Мартин заметил, что Диана Палмер, достав из кармана блокнот в клеенчатом переплете и карандаш, что-то записывает. Он не знал, касается ли это его, но замысел ему не понравился.

– Мне бы не хотелось, чтобы мое имя упоминалось в ваших статьях, – сказал он осторожно. – Думаю, вы понимаете мою ситуацию.

Она подняла на него глаза, лишенные всякого выражения:

– Разумеется. Не беспокойтесь… С чего бы мне упоминать ваше имя? – Она показала карандашом на Гарсу, Макловию и ближайшие костры. – По сравнению с ними со всеми вы – пренебрежимо малая величина.

3
Золото полковника Вильи

Бои за Хуарес возобновились на рассвете, и судьба правительственных войск была предрешена. Тюрьма, таможня, арена для корриды еще до полудня перешли в руки инсургентов. Тем не менее части генерала Наварро сопротивлялись отчаянно, дорого продавая каждую пядь земли, которую им приходилось уступать. Пулеметы и орудия, защищавшие последние федеральные укрепления, выкашивали атакующих. И большая убыль в людях, которую правильней было бы назвать бойней, вынудили командование снять отряд майора Гарсы с мостов, перебросить к центру города и пустить в бой.

– Мы уходим отсюда, инженер, – сказал Гарса, крест-накрест надевая патронташи, где все гнезда были заполнены. – С нами пойдешь или останешься?

– У меня есть выбор?

– Разумеется, есть. С нами пойти или ждать, когда вернемся. Ты все выполнил в лучшем виде и имеешь право выбирать.

Мартин задумался, не зная, на что решиться. Он смотрел на реку, на мосты, на американский берег, где любопытных собралось еще больше, чем вчера. И на сваленные в ближайшую канаву, уже почерневшие трупы, над которыми в неимоверном количестве вились мухи, на раненых в грязных бинтах, вповалку лежавших кто где и не получавших никакой помощи, кроме воды, которую черпали из реки и приносили им товарищи, да навеса, устроенного из тростника, палок и одеял. Журналистка и сопровождавший ее наемник ушли еще на рассвете, не простившись. Все это привело Мартина к мысли, что тут не лучшее место для ожидания.

– С вами пойду.

– Тогда держи. – Гарса, довольный его решением, протянул ему маузер и снятый с убитого патронташ. – Пользоваться умеешь?

Мартин ощупал карман, где лежал его револьвер.

– Спасибо, своим обойдусь.

– Тогда шевелись, мы и так задержались.

Инсургенты – в разномастной обтрепанной одежде, грязные, обросшие щетиной, но сверкая вычищенной сталью винтовок и карабинов – двинулись вперед. По их лицам можно было судить, чего стоили эти два дня непрерывных боев. Около сотни человек продвигались вдоль трамвайной колеи по проспекту Хуареса, прижимаясь к стенам домов. Время от времени попадались убитые в синей или песочной форме федеральной армии, а также трупы мадеристов или мирных жителей, попавших между двух огней. На открытых участках их встречали разрозненные выстрелы, на которые они отвечали залпами, и тогда над стволами винтовок спиралями вились дымки. Только одному из всех на перекрестке угодила в шею разрывная пуля, и он упал, меж тем как его товарищи шквальным огнем разнесли окно, из которого она прилетела. Потом ворвались в дом и выволокли оттуда двоих окровавленных, избитых до полусмерти руралес^[16] в короткополых курточках-чарро^[17] и узких брюках, обшитых по шву серебряными пуговицами.

Хеновево Гарса показал на телеграфные столбы:

– Вздернуть обоих сию же минуту. Чтоб знали, как губить христианские души.

Приказ был исполнен. Когда инсургенты двинулись дальше, оба полицейских еще покачивались на столбах.

– Эти мрази еще хуже армейских.

