Дж. Д. Сэлинджер: Девять рассказов

Посвящается Дороти Олдинг и Гасу Лобрано

Мы слышим хлопок двух ладоней. Но одной ладони хлопок как услышать?

Дзенский коан

© Шепелев Дмитрий Леонидович, перевод, 2024

© Оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2024

Самый день для рыбы-остолоп

В отеле было девяносто семь нью-йоркских рекламщиков, которые узурпировали междугородные линии, так что девушке из номера 507 пришлось дожидаться звонка с полудня почти до двух-тридцати. Впрочем, она не теряла времени. Она прочла статью в женском карманном журнале, озаглавленную «Секс: смех или грех». Вымыла гребень и щетку. Вывела пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке «Сакс». И выщипала два недавно вылезших волоска у себя на родинке. Когда телефонистка, наконец, позвонила ей в номер, она сидела на оконном сиденье и заканчивала красить лаком ногти на левой руке.

Она была девушкой, ничего не бросавшей ради звонящего телефона. Глядя на нее, можно было подумать, что телефон звонит непрерывно с тех самых пор, как у нее начались первые месячные.

Пока звонил телефон, она прошлась кисточкой для лака по ногтю мизинца, подчеркнув линию лунки. Затем закрутила на флаконе лака крышечку, встала и помахала в воздухе левой – влажной – рукой. Сухой рукой она взяла с оконного сиденья переполненную пепельницу и отнесла на тумбочку, на которой стоял телефон. Присев на одну из двух заправленных односпальных кроватей – телефон звонил уже пятый, если не шестой раз, – она взяла трубку.

– Алло, – сказала она, держа пальцы левой руки подальше от белого шелкового халатика, под которым у нее ничего не было, не считая шлепок – ее кольца лежали в ванной.

– Ваш абонент в Нью-Йорке на проводе, миссис Гласс, – сказала телефонистка.

– Спасибо, – сказала девушка и расчистила место на тумбочке для пепельницы.

Прорвался женский голос.

– Мюриел? Это ты?

Девушка чуть отстранила трубку.

– Да, мама. Как ты? – сказала она.

– Я за тебя до смерти переживала. Почему не позвонила? Ты в порядке?

– Я пыталась связаться с тобой вчера вечером и позавчера. Здесь телефон все время…

– Ты в порядке, Мюриел?

Девушка увеличила зазор между трубкой и ухом.

– Очень даже. Очень жарко. Сегодня у меня самый жаркий день во Флориде за…

– Почему ты мне не звонила? Я до смерти…

– Мама, милая, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, – сказала девушка. – Я звонила тебе дважды вчера вечером. Один раз сразу после…

– Я говорила вчера вечером твоему отцу, что ты наверно позвонишь. Но какое там, ему нужно было… Ты в порядке, Мюриел? Скажи правду.

– Очень даже. Хватит это спрашивать, прошу тебя.

– Когда вы добрались?

– Не знаю. Утром в среду, рано.

– Кто вел?

– Он, – сказала девушка. – И не волнуйся. Он вел очень хорошо. Я поражалась.

– Значит, он? Мюриел, ты дала мне честное…

– Мама, – перебила ее девушка, – я же тебе сказала. Он вел очень хорошо. Всю дорогу ниже пятидесяти, между прочим.

– Он не пытался, как тогда, чудить с деревьями?

– Я же сказала, мама, он вел очень хорошо. Прошу тебя. Я попросила его не отдаляться от белой полосы и все такое, и он понял, что я хотела, и так и делал. Он старался вообще не смотреть на деревья – это было видно. А папа машину не починил, случайно?

– Еще нет. Хотят четыреста долларов – только за…

– Мама, Сеймур сказал папе, что заплатит за нее. Нет причин для…

– Что ж, посмотрим. Как он себя вел – в машине и все такое?

– Как положено, – сказала девушка.

– Он еще называет тебя этим ужасным…

– Нет. Он теперь кое-что новое придумал.

– Что?

– Да какая разница, мама?

– Мюриел, я хочу знать. Твой отец…

– Ну ладно, ладно. Он называет меня Мисс Духовная Оторва-1948, – сказала девушка и захихикала.

