Только на полпути я додумался проверить наличие лука и стрел за спиной, а затем, когда потянулся к ним, вспомнил и про капюшон. Как оказалось позже, переживать не стоило: на стене у восточной башни не оказалось ни единого стражника, а дверь, находящаяся в основании сооружения и замаскированная под часть стены, была даже слегка приоткрыта. Справа от нее висела деревянная табличка, надпись на которой, к сожалению, я прочесть не сумел.

Ощутив несвойственный мне прилив смелости, я вошел в башню. Крутая винтовая лестница вела на самый верх, лишая возможности свернуть или укрыться где-либо на случай, если навстречу будет спускаться стражник. В середине пути мне показалось, что я услышал приближающиеся шаги; инстинктивно вжавшись в холодную каменную стену, я получил в затылок осуждающий за глупость удар от древка лука. Наклонив голову, я униженно потер пострадавшее место, и мой взгляд привлекло яркое пятно на одной из бессчетных ступеней.

Красная нить.

Подняв ее, понял, что мои губы невольно расплылись в улыбке. Проникнув в башню, я не думал, что так легко отыщу лисицу; признаться честно, сомневаюсь, думал ли вообще. Надеясь, что нить означала ее присутствие в башне, я ускорил шаг, перепрыгивая ступени на пути к вершине. Ночная тишина не давала мне никаких надежд, но возникший в воздухе теплый аромат костра все исправил.

– Ты обронила, – произнес я.

Мой голос был тихим, но пронзительным всплеском прорезал тишину.

Ариадна вздрогнула и, схватившись левой рукой за кинжал, резко повернулась. В окне за ее спиной зияло ночное небо. При виде меня испуг в глазах принцессы смешался с изумлением, и она покачнулась, потеряв равновесие. Пламя факела дрогнуло. Тело среагировало быстрее разума – что в последние дни случалось чересчур часто, – и спустя мгновение моя рука уже лежала на ее талии, неприлично крепко удерживая ошарашенную девушку.

Мы замерли.

Когда я коснулся ее бархатного платья, обнажавшего загорелые плечи, с ее губ сорвался громкий выдох. Я не знал, как скоро стоило ее отпустить; возможно, я и вовсе не желал этого делать. Странное чувство теплом расходилось по телу. Румянец на ее щеках пылал, особенно яркий в приглушенном свете факелов, хоть, возможно, и был частью макияжа, положенного ей по статусу. Вена на шее пульсировала, словно ползающая под кожей змея, но учащенное дыхание она усиленно сдерживала, вероятно, не желая выдать волнение. Ариадна протянула руку к моему лицу, и я, решив, что мне предстояло получить пощечину за оскорбительное поведение по отношению к особе королевских кровей, поспешно убрал руку за спину и отошел на два шага.

– Териат, – прошептала она, казалось, в еще большем замешательстве.

– Я переживал, – признался я, нащупав баланс между шепотом и оглушительным эхом. – Почему-то мне казалось, что нам стоит ждать тебя в Арруме, но ты так и не появилась.

Ариадна коротко улыбнулась и, подняв нить, что я обронил в попытке поймать принцессу, подвязала ей волосы.

– А мне казалось, что вам нужно время, чтобы все обсудить, и мое присутствие будет лишним.

Я коротко кивнул. Разумеется, она была права. Хоть прошедшие дни и не ознаменовались какими бы то ни было решениями, никто не знал, что обсуждается на собраниях Двадцати.

Ариадна же уже отошла от смущения и заняла позицию обороны: расправленные плечи, прямая спина, чуть вздернутый подбородок. С собранными волосами ее лицо казалось строже, черты – более резкими, фигура в платье – более женственной. Образ мальчишки-задиры, которого она придерживалась в свободное время, совершенно не вязался с тем, как она выглядела в пределах замка. Впрочем, что-то внутри подсказывало мне, что это была лишь маска и дорогие ткани для нее – не более чем театральный занавес, служащий декорацией для мастерски исполненного представления.

– Что написано на табличке у входа?

