– Талани, – позвал я. – Как твои уроки древнего языка?

– Среди сверстников мне нет равных.

Я с трудом сдержал смешок, чтобы не расстроить сестру, но ее высокомерие смутило не только меня; Шаэль в ответ на реплику сестры демонстративно закатила глаза.

– Как переводится «азаани»? Я что-то позабыл…

– Ничего ты не забывал, – фыркнула сестра. – «Дарящая жизнь».

– Точно! – воскликнул я. – Ну что, как там прическа?

– Почти закончила.

Талани дважды больно дернула за пряди, будто пыталась управлять мной, как марионеткой, а затем пригласила сестер посмотреть на свое творение. По лесу прокатился звонкий смех. Девочки отвлеклись, а я, воспользовавшись этим, принялся щекотать их, и даже самая строгая из сестер тихонько захихикала. Рассказ был позабыт – мы забегали по залитой солнцем лужайке, играя в догонялки, и даже птицы, как мне казалось, смеялись вместе с нами, размеренно покачиваясь на ветках.

– Ну что ж вы! – причитала мама, когда кто-нибудь из нас наступал на бесконечно полезное, но неприметное растение. – Аккуратнее!

Следующей ночью я вновь оказался у западного выхода из леса, куда меня привела сложная цепочка подмен, создавшаяся из-за недавнего нежелания Индиса проводить ночь на другом конце Аррума в удручающем одиночестве.

Хоть и с некоторой задержкой, Богиня исполнила импульсивное желание Талани, чем крайне порадовала юную почитательницу. Как только сумерки коснулись верхушек деревьев, влага в воздухе стала столь ощутимой, что мелкими каплями осела на листьях и оголенных участках кожи. Где-то вдалеке молнии живописно расползались по ночному небу, и едва слышимые раскаты грома безуспешно пытались за ними угнаться.

Гроза всегда дарила мне странное чувство спокойствия. Смертоносные вспышки света и оглушительный рев небес заставляли детей плакать, а взрослых бежать в укрытия, сетуяна гнев богов, но мне казалось, что Мать Природа не стала бы использовать что-то столь красивое лишь для запугивания. Уверен, у такого завораживающего явления была куда более благородная и значимая цель.

Сон медленно подкрадывался к моему сознанию, и я не смел ему сопротивляться; признаться честно, большую часть времени на посту любой часовой проводил в объятиях забвения. Чуткий слух сообщал о приближении чужака, как только тот въезжал на тракт, а острое зрение не позволяло стреле пролететь мимо цели, так что я устроился на мягкой траве и без колебаний опустил веки.

Посетившее меня во сне видение было шумным, и потому треск прошлогодних веток прозвучал трижды, прежде чем выдернул меня в реальность. Стряхнув с глаз пелену, я резво поднялся на ноги, и уже в следующее мгновение пальцы мои лежали на натянутой до предела тетиве. Звук раздавался то с одной стороны, то с другой, и я растерянно прицеливался, вглядываясь во тьму, пока наконец не разглядел что-то в нескольких шагах к северу. Из-за куста медленно вышла лиса. Она бросила на меня ленивый взгляд, будто бы удивленная столь агрессивной реакцией, и невозмутимо продолжила свой путь. Я выдохнул; рука дрогнула, и пальцы съехали с покрытого влагой древка лука.

Всего лишь лисица. Ее аккуратные следы вели вглубь леса, и я, чтобы не вторить ее пути, небрежно размазал их очертания ботинком. У эльфов было поверье: последовав за лисой, непременно сыщешь удачу и беду – и первая будет столь же впечатляющей, сколь разрушительной – вторая.

– Не кричи.

Горла коснулась холодная полоска стали.

Я пытался сохранить внешнее спокойствие, но мысленно проклинал себя за вопиющую невнимательность.

– Не собирался.

– Если пообещаешь не нападать, отпущу.

Желания драться не возникло даже с появлением острой в том необходимости, но находиться в столь неравном положении показалось несколько унизительным. Я с силой наступил на ногу скрытого тьмой противника, поднырнул под руку с кинжалом и хотел заломить ее за спину, однако следом получил сильный удар в живот, из-за чего пошатнулся и отошел на добрых полметра. Соперник повалил меня и прижал к земле, коленями упершись в мои руки, и острие кинжала вновь защекотало кожу на шее. Носа коснулся исходивший от одежд слабый запах лимона.

– Видимо, обещания ждать бесполезно.

Капюшон сполз на плечи, выпуская на волю волны выбившихся из прически смоляных прядей. Девушка тяжело дышала. Казалось, она не впервые пробиралась в лес. Узнай Индис о том, как искусно сработал ее трюк с лисой, насмешки преследовали бы меня до конца жизни.

На щеках странницы неожиданно выступил румянец; то ли из-за скромной схватки, то ли из-за позы, в которой мы вынужденно оказались. Я открыл рот, но несколько мгновений не мог выдавить из себя ни слова.

– Пообещаю что хочешь, как только уберешь нож, – наконец вымолвил я. – Не знаю, как заведено у людей, но нас подобный жест на разговор не вдохновляет.

Хмыкнув, девушка пожала плечами и поднялась. Кинжал тут же скользнул в изящные ножны на поясе, и она протянула руку, предлагая помощь. Недоверчивый взгляд, судя по всему, обидел нарушительницу спокойствия; громко фыркнув, она сделала вид, что вытянула руку лишь для того, чтобы отряхнуть рукав от пыли.