Мартин, чувствуя, как стучит кровь в висках, смотрел на все это в ошеломлении. Вдыхал запах пороха и пота, которым были пропитаны люди вокруг него, пожирал глазами каждое мгновение, каждый эпизод, каждое движение. Едва ли не с научным интересом слушал посвист шальных пуль, высчитывал дистанции, узнавал калибры, определял траектории, привязывая их к тому месту, которое занимал в этой странной ситуации он сам. Техническая жилка, инженерное мышление заставляли его одновременно ужасаться и восхищаться, от происходящего захватывало дух и сердце билось чаще. Он знал, что такое опасность и непредсказуемость, караулящие под землей, в шахтах, но то был профессиональный риск, неотделимый от работы, а здесь и сейчас все было иначе. Никогда прежде не воспринимал он насилие, жизнь и смерть, отрицавшие или, наоборот, допускавшие друг друга, как сложную геометрическую систему прямых и кривых линий, как двусмысленную игру случая, мелькнувшего в хаосе войны. А хаос этот, изумленно понял он, лишь кажущийся. Внутри его и вопреки ему существовали правила, своей неумолимой прочностью подобные стальной нити. Здесь, под солнцем над Сьюдад-Хуаресом, среди разрывов и выстрелов действовали законы космоса.

Хеновево Гарса время от времени поглядывал на него.

– Ну как, инженер?

– Все в порядке.

– Слушай меня – и жив останешься, понял? Эти твари-федералы дерутся как черти.

Добравшись до проспекта 16 Сентября и здания таможни, они свернули направо. Вдалеке поднимался к небу густой черный дым – горели разграбленные магазины «Кетельсен & Дегетау». Еще одно облако стелилось над выбеленной колокольней Пречистой Девы Гваделупской, возвышавшейся в отдалении над плоскими крышами, откуда вели плотный огонь стрелки-федералы. Там бой шел с особым ожесточением: время от времени рвались гранаты, разбрасывая впивавшиеся в стены осколки, а с баррикады, сложенной из шпал и мешков с землей, бил вдоль улицы пулемет.

– Вперед, ребята, вперед! – кричали командиры. – Не трусь! Они уже дрогнули, надо их по шляпку в землю вбить!

В том, что это не так, Мартин мог убедиться собственными, воспаленными от пороха глазами. Никто не дрогнул. Мадеристы сбивались кучками на углах и в подворотнях, высовывались из-за стен, чтобы выстрелить, юркнуть назад и перезарядить оружие. После каждой безуспешной атаки прибавлялось тех, кто, подобно куче грязной ветоши, валялся на мостовой, а вокруг щелкали, взвихривая пыль, шальные пули. Раскалившиеся стволы карабинов пахли жженой тряпкой.

– Берегись! Пригнись!

Прошелестел в воздухе и разорвался над ближайшим домом снаряд, выбросил из желтого, пахнущего серой облачка десятки стальных, сверкающих на солнце осколков, и они застучали по крыше и стенам. За ним второй и сразу же третий. Люди стали жаться друг к другу, ища спасения от этого гибельного града, но не всем это удалось. Двое упали, обливаясь кровью. Мартин отступил и нашел себе убежище у ближайшей крытой галереи. Там, среди разбитой в щепки мебели, грязной утвари, обрывков бумаги, битой фаянсовой посуды очень спокойно сидел на колченогом стуле сержант Твоюжмать и, обходясь без посторонней помощи, одной рукой перевязывал платком другую, раненую.

– Пустяк, царапина, – сказал он, перехватив взгляд Мартина.

Испытывая жгучую жажду, тот сунулся в разграбленный дом, но воды там не нашел. В патио, возле колодца, он увидел полковника Вилью и его людей, с ног до головы обвешанных оружием.

– О-о, глядите-ка, – сказал полковник. – Вот и наш инженер.

Усталая улыбка осветила его лицо, на котором пот, смешанный с пылью и землей, будто охрой выкрасил разбойничьи усы, брови и курчавые растрепанные волосы. Сомбреро свое Вилья подвесил на кобуру, а большие пальцы заложил за ременный пояс.

– Пришли вместе с Хеновево Гарсой?

Мартин объяснил, что майор со своими бойцами остался снаружи, на улице, и Вилья послал за ним. Инженера он разглядывал с задумчивым интересом.

– А здесь что потеряли?

– Воду хотел найти.

– Да я не о том, а о перестрелке.

– Майор пошел, а я за ним.

– По собственной воле?

– Никто меня не принуждал.

Полковник показал на флягу, которая висела на стволе его карабина, прислоненного к закраине колодца.

– Пейте, только не всю, оставьте малость и мне. Колодец пуст.

