Подведем итог: под маской обыкновенного читателя кроется грудничок, постоянно совершающий одни и те же действия, любитель подглядывать, человек, помешанный на порядке, садист, насильник, готовый совершить инцест, и отцеубийца. А теперь давайте попросим прощения у Бодлера, ведь он в «Цветах зла» назвал читателя всего лишь «лицемерным»^[4].

Чтение – это вредная привычка, такая же, «как и все те, к которым мы возвращаемся с живейшим удовольствием, в которых находим себе убежище и замыкаемся, которые утешают нас и помогают справиться с мелкими разочарованиями». Так писал поэт Валери Ларбо – в те же годы, когда Вирджиния Вулф льстила обыкновенному читателю в своем эссе. Вместе с тем, в отличие от прочих навязчивых и неконтролируемых привычек, в случае с чтением за грех не полагается наказания. По-французски это явление называется vice impuni: порочная склонность, которая, однако, «создает у нас обманчивое ощущение, будто посредством ее мы приближаемся к добродетели». Из этого следует, что чем сильнее мы отдаемся этому пороку, тем больше бахвалимся. Мы нашли корень всех тех проблем, от которых страдают читатели, – об этом мы и поговорим далее. Среди писателей никто так и не смог лучше раскрыть эту тему, чем Сомерсет Моэм в рассказе «Сумка с книгами».

Одни читают для пользы, что похвально; другие для удовольствия, что безобидно; немало людей, однако, читают по привычке, и это занятие я бы не назвал ни безобидным, ни похвальным. К этим последним отношусь, увы, и я. Разговор, в конце концов, нагоняет на меня скуку, от игры я устаю, а собственные мысли рано или поздно истощаются, хотя, как утверждают, размышления – лучший отдых благоразумного человека. Тут-то я и хватаюсь за книгу, как курильщик опиума за свою трубку. Чем обходиться без чтения, я уж лучше буду читать каталог универмага «Арми энд нейви» или справочник Брэдшо (издававшийся в 1839–1961 гг. справочник расписания движения на железных дорогах Великобритании); кстати, каждое из этих изданий доставило мне немало приятных часов. Было время – я не выходил из дому без букинистического списка в кармане. По мне, так нет чтения лучше. Разумеется, такое пристрастие к чтению столь же предосудительно, как тяга к наркотику, и я не перестаю дивиться глупости великих книгочеев, которые только потому, что они книгочеи, презирают людей необразованных. Разве, с точки зрения вечности, достойнее прочитать тысячу книг, чем поднять плугом миллион пластов? Давайте признаемся, что мы так же не можем без книги, как иные без опия, – кому из нашей братии неведомы беспокойство, чувство тревоги и раздражительность, когда приходится подолгу обходиться без чтения, и вздох облегчения, что исторгает из груди вид странички печатного текста? – и будем по этой причине столь же смиренны, как несчастные рабы иглы или пивной кружки^[5].

Такими словами могла бы начинаться – в теории – терапия, излечивающая людей от книгозависимости. Как и в знаменитой программе «Двенадцать шагов», которую используют «Анонимные алкоголики», первый шаг в ней – признание проблемы и собственного поражения: мы должны сознаться, что находимся под властью некоей силы, во много раз превосходящей наши возможности, и что эта сила не имеет никакого отношения к удовольствию от чтения, по крайней мере, не больше, чем алкоголизм – к увлечению винной культурой. Впрочем, обе эти вредные привычки прекрасно сочетаются. Как выразился любящий выпить читатель из другого рассказа Моэма «Нечто человеческое»: «Я попробовал на вкус одну фразу, она была лучше вина»^[6].

По иронии судьбы осознание того, на какой запущенной стадии находится моя книгозависимость, буквально пришло ко мне по почте десять лет назад. Мне доставили загадочную посылку, в которой была книга некоего Эрнеста Курца под названием «Не Бог: история „Анонимных алкоголиков“». Откуда она взялась? Ее доставили по ошибке? Кто подарил мне ее? И зачем ему присылать именно мне книгу из 450 страниц, повествующую об истории «АА»? Я должен был сделать из этого некий вывод, или какой-то бандит выносил мне предупреждение, или же мне кто-то угрожал? Когда я наконец узнал правду, то она задела и огорчила меня куда больше, чем все вышеперечисленное: оказывается, я сам заказал эту книгу в приступе безумного накопительства, а потом забыл о ней.