– Не смешно, Мюриел. Ничуть не смешно. Просто ужасно. Грустно за тебя. Только подумаю, как…

– Мама, – перебила ее девушка, – послушай. Помнишь ту книгу, что он прислал мне из Германии? Ну, знаешь, этих немецких поэтов. Куда я ее засунула? Я перерыла свои…

– Она у тебя.

– Ты уверена? – сказала девушка.

– Безусловно. В смысле, она у меня. Она в комнате Фредди. Ты оставила ее здесь, а у меня для нее места не нашлось в… А что? Она ему понадобилась?

– Нет. Он только спрашивал меня о ней, когда мы ехали. Интересовался, не читала ли я ее.

– Она же на немецком!

– Само собой. Это ничего не значит, – сказала девушка, положив ногу на ногу. – Видишь ли, он сказал, что эти стихи написал единственный великий поэт нашего века. Сказал, мне надо было купить перевод или вроде того. Или выучить язык, если угодно.

– Ужас. Ужас. Грустно вообще-то – вот, что. Твой отец сказал вчера вечером…

– Секундочку, мама, – сказала девушка. Она подошла к оконному сиденью за сигаретами, закурила одну и снова вернулась на кровать. – Мама? – сказала она, выдыхая дым.

– Мюриел. Теперь послушай меня.

– Я слушаю.

– Твой отец говорил с доктором Сиветски.

– Да? – сказала девушка.

– Он ему все рассказал. По крайней мере, так говорит – ты же знаешь отца. Про деревья. Про тот случай с окном. Про гадости, что он наговорил бабуле насчет ее планов на похороны. И что он сотворил со всеми этими прекрасными бермудскими карточками – обо всем.

– Ну и? – сказала девушка.

– Ну, для начала он сказал, что это форменное преступление, что армия выпустила его из госпиталя – честное слово, так и сказал. Он совершенно точно сказал отцу, что есть вероятность – он сказал, очень большая вероятность, – что Сеймур может совершенно потерять над собой контроль. Честное слово.

– Здесь в отеле есть психиатр, – сказала девушка.

– Кто? Как его зовут?

– Я не знаю. Ризер или как-то так. Он считается очень хорошим.

– Никогда о нем не слышала.

– Ну, тем не менее, он считается очень хорошим.

– Мюриел, не хорохорься, пожалуйста. Мы за тебя очень волнуемся. Твой отец хотел вчера вечером отправить тебе телеграмму, чтобы ты возвращалась домой, между про…

– Я не вернусь домой прямо сейчас, мама. Так что успокойся.

– Мюриел. Вот тебе честное слово. Доктор Сиветски сказал, Сеймур может совершенно потерять конт…

– Я только выбралась сюда, мама. Это мой первый отпуск за несколько лет, и я не собираюсь просто собрать вещи и приехать домой, – сказала девушка. – В любом случае, я сейчас не могу никуда ехать. Я так обгорела, что еле двигаюсь.

– Ты сильно обгорела? А ты не мазалась тем кремом «Бронза», что тебе положила? Я положила его прямо…

– Мазалась. И все равно обгорела.

– Какой ужас. И где ты обгорела?

– Да везде, просто везде.

– Какой ужас.

– Я это переживу.

– Скажи, а ты говорила с этим психиатром?

– Ну, вроде того, – сказала девушка.

– И что он сказал? Где был Сеймур, когда ты с ним говорила?

– В Океанской комнате, играл на пианино. Он оба вечера играл на пианино, что мы здесь.

– Ну, и что он сказал?

– Да ничего особенного. Он первый со мной заговорил. Я сидела рядом с ним за бинго вчера вечером, и он спросил меня, не мой ли это муж играет в другой комнате на пианино. Я сказала, да, мой, и он спросил меня, не болен ли Сеймур или вроде того. Так что я сказала…

– Почему он это спросил?

– Я не знаю, мама. Наверно, потому что он такой бледный и все такое, – сказала девушка. – В общем, после бинго они с женой спросили, не выпью ли я с ними. И я выпила. Жена его ужасная. Помнишь то кошмарное вечернее платье, какое мы видели в витрине «Бонюит»? Про которое ты сказала, что у тебя должна была бы быть крохотная…

– Зеленое?