– Спасибо.

Мартин жадно отпил немного, подержал воду во рту, прежде чем проглотить. Когда обернулся, майор Гарса уже стоял в патио.

– У нас тут сложности с опорным пунктом, – сказал ему Вилья. – Федералы, можно сказать, начистили нам рыло.

– И что будем делать, сеньор полковник?

– Надо взгреть их в ответ. Хорошо ли это – в долгу оставаться?

С этими словами он посмотрел на Мартина, и майор сделал то же самое.

– Каков оказался наш гачупин?

– Старается, не трусит. Ведет себя по-мужски.

– В самом деле?

– Сам пошел с нами.

– Да, он сказал.

Вилья провел ладонью по лицу. Под слоем грязи проступила двухдневная щетина. Он еще немного подумал, а потом знаком подозвал Мартина к себе.

– Возникла тут у нас одна закавыка… И может быть, ваша милость поможет с ней справиться.

Взяв у одного из своих людей книжицу и огрызок карандаша, он послюнил его и начертил план улицы. Возле Миссии Гваделупе поставил крестик.

– Федералы загородили нам дорогу. Укрепились, засели, поставили заику этого…

– Кого, простите?

– Да «гочкис», пулемет, чтоб он пропал. А за ним пушку, что гвоздит разрывными. Мы несколько раз ходили в атаку, однако ж откатывались. Надо придумать, как бы эту баррикаду разнести к чертовой матери.

Он поднял глаза на Мартина и всем своим видом показал, что с этой минуты решать задачу предстояло ему, и никому больше.

– Ну как, дружок? Справишься?

Инженер понял не сразу. А когда до него дошло – растерялся. Под ложечкой возникла сосущая пустота.

– Не знаю, сумею ли…

– По словам моего майора Гарсы, до сих пор умел.

Мартин подумал еще немного.

– А материал есть?

– Можешь не сомневаться!

Вилья показал в угол патио, где сложены были два ящика динамита, мотки запальных шнуров, веревки и проволока. Мартин подошел, присел перед ними на корточки. Заряды по виду были в хорошем состоянии, стопина и шнуров было достаточно. Он поднял голову, взглянул на полковника, стоявшего рядом:

– Это вам обойдется еще в один глоток воды.

Вилья жизнерадостно расхохотался, показал на флягу:

– Пей вволю… А если вправду сумеешь истребить этих сволочей, я лично возьму кувшин и принесу тебе воды из Браво.

На другой стороне улицы горело почтовое отделение, окутанное облаком черного дыма, в котором парил и оседал на тротуары пепел. Укрепление федералов было невдалеке, на Пласа-де-Армас, у подножья невысокого холма, где стояла Миссия Гваделупе. Ближайший дом был метрах в тридцати, но добраться до него можно было только ползком или сильно пригнувшись.

Растянувшись на земле, Мартин не видел пушку федералов, бившую вдоль проспекта 16 Сентября, но зато слышал, как после каждого выстрела ее снаряды с воем проносились у него над головой и рвались позади, на передовых позициях инсургентов, а вот пулемет, а вернее, вспышки его очередей через бойницу, проделанную между шпалами и мешками с землей, виднелись как на ладони.

– До сих пор были цветочки, – сказал Хеновево Гарса.

Прижавшись друг к другу, они лежали под прикрытием полуразрушенной ограды. Когда пули проходили высоко над головой, казалось, что воздух стегают стальной проволокой, а когда стрелки понижали прицел, пули ударялись в ветхую кирпичную стену, кроша и расковыривая ее еще больше. И кусочки сухой глины пролетали над головами двоих людей, замерших в ожидании.

– Ах, твари, ах, сукины дети… Заткнется этот пулемет когда-нибудь или нет?

Мартин, хоть и снял шляпу и пиджак с револьвером в кармане, чувствовал, что весь взмок. Рубашка под расстегнутым жилетом прилипла к телу, и он ежеминутно вытирал со лба капли пота, заливавшего глаза. Безжалостное солнце отвесными лучами било в затылок, отчего казалось, что мозг горит, а язык будто смазали клейстером – так он присох к нёбу.

– Опаздывают, – сказал он нетерпеливо.

– Спокойно, дружище. На все нужно время.