Этот распространенный тип невротического поведения подробно рассмотрел в своей книге «Духовные письма» философ Джузеппе Ренси:

Сколько раз тебя, должно быть, охватывало чувство, будто, раз у тебя нет той или иной книги, тебе не хватает чего-то основополагающего, чтобы считать себя культурным человеком; ты долго сопротивляешься искушению купить эту книгу, но тщетно: чем сильнее ты противишься, тем более необходимой кажется тебе эта покупка и тем более постыдным – сам факт ее несовершения. Наконец, когда ты все же сдался и приобрел ее, бегло просмотрел содержание и пролистал несколько страниц, то мгновенно ощутил, что она уже не так сильно нужна тебе, поэтому ты долго не решался взяться за нее – а то и вовсе даже не начинал ее читать! Нечто подобное происходит и с влечением к женщинам.

Это своего рода книжное донжуанство, и к человеку, страдающему им, вполне можно было бы применить в качестве эпитета неологизм, придуманный итальянским издателем Ванни Шейвиллером, – libridinoso, то есть «книгоблудник». Возможно, так и следует назвать общество подобных людей – «Анонимные книгоблудники». Вот только, надо заметить, сладострастие – наименьший из присущих нам, книгочеям, грехов.

Вам стоит почитать книгу Луи Бойю-Мерме «О библиомании» (1761 г.), чтобы узнать, что одержимый этой страстью с одинаковым успехом предается и всем прочим смертным грехам. Такой человек не только склонен к унынию («он буквально живет в лавках книготорговцев и таскается из одной в другую в компании своей тоски»), он алчен и «неустанно преумножает свои богатства, но не пользуется ими», исполнен гордыни (заставленные полки для него как «триумфальные арки, которые библиоман возводит, чтобы прославить свое нелепое тщеславие»), не избежал чревоугодия, так как «попробовал на вкус все существующие доктрины», но в то же время «крайне дурно питается и скорее истощает свои силы, нежели укрепляет их». Я бы добавил к этому зависть к библиотеке соседа – она, как водится, лучше, богаче, как и трава у него на лужайке перед домом, естественно, всегда зеленее. А еще – гнев, способный подтолкнуть к убийству другого человека, если тот вовремя не вернет одолженную книгу. Семь из семи.

Но мы легко отпускаем сами себе все семь грехов: неслучайно чтение – это вредная привычка, не несущая за собой никаких последствий. Книжный мир – особая территория, где не действуют законы обычного мира, поэтому привычки и склонности, которые в любой другой сфере показались бы нам симптомами невроза, неконтролируемыми навязчивыми желаниями, жуткими извращениями, волшебным образом превращаются там в повод для гордости, в милые заскоки, выражение почтения и преданности самой чистой разновидности любви – любви к культуре. Вспомните хотя бы этот знаменитый запах бумаги, которым упиваются тоскующие по прошлому книголюбы: они надеются таким образом победить постепенно сходящие на нет чувственные ощущения от встречи со словом на электронном носителе. Человеку, который за ужином втайне признается нам, что приходит в восторг от запаха старинных книг, мы скорее всего ответим понимающей улыбкой, но если же этот самый человек – с такой же прямотой – сообщит нам, что сходит с ума от запаха ношеного белья, мы в ответ лишь ошарашено вытаращим глаза.

И все же нельзя отрицать, что в обоих случаях мы имеем дело с тем, что Фрейд называл Riechlust, то есть «наслаждение от обоняния». Некоторые запахи преодолевают барьер вытеснения, столь необходимого для жизни в цивилизованном обществе, и возвращают фетишиста в потерянный рай, находящийся за границами чистоты и греха, в сад наслаждений, которые ныне принято порицать. Но даже если оставить в стороне Фрейда, так ли далек Бодлер, который погружается в «отягченный волною истомы» аромат женских волос, пока его «опьяненный дух» пьет «запах муска, кокоса и жаркой смолы», а больное сердце желает вернуться «в колыхание нег, в благовонный покой»^[7], от библиофила, обнюхивающего страницы старинного издания – вплоть до того, что его начинают одолевать призраки, восставшие из книжного алькова?