Я задал вопрос, чтобы прервать нависшую тишину, давившую на плечи нестерпимым грузом; мой интерес был совершенно серьезным, но принцессу он заметно позабавил. Она не выходила из роли, наигранно прикрывая рот ладонью, что весьма забавно контрастировало с хрюкающей от смеха Мией после состязания в трактире. Заметив серьезное выражение моего лица, она изменилась в лице.

– Ты… ты серьезно?

– Более чем.

– Разве эльфы – не древняя раса, превосходящая людей в развитии, и бла-бла-бла?

Узнаю лисицу.

– Мы говорим на вашем языке… – прислоняясь к стене и складывая руки на груди, объяснил я, – …как ты могла заметить. Но письменность, за редким исключением, не изучаем. Нет нужды.

Ариадна, посчитав аргумент разумным, пожала плечами и не глядя запрыгнула на подоконник; сердце на секунду замерло. Неустойчивое положение принцессы заставляло кровь разгоняться и огненными потоками проходить через вены, чтобы в любой момент суметь среагировать.

– Я могу научить тебя, – заявила она.

– Боюсь, я не могу позволить себе такого учителя. Разве что Ваше Высочество не принимает оплату листочками да травинками в довесок к монетам.

Ариадна смягчилась, но обращение ее не порадовало.

– Прошу, не называй меня так. Как хочешь, но только не «Ваше Высочество». При первой встрече я не просто так…

– Хорошо, лисица, – перебил я ее.

Будь мы в замке, эта выходка могла бы стоить мне головы. Однако принцесса, судя по реакции, приняла это как комплимент; ей не хватало неформального общения. Прозвище ей, казалось, тоже пришлось по нраву.

– Можем встречаться дважды в неделю. Или трижды, – деловитым тоном предложила Ариадна, заходив кругами по комнате, словно планируя не уроки письменности, а военное наступление. – После заката здесь, в башне. Тут редко кто-то дежурит, поэтому всегда смотри в это окно. – Она указала на место, откуда чуть не выпала несколько минут назад, а затем перевела взгляд на факел на стене напротив. – Если путь будет чист, я буду зажигать огонь. Если нет – значит, я не сумела выбраться из лап придворных или прогнать стражу.

Я кивнул, подтверждая, что запомнил условия. Не представляя, как будут проходить наши занятия, а также ради чего мне вообще учить людскую письменность – уж точно не ради таблички на входе в башню, – я не придумал ничего лучше, как спросить:

– Что, хочешь проводить вместе больше времени?

– Похоже, однажды пересекшись, наши пути теперь переплетены. А я не люблю неграмотных, – с наигранным презрением бросила она, и мы обе рассмеялись.

Полагать, что три вечера в неделю принцесса будет посвящать мне, было самонадеянно и глупо. Список мешающих тому причин пополнялся ежедневно. Во-первых, король усилил охрану в замке, разбавив отряды гвардейцев множеством южных воинов. Во-вторых, зачастую Ариадна проводила время иначе. Каждый раз, когда в рассказе о ее дне я слышал имя принца Куориана, меня пробирала дрожь. Она едва ли хорошо отзывалась о нем; чаще рядом с его именем стояли прилагательные вроде «заносчивый», «высокомерный» и «наглый», но он, напротив, проявлял к ней недюжинный интерес. Его общество навязывалось лисице при любом удобном случае, и, если нам доводилось видеться после ужинов в его компании, Ариадна всегда приходила измученной, словно после выматывающей тренировки по рукопашному бою. В такие вечера мы мало что изучали; я лишь повторял пройденное, а она молча устремляла взгляд в пустоту и изредка тяжело вздыхала.

Незнакомое чувство прожигало дыру в моем сердце. Ненависть? Никогда не думал, что приду к такому – ненавидеть человека, встреча с которым ограничилась лишь одним невзаимным взглядом. Он не сделал мне и моему народу ничего плохого. Все, что меня в нем не устраивало, – его внимание к своенравной принцессе и то, что оно не доставляет ей удовольствия. Лишь навевает скуку.