Встав, я сразу же направился к луку. Девушка заметно напряглась, но я не собирался в нее стрелять; мне не хотелось верить, что обладательница столь юного лика действительно была способна на нечто ужасное. Оружие я закинул за спину, а сверху надел плащ, прежде служивший подушкой, не желая, чтобы влажная ночь испортила ценное дерево.

– Что ты…

– Прогуливаюсь, – невозмутимо отрезала она.

– И нападаешь на часовых?

– Ты первый схватился за стрелы, – парировала странница. Попытки вытащить застрявший в хвосте мусор не увенчались успехом, и она распустила волосы, аккуратной волной уложив их на одно плечо. Нить, что сдерживала пышную копну, переместилась на запястье. – Я лишь защищалась.

– Защищаться бы не пришлось, не проберись ты сюда тайком. Люди редко бывают тут ночью. Впрочем, и днем бывают нечасто.

Девушка вздернула подбородок и нахмурилась, словно, назвав ее человеком, я страшно ее оскорбил. Я довольно ухмыльнулся, наконец сумев задеть ее, и вернулся к месту, где до этого предавался дреме. Незнакомка тут же присела рядом, чем заслужила мое искреннее удивление.

– А вокруг меня они снуют постоянно, – вздохнула она.

– Хочешь привести их и сюда?

– Напротив. Бегу туда, где их нет.

Глубоко внутри разгоралось пламя интереса; я чуть наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо таинственной незнакомке, и луна, словно желая помочь, вышла из-за облаков, озарив лес тусклыми лучами. Шрам над бровью и плотный загар выдавали в ней простолюдинку, а манера говорить и ночной визит в лес – бесстрашие и решимость. Однако погрустневший голос и опустившиеся уголки губ подкидывали воображению совсем иную картину – куда более сложную, написанную полупрозрачными, осыпающимися красками.

Казалось, девушка и сама удивилась переменам настроения, а потому тут же растянула губы в дежурной улыбке и бросила на меня требовательный взгляд. Под гнетом ожидания разум сумел выдать лишь один вопрос:

– Как тебя зовут?

Незнакомка удивленно вскинула брови.

– Что? – недоумевал я.

– Ничего, – пожала плечами она. – Миа.

– Териат.

Мы пожали руки. Ее ладонь оказалась грубее, а хватка – сильнее, чем я ожидал.

Отец учил, что у людей так заведено: знакомясь или заключая договор, мужчины жмут друг другу руки. В случае если собеседницей оказывалась женщина, она протягивала руку, а мужчине следовало слегка коснуться губами ее пальцев, но я не стал даже пытаться провернуть подобное; уверен, это закончилось бы очередным эпизодом с опасной близостью клинка к моей шее.

Миа скромно улыбнулась, позабыв о прежней строптивости, и на ее правой щеке отпечаталась еле заметная ямочка.

– А что оно значит?

Я так увлекся размышлениями о людских ритуалах знакомства, что потерял нить разговора.

– Твое имя, – пояснила Миа. – Эльфийские имена всегда что-то значат. Возможно, так было и с нашими, там, откуда они пришли, но люди куда менее бережно относятся к своему наследию.

– Тебя это заботит?

– Не слишком, – покачала головой она. – Хотя жаль, что из-за этого список тем для первой беседы с незнакомцем чуть сокращается.

Я подумал, что ее речь несколько выбивалась из составленного мною образа.

– «Небесный огонь», – перевел я. – Ночь моего рождения ознаменовалась чудовищной грозой.

– Как и моя, – воодушевилась Миа, но в следующее мгновение сникла, опустив взгляд. – Но в моем случае это сочли дурным знаком. Любопытно, не правда ли? Мы живем так близко, что я добралась до леса на своих двоих, но наши народы так далеки друг от друга в восприятии мира.

Я не считал это явление хоть сколько-то удивительным и потому подумал, что вопрос не требовал ответа. Эльфы почитали Мать Природу в любом ее проявлении, каждое из которых священно, и объяснять это показалось мне глупым.

– Откуда у простолюдинки такой роскошный кинжал? – поинтересовался я.

Вышло несколько грубо; я не хотел выказывать пренебрежение к ее происхождению, но слова сами слетали с губ, предпочитая сокращать путь, изначально пролегавший через разум.

– Отец работает в королевской кузнице, – ничуть не смутившись, пояснила она. Рука Мии легла на искусно исполненные ножны и медленно, почти ласково погладила их. Положение отца в достаточной мере объясняло грамотную речь. – Я люблю оружие, но еще больше люблю смотреть, как оно меняет людей. Как острый меч вдохновляет переговорщиков рубить людей на части, а гибкий лук делает из тихони победителя турнира. Только дело в том, что это – безделушки, и на самом деле никто не становится кем-то другим.

Миа молниеносно высвободила кинжал из ножен, играючи подкинула его и вновь спрятала под накидку.

– Людям лишь нужен повод, чтобы стать собой.

Я окинул девушку оценивающим взглядом, и она, заметив это, скорчила полную отвращения гримасу.

– И кем ты чувствуешь себя с этим кинжалом в руках?

– Маленькой девочкой, которой не доверили настоящее оружие.