– Она была в нем. Бедра – во. Она все спрашивала меня, не родственник ли Сеймур той самой Сюзанне Гласс, у которой салон на Мэдисон-авеню – дамские шляпы.

– Но что он сказал? Доктор.

– А. Ну, ничего такого на самом деле. То есть, мы же в баре были и все такое. Было ужасно шумно.

– Да, но он… ты ему рассказала, что он попытался сделать с креслом бабули.

– Нет, мама. Я не очень углублялась в детали, – сказала девушка. – У меня наверно будет возможность поговорить с ним еще. Он с утра до вечера в баре.

– А он не сказал, что есть вероятность, что он может начать… ну, знаешь… чудить или вроде того? Сделать что-то с тобой!

– Не совсем, – сказала девушка. – Ему требовалось больше фактов, мама. Им нужно знать о твоем детстве… всякое такое. Я же тебе говорила, мы едва могли разговаривать – до того там шумно

– Ну, что ж. Как твое синее пальто?

– Нормально. Пришлось вынуть немного подкладки.

– Как одеваются в этом году?

– Ужасно. Как с луны свалились. Сплошные стразы – на всем, – сказала девушка.

– Как ваш номер?

– Нормальный. Просто нормальный, ничего особенного. Не получилось достать номер, в котором были до войны, – сказала девушка. – Люди ужасные в этом году. Ты бы видела, что за нечто сидит рядом с нами в столовой. За соседним столиком. Такой вид, словно они в кузове приехали.

– Ну, так теперь повсюду. Как твоя нижняя юбка?

– Слишком длинная. Говорила же, слишком длинная.

– Мюриел, я тебя только раз еще спрошу: ты действительно в порядке?

– Да, мама, – сказала девушка. – В девятнадцатый раз.

– И ты не хочешь вернуться домой?

– Нет, мама.

– Твой отец сказал вчера вечером, что он бы с готовностью оплатил дорогу, если бы ты уехала куда-нибудь одна и все обдумала. Ты могла бы устроить отличный круиз. Мы оба подумали…

– Нет, спасибо, – сказала девушка и сняла ногу с ноги. – Мама, этот звонок обойдется в целое со…

– Только подумаю, как ты прождала этого мальчишку всю войну – то есть, как подумаешь обо всех этих очумелых женушках, которые…

– Мама, – сказала девушка, – нам лучше закругляться. Сеймур может войти в любую минуту.

– А где он?

– На пляже.

– На пляже? Без тебя? А он хорошо ведет себя на пляже?

– Мама, – сказала девушка, – ты говоришь о нем, словно он какой-нибудь маньяк…

– Ничего подобного я не сказала, Мюриел.

– Ну, так это прозвучало. То есть, он там просто лежит. Не хочет снимать халат.

– Не хочет снимать халат? Почему?

– Я не знаю. Наверно потому, что такой бледный.

– Господи, ему нужно солнце. Ты не можешь его заставить?

– Ты же знаешь Сеймура, – сказала девушка и снова положила ногу на ногу. – Он говорит, что не хочет, чтобы всякие дуры пялились на его татуировку.

– У него нет никаких татуировок! Он что, в армии наколол?

– Нет, мама. Нет, что ты, – сказала девушка и встала. – Послушай, я, может, тебе завтра позвоню.

– Мюриел. Ну-ка, послушай меня.

– Да, мама, – сказала девушка, переместив вес на правую ногу.

– Немедленно позвони мне, если он сделает или скажет хоть что-нибудь этакое – ты понимаешь, о чем я. Ты меня слышишь?

– Мама, я не боюсь Сеймура.

– Мюриел, я хочу, чтобы ты пообещала мне.

– Ну, хорошо, обещаю. Всего доброго, мама, – сказала девушка. – Скажи папе, я его люблю.

Она положила трубку.

– Сэр мой глаз, – сказала Сибил Карпентер, приехавшая в отель с мамой. – Где сэр мой глаз?

– Зайка, хватит это повторять. Мамочка от этого на стенку лезет. Стой смирно, пожалуйста.