Ревность? Глупости. Эльфы не славятся бурной личной жизнью, потому как разумны. Ревность являет собой страх потерять того, кем ты обладаешь. Но разве можно считать кого-то своей собственностью, не противореча здравому смыслу? Разумеется, нет. Является ли Ариадна моей собственностью? Даже думать о таком не следует.

Впрочем, после отъезда объединенного войска Греи и Куориана на восток настроение принцессы пришло в норму, и кипящая во мне неприязнь поутихла. Улыбка все чаще озаряла ее лицо, пышные платья сменились на более привычные рубашку и брюки, а по ночам, если занятие затягивалось или начиналось позднее обычного, она часто обсуждала со мной увиденные на небесном полотне светила.

– А что означает это созвездие? – с восхищением спросила Ариадна.

Обучение людской письменности шло медленно. Лисица была слишком неусидчива и любопытна, чтобы быть учителем, а потому зачастую мы проводили вечера за светскими беседами об обычаях и легендах наших народов. Особенно ее интересовали предания о звездах. «Столь далекие и недосягаемые, но все же тонко чувствующие и откликающиеся», – так она описала их, когда увидела мерцание одной из звезд, словно заметившей ее терзания и давшей понять, что чувствует то же самое.

– Мы зовем его Маэт, – пояснил я, когда, наконец, разобрался, куда именно направлен взгляд принцессы. – Бой, иначе говоря. Видишь, друг напротив друга, по три звезды с обеих сторон, словно два, хоть и небольших, но войска? – Я потянулся к ее руке, чтобы указать на их расположение, но вовремя остановился. Никаких касаний – только слова. – А между ними – куча маленьких-маленьких звезд. Они всегда слегка мерцают, будто стрелы, что воины пускают друг в друга. Есть поверье, что, когда мерцание прекратится, наши земли больше никогда не познают горечи войны.

– Сомневаюсь, что это возможно, – разочарованно пробормотала она, опуская глаза.

После первой встречи в башне я больше ни разу к ней не прикасался. Не знал, каким было чувство, охватившее ее существо и забравшее возможность дышать, – будоражащим или тревожащим, – но случившееся было еще слишком свежо в моей памяти, чтобы я решился вновь заставить принцессу ощутить подобное. Желание дотронуться накатывало вновь и вновь, пытаясь выплеснуться, как вино из кубка на самом богатом из пиров, но я четко осознавал, что между нами – огромная пропасть, хоть мы и старались ее не замечать. Заглядываться на еле видные морщинки в уголках глаз, когда она смеется, на одинокую ямочку на правой щеке, слушать, как она препирается со стражниками за дверьми башни, уверяя, что не нуждается в помощи, – пожалуй, довольствоваться этим было не так уж плохо.

Я предпочитал, чтобы о моих походах в Грею знало как можно меньше и людей, и эльфов, а потому Индис дежурил на западном выходе из леса в разы чаще, чем прежде. Его упорство и самоотверженность восторгала прочих часовых, и однажды вкусив искреннюю похвалу, он больше не мог отказать мне в услуге. Взамен он требовал лишь одного: развернутых ответов на все его – крайне многочисленные – вопросы. Впрочем, вскоре область его интересов сузилась до двух, касавшихся буйствующих в моей душе чувств. Бэтиель, периодически ожидавшая моего возвращения в компании друга, презрительно фыркала, стоило Индису завести разговор.

– И что вы находите в этих людях? Живут, как букашки, жадные, глупые…

– Сколько трудов из библиотеки ты прочитала на этой неделе, свет жизни моей? – в том же тоне ответил ей Индис.

Оскорбленная эльфийка кинула в него первую же ветку, до которой смогла дотянуться.

Осень постепенно вступала в свои права. Бездумно прогуливаясь по извилистым тропам, я набрел на усыпанную ромашками поляну. Так долго они цвели лишь в этом месте; порой их можно было увидеть даже выглядывающими из-под толщи снега. Я часто приходил туда с отцом, когда перед отъездом в замок тот собирал букет для очередной знатной дамы. Впрочем, возможно, он делал это лишь для одной из них.