Итак, мы определились, что обыкновенный читатель – на деле обыкновеннейший человек с неврозом. Осталось понять, с какой стати я принялся взимать с него арендную плату за проживание в воздушном замке. Фрейд предполагал, что психоанализом могут заниматься не только врачи, однако, ему явно не приходило в голову, что за него, вероятно, возьмутся не только психоаналитики. Когда его ученика Теодора Рейка обвинили в том, что он незаконно проводит психоаналитические сессии, так как лечит пациентов, хотя сам закончил философский факультет, учитель встал на его защиту. В моем же случае Фрейд бы первым вызывал полицию – даже не сомневайтесь в этом. Я могу похвастаться лишь тем, что незаконно, без необходимых документов, занимаюсь незаконной – нерегулируемой никакими правовыми актами – деятельностью, причем совершенно безнаказанно, – еще и надеясь, что два этих правонарушения не усугубят друг друга, а напротив, взаимно уничтожатся.

В 2016 году я начал вести на сайте газеты «Интернационале» раздел с письмами читателей и озаглавил его «Консультация книгопатолога». Моя идея состояла в том, чтобы таким образом распознать привычки, причуды, страхи и ритуалы, связанные с чтением книг, составить своего рода первые «Отчеты Кинси»^[8], где бы говорилось о тайных аберрациях читателей. После того, как я изучил триста клинических случаев и сам получил столько же приступов ипохондрии, мне, горе-аналитику, стало ясно, что я точно такой же невротичный человек, как и они, а вовсе не авторитетный специалист. Я чувствовал себя прямо как доктор Фассбендер из фильма «Что нового, киска?», то есть Питер Селлерс в жутком парике и с невыносимым немецким акцентом, который заверяет пациента: «Я использую всевозможные нетрадиционные методы». Из ящика с психологическими инструментами я готов извлечь самые разнообразные приборы и теории – более или менее благородные, устаревшие, взбалмошные, непоследовательные, противоречащие одна другой, – лишь бы они позволили мне высказать то или иное предположение о глубинных механизмах, от которых зависит чувство радости и огорчения, возникающее при чтении.

И чтобы вы сразу поняли, насколько я беспринципный человек, признаюсь, что свою книгу я начал с проявления читательской клептомании: заголовок для вступления я украл из книги Чезаре Музатти «Как лечить чужой невроз при помощи самоанализа». Первая глава этой книги называется (нарочно не придумаешь!) «Незаконное занятие врачебной деятельностью».

Спасибо, с вас пять центов.

2
Одеяльце малыша Линуса^[9]и обрывки ткани

С усмешкой Страж Дверей мне дал пальто.
Так – коротко сказать – я испугался^[10].

[4] Отсылка к стихотворению, открывающему сборник «Цветы зла»: Hypocrite lecteur, – mon semblable, – mon frère! – «Лицемерный читатель, мое подобье, мой брат».

[5] Пер. Н. Куняева.

[6] Пер. Н. Галь.

[7] Пер. Эллиса.

[8] «Отчеты Кинси» – две монографии о сексуальном поведении человека – «Сексуальное поведение самца человека» (1948 г.) и «Сексуальное поведение самки человека» (1953 г.), – написанные американским биологом доктором Альфредом Кинси в соавторстве с другими врачами, в которых он подверг сомнению принятые в обществе взгляды на человеческую сексуальность.

[9] Здесь, как и в предыдущей главе, автор отсылает к популярному комиксу Peanuts, точнее к одному из его героев – мальчику по имени Линус, который никогда не расстается со своим детским одеялом, хотя оно давно уже ему мало́ и сильно износилось. Некоторые психологи объясняют чрезмерную привязанность Линуса к этому предмету своего рода метафорическим переносом, в результате которого ребенок, чтобы отделиться от матери, связывает ее образ с каким-то объектом и, как следствие, не хочет с ним расставаться.

[10] Пер. Н. Берберовой.